Страница 53 из 99
Ляпидевский лучше других курсантов изучил сигнальный код, но в эту ответственную минуту он так волновался, что забыл, как надо подавать «единицу». Корабли уже пересекли акваторию порта, а какой курс в открытом море – ни один капитан не знает. Как сигналится эта проклятая «единица»?
К счастью, тут подоспел старшина. Увидя человека, столько раз «вдалбливавшего» в него сигналы, Анатолий сразу же вспомнил и отмахал флажками точку и четыре тире.
…Ляпидевский учился летать у отличных инструкторов. Среди них были те, с которыми через несколько лег он стоял в одном строю первых Героев, – Василий Молоков и Сигизмунд Леваневский.
Никогда не забудется долгожданная минута, когда к стойкам самолета, на котором он летал с инструктором, привязали красные флажки. Они показывали, что учлет идет в самостоятельный полет и все в воздухе должны уступать ему дорогу.
И вот мелькают под крылом белые коробочки домов, зеленеют сады, синеет море. Машина послушна: и полет, и посадка проходят прекрасно. Леваневский пожимает своему воспитаннику руку, поздравляет его.
Почти каждый день начинающий лётчик поднимается в воздух: сначала на учебной машине, затем на боевой. Разведка, стрельба с воздуха по наземной цели, длительные полеты по два-три часа в Ялту а Евпаторию.
И вот вчерашние курсанты, в новеньких синих кителях, с «крабами» на фуражках, застыли в строю. Зачитывается приказ Реввоенсовета республики о присвоении им звания командиров Рабоче-Крестьянского Красного флота. Это было 2 июля 1929 года.
Вскоре недавний учлет сам стал обучать будущих пилотов. Ляпидевский вернулся в тот самый Ейск, в который бегал босоногим мальчишкой, чтобы посмотреть самолеты, порасспросить летчиков. Теперь он прибыл сюда как инструктор новой школы морских летчиков.
Нам покорялися большие расстояния
Весной 1933 года Ляпидевский демобилизовался и перешел на работу в гражданскую авиацию. Его направили рейсовым пилотом на Дальний Восток. Тут впервые скрестились летные пути: мой и Ляпидевского.
…В январе 1930 года я открыл воздушную линию из Хабаровска на Сахалин. Самолет стал доставлять пассажиров из краевого центра на далекий остров за 5-6 часов.
Ляпидевский, летая уже по оборудованной трассе, без всяких приключений и аварий доставлял почту и пассажиров из краевого центра в Александровск, на Сахалин, на Охтинские нефтепромыслы…
Вначале ему нравилась линейная служба, привлекали незнакомые места, встречи с людьми. Потом облетанная «от куста до куста» трасса надоела. Рейсовый пилот заскучал. Ему хотелось совершить что-нибудь замечательное, удивительное, большое и значимое. Подвиг? Нет, просто что-нибудь очень нужное Родине. Ляпидевского неудержимо тянуло туда, где потрудней.
Такими самыми трудными, не освоенными авиацией местами являлись тогда необозримые просторы дальнего Севера. И самолет был здесь особенно желанным, но пока еще редким гостем.
Об Арктике Ляпидевский не имел ни малейшего понятия. Но рассказы побывавших там летчиков настолько его увлекли, что он отправил в Главное управление Северного морского пути ходатайство о переводе в полярную авиацию.
Летная работа в суровых условиях Арктики была уравнением со многими неизвестными не только для Ляпидевского. Жестокие морозы, частая многодневная пурга, отсутствие ориентиров в ровной снежной пустыне, почти полное безлюдье – все это необыкновенно усложняло и в то же время делало романтическим труд полярного летчика.
Например, на громаднейшей территории Чукотского полуострова, где свободно бы разместился десяток малых и средних европейских государств, проживало около пятнадцати тысяч чукчей и эскимосов. Вдоль северного побережья тянулась редкая цепочка крохотных селений, расположенных на десятки, а иногда и сотни километров друг от друга. Здесь, у моря, сосредоточилось две трети всего населения Чукотки, промышлявшего охотой на морского зверя. Ведь шкуры и мясо моржей, тюленей, нерпы – это и крыша над головой, и одежда, и единственный продукт питания, а жир освещает и обогревает жилище.
