Киреевы

Соколова тоже волновала мысль о предстоящей встрече с Николаем Николаевичем. Приказ о направлении в гвардейский корпус для испытаний «К-1» он выслушал молча.

Что мог он сказать? Нельзя же путать личные отношения с воинской службой. Хотя он дорого бы дал за отмену этого приказа.

«Встретиться с Киреевым, находиться вместе с ним хотелось бы очень, но не так это еще просто сейчас. Лучше позже, когда Ляля станет работать, когда яснее и тверже вырисуется их будущее. Тогда легче будет искренне ответить на вопросы Киреева, легче снова завоевать его уважение, приязнь».

Опасения оказались напрасными, все обошлось гораздо проще. Юрий Петрович явился в часть, когда Киреев находился там в окружении инженеров и механиков. Конструктор и летчик-испытатель поздоровались приветливо, дружески. Непосвященные в их разрыв ни о чем не догадались. Естественным показался во фронтовой обстановке и короткий деловой разговор, после которого Соколов сразу же приступил к испытаниям. Он поднялся на «К-1» и сбросил бомбу. Тут же комиссия проверила результаты действия новой бомбы небывалой силы, а также качество работ по усовершенствованию некоторых деталей самолета «К-1». Все оказалось в полном порядке.

Сразу же после заводских испытаний Николай Николаевич уехал в Москву, а Соколов начал готовиться к боевому полету.

* * *

Летели в кромешной тьме. Только изредка далеко внизу появлялись и пропадали слабые огоньки, словно кто-то зажег спичку и тотчас же прикрыл ее ладонями. Это шоферы военных машин, устав бороться с темнотой и боясь налететь друг на друга, включали на несколько секунд фары.

За много километров от оккупированного фашистами города отсвет далекого пожара окрасил черный небосвод в бледнорозовый цвет. Чем ближе подходили к горевшему городу, тем ярче становилось зарево. По горизонту колыхалась огненная лента, ежеминутно менявшая оттенки. Она казалась то густопунцовой, то карминнокрасной, то оранжевой. На ближних подступах к городу небо посветлело от лучей бесчисленных прожекторов, разрывов артиллерийских снарядов и авиационных бомб. В воздухе шел ожесточенный бой. Когда падал сбитый самолет, за ним широкой полосой струилось пламя, похожее на огненный хвост кометы.

Соколов привел машину с мощной бомбой к заданной цели. Заградительный огонь немедленно обрушился на воздушный корабль. Небо прочертили желтые, красные, зеленые линии трассирующих пуль. Казалось, кто-то стремительно чертит, стирает и снова чертит разноцветными мелками непонятный чертеж на гигантской грифельной доске. Одновременно голубые лучи прожекторов тянулись, как щупальца спрута, вверх, исчезали, вновь появлялись, переплетаясь между собой в хищной погоне за советским бомбардировщиком.

— Ну и фейерверк в нашу честь! — усмехнулся Соколов. Он отчетливо увидел станционные постройки и тускло блестевшие ниточки рельсов. Это и была заданная цель — важный коммуникационный узел противника.

Штурман не решился сбросить сразу опытную бомбу. По внутреннему телефону он попросил Соколова сделать точный заход на цель.

В этот момент зенитный снаряд попал в крайний левый мотор и вывел его из строя. К счастью, мотор не загорелся. Одновременно большой осколок застрял в радиостанции. Радист вытащил его и показал Соколову, тот понял: связь прервана.

Последний круг летели на трех моторах.

— Так держать! — услышал Соколов голос штурмана.

Машина вздрогнула и, облегченная, взмыла ввысь. Взрыв вызвал воздушную волну такой силы, что ураганный вихрь поднялся от земли до самолета и закачал его, как крохотную шлюпку на бурных волнах. Внизу творилось что-то страшное — внезапно выросший гигантский черный столб, окруженный огненной лавой, разлился по земле.

— Разворот вправо! Проверим, как сработала бомба, — предложил штурман.

Соколов убедился, что задание выполнено отлично, и положил машину на обратный курс.

Вместе с удовлетворением родилось беспокойство за судьбу экипажа и машины — не самолет, а решето!

