Страница 15 из 28
— Гур-бур-бур-гур…
— Да-да… Да-да-да… А-а!
— Бур-бур-бур-бур-бур-бур-гур-гур-гур-гур-гур… Да-да-да-да… да-да-да-да…
— Бур!
— Хорошо.
— Гур!
— Конечно.
— Бур-гур!
— И я так думаю… Всего хорошего!.. Уговорили, — сказала мама, кладя трубку на рычаг. — Собирайся в магазин.
Что творилось в магазине!
Продавец категорически отказался менять кларнет на фагот. Прибежал заведующий и кричал, что нужно сначала как следует разобраться, а потом делать покупки…
Моя мама человек покладистый и терпеть не может скандалов. Поэтому она быстро уладила дело.
— Хорошо, — сказала она. — Выписывайте чек. Мы покупаем и фагот.
Теперь у меня были и фагот, и кларнет. Дома мама долго вертела в руках кларнет и наконец сказала:
— Что теперь с ним делать?
Она обтерла мундштук чистой тряпочкой и что было силы дунула в него. Кларнет так взвизгнул, что наш кот Минька свалился с табурета, и шерсть его стала дыбом от хвоста до кончиков ушей.
— Ха! — сказала мама. — Получается!
Я же говорил, что мама у меня человек веселый, хотя и научный работник!
— Ты немного тише дуй, — посоветовал я. — Тогда, может, появится прекрасный тембр и сильное звучание.
— Так? — спросила мама. — Сейчас попробую… И у нее, честное слово, получилось!
— Очень хорошо, — обрадовался я. — Из тебя наверняка получится хорошая кларнетистка!
— Да? — сказала мама и как-то странно посмотрела на меня.
Вечером она вдруг говорит папе:
— Я решила: буду учиться играть на кларнете.
— Что ты! — удивился папа. — А как же диссертации!
— Одно другого не исключает, — сказала мама и засмеялась, а это означало, что она говорит вполне серьезно. — Вот посмотрите, — сказала она мне и папе. — Научусь играть на кларнете и тоже попаду в оркестр. Ну, может быть, не к Женьке Тюневу… У нас при Доме ученых есть свой самодеятельный симфонический оркестр.
«ТАК ДЫШАТЬ — ТОЛЬКО НЕБО КОПТИТЬ»
Мой учитель музыки — Юрий Анатольевич — оказался человеком разговорчивым и жизнерадостным. Он рассказал мне много интересного. Например, я узнал, что половина человечества дышит неправильно. Я, конечно, оказался в этой половине и совершенно неправильно пользовался грудью, животом и диафрагмой. И вообще Юрий Анатольевич сказал: «Так дышать — только небо коптить, а не то что на фаготе играть!»
Я поделился этой новостью с Женькой, и он удивленно воскликнул:
— Ну да!
— Да, да, — говорю. — Думаешь, это так просто — вдох да выдох? Пока я не узнал про секрет дыхания, считай, что и не жил на свете. Поражаюсь, как я до сих пор не помер!
Я стал немедленно учить Женьку дышать. Велел ему набрать грудью побольше воздуха. Смотрю, а у него живот выпятился. Я ему говорю, чтобы он перегнал весь воздух в легкие, какая, мол, в животе грудь? А Женька — никак. Покраснел весь, глаза выкатил, а толку никакого. Тогда я ткнул его кулаком в живот. Женька охнул и выдохнул.
Пришлось начинать сначала.
Мучился я с Женькой, мучился и под конец, когда кое-что начало получаться, смотрю — он еле на ногах держится, а дышит так, словно пробежал без отдыха по меньшей мере пять километров по пересеченной местности.
— Да ну тебя! — сказал он наконец. — Лучше я буду небо коптить…
Только он это произнес, как перед моими глазами что-то мелькало, словно где-то рядом разорвали подушку и выпустили из нее пушинки.
— Смотри, Федя! — обрадовался Женька. — Снег идет!
На самом деле, несмотря на яркое солнце, в воздухе закружились, завертелись, заплясали снежные звездочки С каждой секундой они становились все крупнее и крупнее, и вскоре ничего нельзя было разобрать и в трех шагах.
Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. На земле не осталось ни единой снежинки. Асфальт блестел, будто прошел дождь. Зато в лицо дохнул морозный ветерок, и я сказал:
— Скоро будем на коньках кататься.
