Страница 5 из 28
Когда мальчик-баянист раскланялся и ушел, а на сцене начали расставлять пульты для оркестра, генерал повернулся к нам.
Его взгляд задержался на царапине, которая красовалась на Женькином лбу.
Глаза генерала повеселели, и он положил Женьке на плечо свою тяжелую руку.
Женька засиял, а я от зависти чуть не лопнул. Как всегда, мне не повезло. И почему только рядом с генералом очутился именно Женька?
Глядя на сцену, генерал сказал:
— Всю жизнь страдаю, что ни на чем не умею играть. — И неожиданно спросил нас: — А вы? Играете?
Женька отрицательно замотал головой и покраснел.
«Эх, — подумал я, — если бы мне на чем-нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй — очень уж я скучаю без музыки!»
Мы с Женькой молчали.
А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».
Теперь он выглядел иначе. Одетый во все черное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.
— Это дирижер, — сказал Женька.
— Совершенно верно, — последовал веселый ответ генерала, — он мой коллега, генерал музыкального войска.
Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.
К нему присоединилась одна скрипка, другая — это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи-то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился веселым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.
Вдруг все оборвалось по знаку дирижерской палочки, словно она была волшебная.
Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь-в-точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.
Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.
Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он все нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.
Что-то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо-тихо…
Дирижер замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краев наполненную водой.
Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.
Женька сидел, уставившись на сцену, словно завороженный. Глаза его горели, а руки сами собой делали движения в такт музыке.
А когда оркестр замолк, раздались такие аплодисменты, что мне показалось, будто закачались стены и затрещал потолок. Ничего подобного я раньше не слышал.
Генерал поднялся и хлопал в ладоши стоя. Повскакивали с мест и мы. Впрочем, на ногах был весь зал.
Долго не смолкали аплодисменты. Дирижер несколько раз выходил и кланялся. Но каждый раз он подниму на ноги оркестр и показывал на него: «Мол, я тут ни причем. Вот кто доставил вам удовольствие!»
А оркестранты тоже не стояли без дела. Они легонечко постукивали смычками по обратной стороне скрипок, виолончелей и контрабасов. Может быть, они благодарили публику за внимание? А может быть, приветствовали своего командира — генерала музыкального войска?
Наконец все стихло. Мы уселись на свои места.
— Хорошо, ребята, не правда ли? — спросил генерал.
— Хорошо! — ответили мы в один голос. — Просто замечательно!
— У меня внук играет в этом оркестре! — с гордостью сказал генерал. — Он сейчас придет сюда. Я вас обязательно познакомлю.
Мы с Женькой переглянулись: вот здорово! И нам захотелось поскорее увидеть генеральского внука.
«Может быть, — размечтался я, — мы подружимся этим внуком и как-нибудь втроем пойдем в гости к его дедушке-генералу? И тот расскажет нам про войну и про свои подвиги. Может быть, я даже научусь драться…»
Неожиданно мои мечты оборвались. Кто-то дернул меня за рукав. Смотрю — девочка, которую Женька просил передать Кузе барабанные палочки.
— Тебе чего? — спросил я.
— Ой мальчики! — зашептала она мне на ухо. — Вас ищет Татьяна Васильевна. И Сметанкин с ней. Уходите поскорее!
Я с перепугу даже спасибо ей не сказал. Да она и не стала ждать — убежала. Я склонился к Женьке и сказал ему:
— Айда отсюда! Быстрее, а то поздно будет.
Когда мы очутились на улице, я все объяснил Женьке. Женька в сердцах топнул ногой:
— Эх, так и не познакомились с внуком генерала. Вот беда… Может, Федя, мы напрасно убежали?
— Совсем не напрасно. Это даже здорово, что мы вовремя смылись. Разве забыл, какой синяк ты посадил Кузе под глазом? Да еще рубашку изорвал! Представляешь, как нас опозорили бы перед генералом!
— Ну, Кузя, погоди еще! Я тебе и за это добавлю. Уж я тебя не пожалею! Не посмотрю, что ты на ксилофоне играешь.
— Совести у него нет. Мы ему палочки вернули… Наподдай ему как следует, Женька!
Концерт вскоре окончился.
Ребята из музыкальной школы погружались в те же красные автобусы. Увидели мы и Петю Люлькина. Он все крутился возле одной из машин, а лезть внутрь не хотел — кого-то высматривал.
Может, меня и Женьку?
Наконец Люлькина силой затолкали в автобус, хотя он опирался и о чем-то просил.
Потом мы увидели генерала и дирижера оркестра.
Генерал пожимал дирижеру руку. Улыбаясь, что-то говорил.
«Сегодня ваше музыкальное войско одержало полную победу! — вот что, наверное, он говорил. — Удивительная вас армия! Она может добиться победы или потерпеть поражение, не имея ни одного противника».
Тут, откуда не возьмись, к генералу подкатил черный «ЗИМ».
Генерал жестом показал дирижеру на машину. «Мол, садитесь в мою военную машину, я вас живо домчу».
Но дирижер покачал головой и показал на автобус «Простите, мол, не могу. Генералы не вправе покидать свое войско даже после победы!» И они расстались.
Генерал сел в черный «ЗИМ», а дирижер — в автобус. Толпа у театра стала редеть.
На столбах уже зажглись фонари, и сразу наступил вечер. Нам тоже пора было возвращаться.
Раза два нас высаживали из автобуса, а в метро и вовсе не пустили — денег на билет не было.
Остаток пути нам пришлось пройти пешком.
Добрались мы домой часов в девять, не чуя под собой ног от усталости.
Навстречу мне кинулась взволнованная мама. Отец коротко спросил:
— Ну?
Мне здорово попало. Женьке, думаю, не меньше, но подробностей он не рассказывал.
ХОТИТЕ ИГРАТЬ В ОРКЕСТРЕ?
На следующий день мы с Женькой, захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывали ребятам о кремлевском концерте.
Васька слушал, слушал, потом пренебрежительно махнул рукой:
— Тю-ю! Тоже мне невидаль! Давайте лучше пошлем Гришу за мячом и сыграем в футбол.
— Мячи гонять умеет всякий дурак, — ответил Женька и вдруг заявил: — Хотите играть в оркестре?
«Ай да Женька! — подумал я. — Всегда придумает что-нибудь интересное, не то что я». Ребята не сразу поняли, о чем говорит Женька. Кто-то неуверенно спросил:
— Чего-о?
— А ничего. В оркестре, говорю, хотите играть?
Первым откликнулся Гриша.
— Я хочу, — сказал он. — А на чем мы будем играть?
— На чем хотите, — нетвердо произнес Женька. — Ну, а этих самых… скрипках…
— На одних скрипках далеко не уедешь, — сказал Костя. — В оркестре знаешь сколько разных музыкальных инструментов? И скрипки, и эти, как их… Я в окошко однажды видел в музыкальной школе. Ну, толстые, как Васька…
— Контрабасы, — подсказал я.
— Васька — толстый контрабас! — взвизгнул Гриша.
— Сами вы контрабасы, — буркнул Васька. — По-моему, главное — это барабан. Бум-ба-ра-бам-бам-бам-бам-бам!
— Скажешь тоже! — сказал я. — Барабан внутри пустой.
— Как твоя голова, — откликнулся Костя и засмеялся. — Треску много, а толку мало.
А смеялся Костя очень смешно. Начинал тоненько, с взвизгиванием, а потом переходил на бас. Голос у него ломался, вот что.