В глубине полуострова, в тундре, – кочевники. Их богатство – олени и пушной зверь.
Местные горные хребты были нанесены на карты очень приблизительно, без указания высоты вершин.
Связь Чукотки с внешним миром поддерживалась с помощью двух-трех радиостанций. Ни одна регулярная авиалиния здесь, конечно, не пролегала, а эпизодические перелеты считались большой редкостью. Средством сообщения летом служили прибрежные воды, а зимой – «лающий транспорт».
Арктическое крещение
Вот в какие края попал по доброй воле молодой лётчик Анатолий Ляпидевский.
Он получил важное задание – вывезти людей с трех кораблей, зазимовавших во льдах. Для этого надо было два самолета АНТ-4 доставить сначала на пароходе из Владивостока в бухту Провидения, собрать их там и уж затем перебросить дальше, на север. Ляпидевскому поручили эту сложную задачу, вероятно потому, что он уже летал на двухмоторных самолетах и не имел на своем авиационном счету ни одной аварии.
В бухте Провидения, которую ограждают два хмурых, лишенных всякой растительности мыса, машины, разобранные на части, спускали с борта на лед и тут же спешно скрепляли их. Ведь светлого времени в сутках было не более двух часов.
Здесь же, в бухте Провидения, в конце ноября Ляпидевский узнал о бедственном дрейфе «Челюскина». Становилось ясно, что челюскинцев придется спасать с воздуха.
Несколько раз Анатолий пытался долететь до Уэллена, а оттуда к затертому льдами кораблю, но из-за неисправности моторов каждый полет приходилось прерывать на половине пути.
Механики, как и командир корабля, новички в Арктике, не знали, как заставить капризные моторы бесперебойно работать при низкой температуре. Они изучали Север, можно сказать, посредством обмороженных лиц, ссадин на руках, решения очень простых повсюду, но головоломных здесь задач. Как, например, подогреть воду для моторов?
Не сразу сообразили соорудить для этой цели своеобразный «титан» из двух пустых железных бочек из-под бензина. Топили его плавником, обильно политым машинным маслом. Вода на сорокаградусном морозе грелась так медленно, что порой удавалось запустить один мотор, а на второй уже не хватало светлого времени. День был короткий – казалось, солнце только вспыхнет над сопкой и тут же спрячется за горизонт. А до Уэллена лететь два с половиной часа.
И все же Ляпидевский сумел долететь до Уэллена. Это был его первый полет на Севере.
Дважды пытался АНТ-4 пробиться сквозь пургу и туманы к терпящему бедствие кораблю. И опять подводили проклятые моторы.
Не имея арктического опыта, Ляпидевский полетел однажды в открытой кабине без меховой маски. А мороз стоял тридцатипятиградусный. Леденящий ветер слепил веки. У летчика заныло лицо, он сдернул с руки перчатку и приложил ее к щеке. Ветер вырвал перчатку и забросил за борт. Голой рукой не поведешь самолет, у которого к тому же начал давать перебои левый мотор. Стиснув зубы от острой боли, Ляпидевский повел самолет на посадку. В этот раз Анатолий сильно обморозил щеки и нос. Почерневшая кожа горела, кровоточила.
В баллонах кончился сжатый воздух, а без него мотора не запустишь. Сидеть и ждать, пока подвезут из бухты Провидения, когда это будет? Бездеятельное ожидание – не в характере Анатолия Ляпидевского. Чувствуя себя прескверно, с забинтованным лицом, он отправляется на собаках к другому самолету, оставленному в бухте Провидения.
Каюр – погонщик собак, попался отчаянный. Он гнал, не жалея ни себя, ни животных. А ведь собаки для чукчи – самое дорогое, что он имеет.
Надо сказать, что «лающий транспорт» чуть позднее сыграл немалую роль в спасении челюскинцев. С его помощью перебрасывали горючее, масло, оленьи туши для питания людей, запасные части для самолетов. На нартах, запряженных мохнатыми лайками, перевозили челюскинцев из Ванкарема в Уэллен. Невиданные караваны шли по тундре. В спасательных операциях использовали около тысячи собак, собранных буквально со всей Чукотки. Некоторые из них прошли по тринадцать – пятнадцать тысяч километров.