— Это еще когда! — ответил Женька. — Ведь только начало октября. Впереди ноябрь и полдекабря — раньше каток не заливают.
— Все равно скоро, — повторил я и понял, что сейчас Женьки на уме другое. — Жень, — говорю, — может, расскажем все твоим родителям?
— Что ты, Федя! И думать об этом нечего! Это тебе ж шуточки — целых десять рублей!
— Между прочим, — сказал я, — если хочешь знать, стекло уже вставили. Может, все давно забыто?
— Так тебе и забыто, — ответил Женька.
— А у меня дневник есть, — сказал я. — Смотри, каков новенький! И расписание…
— Это всего-то три урока в неделю? — воскликнул Женька, заглядывая в дневник.
Расписание для младших классов в самом деле было до смешного коротким. В него входило три предмета: СПЕЦИАЛЬНОСТЬ, СОЛЬФЕДЖИО и ХОР.
Я рассказал Женьке, как мы спорили с ребятами, когда впервые читали названия предметов, и как вначале важничал Васька.
— Раз «специальность», — сказал он тогда, — я — человек независимый!
— Быстро устроился, — усмехнулся Костя.
— Да это просто названия предметов, — вмешался Сережка. — Чего спорить? Мне давно дед объяснил: названия придумали, чтобы путаницы не было. Нельзя же предметы именовать просто: контрабас или фагот. Что это за предмет такой — фагот? Курам на смех! А специальность — это главное, чем каждый из нас будет заниматься…
Я рассказывал, рассказывал, потом смотрю — Женька перестал слушать мою болтовню.
— Ладно, — сказал он. — Я пошел. Пора за уроки приниматься.
ЕСТЬ ИДЕЯ!
«Что же получается? — думал я. — Все мы ходим как ни в чем не бывало в музыкальную школу, а наш дирижер так и останется неучем? Неужели я, его лучший друг, буду сидеть сложа руки и ждать, пока Женька сам выпутается из этого положения?»
После долгих размышлений я наконец обратился к ребятам.
— Слушайте, — говорю. — А Женька ведь так и не учится…
— Потрясающая новость! — сказал Костя. — Расскажи еще что-нибудь интересненькое.
— Нет, я без шуток.
— А если без шуток, — сказал Васька, — то хорош гусь твой Женька, нечего сказать. Всех нас заставил учиться, а сам в кусты.
— Чего ты разворчался? — говорю Ваське. — Ты думаешь, Женьке не хочется учиться, чтобы стать дирижером? Сам ты гусь и ничего не соображаешь.
Тут-то я и выставил свой главный козырь.
— Ребята, — говорю, — у меня есть идея: давайте заплатим за разбитое стекло и попросим Геннадия Максимилиановича, чтобы он принял Женьку в школу.
- Верно! — воскликнул Сережка.
- Верно-то верно, — сказал Костя. — А деньги где взять?
— Я все хорошо продумал, — говорю. — Завтраки и мороженое…
— Мороженое? — переспросил Васька и облизнулся. — Какое мороженое?
— Будем экономить на завтраках и мороженом. С голоду умрем, что ли? С каждого в день по десять копеек. Постепенно и соберем.
Сережка без лишних слов полез в карман и вытащил несколько монеток. Сдув с них крошки, он протянул их мне.
Васька тоже вытащил что-то из кармана, отвернулся от нас, долго возился, потом протянул два медяка, каждый по копейке.
Я посмотрел на Костю.
Тот стоял и сосредоточенно рассматривал носки ботинок.
— Что же ты, Костя? — говорю. — А ведь Женька о тебе заботился, контрабас доставал.
— Тоже мне забота! — фыркнул Костя. — Контрабас ваш мне теперь и не нужен. Отец собирается им самовар растопить.
Я так и подскочил:
— Пусть только попробует! Ведь расписку кто давал? Моя мама! Верни контрабас! И немедленно!
— Ну и верну. А денег у меня все равно нет.
Мы демонстративно отвернулись от Кости.
— Значит, Федя, кто у нас будет за кассира? Ты, что ли? — спросил Сережка.
Я в ответ замахал руками:
— Да ну вас, ребята! Порастеряю я эти медяки, а потом отвечай. Моя идея, а кассиром пусть будет другой.
— Я буду кассиром, — сказал Гриша. — Соберу деньги и куплю себе железную дорогу.