Не успели отойти от цели, снаряд угодил в правое крыло самолета, зажег его. Убило воздушного стрелка. Соколов сконцентрировал всю свою волю, все силы на одном — перетянуть на горящей машине через линию фронта. Бой шел невдалеке, продержаться бы еще немного…

В кабине становилось нестерпимо душно. Лететь дальше было бессмысленно. Соколов включил автопилот, чтобы при его помощи машина продержалась хоть немного еще в горизонтальном положении, и скомандовал:

— Прыгать всем!

Бортмеханик немедленно открыл нижний люк и стал около него, ожидая, пока товарищи прыгнут вниз. Молодой стрелок, впервые принимавший участие в боевом вылете, растерянно заметался по кабине.

Бортмеханик подбежал к нему, поправил ему парашют и, подталкивая к люку, ободряюще произнес:

— Давай, давай, прыгай! Не задерживай других.

Юрий Петрович взглянул на высотомер: до земли — шестьсот метров. Внизу качались большие серебристые зонтики. В кабине оставался только он и бортмеханик.

— Немедленно выбрасывайтесь, — крикнул ему Соколов. Тот спокойно шагнул в люк.

Враг открыл усиленную стрельбу по парашютистам. Покачиваясь на стропах парашюта, Юрий Петрович беспокойно думал: «Уцелеют ли товарищи?» — и тут же едва не потерял сознание от острой боли.

Через несколько мгновений он увидел в предрассветных сумерках нескошенный луг, испещренный линиями окопов. На обочине дороги темнел кустарник.

«Хорошо бы опуститься в кусты!»

Когда Соколов, наконец, достиг желанных кустов, он с трудом погасил парашют. Подняться и отстегнуть лямки у него уже не хватило сил. Кровь теплой струйкой ползла под сапогом к пальцам левой ноги.

Юрий Петрович лежал и чувствовал, как вздрагивает земля. Невдалеке неумолчно строчили пулеметы, рвались снаряды и гранаты… Временами сквозь все эти звуки прорывалось нарастающее многоголосое «ура».

Мимо кустов пробегали гитлеровские солдаты. Соколов слышал тяжелый топот подкованных сапог, прерывистое громкое дыхание запыхавшихся от бега людей. Пули и мины настигали убегающих. Словно споткнувшись, они падали и уже больше не вставали.

Вскоре появились советские бойцы — они преследовали отступающего врага.

Увидев своих, Юрий Петрович сделал попытку приподняться, и тут же громко застонал от боли. Поравнявшийся с кустами боец остановился, прислушался, но тут же легко и быстро побежал дальше.

— Товарищ! — Соколов крикнул ему вслед с энергией отчаяния.

Боец услышал крик и снова остановился. Нерешительно подошел к кустам. Увидев парашют, он сразу понял, в чем дело.

— Не сразу я с силами собрался крикнуть, — объяснил Юрий Петрович. Он с радостью смотрел на своего, советского воина.

Боец был совсем еще молодой, но рослый, плечистый. Его выцветшая почти добела гимнастерка порвалась. Пилотку он, по-видимому, потерял, и с покрытого пылью русого ежика густых волос ползли по лицу грязные потеки. Голубые глаза смотрели сосредоточенно, напряженно.

Освободив Соколова от парашюта, солдат довел его до ближайшего окопа. Окоп был уже пуст. Вскрыв индивидуальный пакет, юноша не особенно умело перевязал кровоточащую рану на ноге Юрия Петровича. Затем достал из вещевого мешка хлеб и кусок свиного сала:

— Угощайтесь, товарищ летчик, а я побегу своих догонять. Санитара пришлю.

Еще дорогой Соколов разглядел своего провожатого. Губы у него были мягкие, по-детски оттопыренные. Рядом с ними на широком лице особенно выделялся упрямый крутой подбородок.

— Сколько вам лет? — спросил Юрий Петрович.

— Двадцать исполнилось, второй Год на фронте.

— Совсем «старик»! А как воюется?

— Всяко бывало, — доверчиво ответил боец. — Вначале плохо, конечно. Уходишь из деревни, — наши бабы воют, аж сердце кровью обливается. Теперь не то!.. Теперь — гора с плеч. Вперед идем! Наступаем! — крикнул он уже на ходу, выскочив из окопа.

— Наступаем! — громко повторил Соколов.

* * *