Страница 10 из 14
– Хорошо, тысячу, – кивнул парень.
Старушка бойко соскочила и засеменила к подъезду дома, у которого стояла скамейка. На ходу она крикнула Глебу:
– Обожди минутку!
– Не переживай, принесет она тебе кошку, – заметила одна из женщин. – У нее их восемь. Две – черные! Только злые они очень. Никого, кроме хозяйки, не подпускают. Может, и не стоит тебе такую девушке дарить? Искусает да исцарапает, чего доброго.
– Мы ее выдрессируем, – усмехнулся парень.
В этот момент из подъезда вышла старушка, которая несла в руке старую клетчатую хозяйственную сумку, из которой торчала голова черной кошки. Животное урчало и страшно шипело.
– Держи! – сказала женщина и сунула сумку в руки журналисту. – Не бойся, молния на сумке крепкая, так что Доня не поцарапает тебя. Но потом, как выпустишь, будь осторожнее. У Дони характер вздорный: чуть что – кусается! А теперь давай деньги!
– Спасибо! – поблагодарил парень.
Он вытащил из бумажника тысячу рублей и отдал старушке.
– А с сумкой как же быть? – поинтересовался он.
– Сумка – в подарок! – улыбнулась хозяйка Дони. – Все равно она старая.
– Еще раз спасибо и до свидания!
Журналист повернулся и вышел со двора. Доня извивалась и фыркала в клетчатой сумке. Поняв, что просто так ей выбраться не удастся, кошка начала громко мяукать. Прохожие стали оглядываться на Глеба. Он виновато улыбался и быстро проходил мимо. Наконец он свернул на тропинку, ведущую к дому деда Матвея через сквер у бывшего Клуба речников. К этому времени Доня уже совсем обезумела. Она начала зубами кусать молнию, которая держала ее в сумке.
– Перестань! – прикрикнул на нее журналист.
Но кошка продолжала свое черное дело. А когда парень попытался получше застегнуть замок, Доня укусила и его.
– Вот зверюга проклятая! – выругался Глеб. – Черт меня дернул с тобой связаться!
Впереди показались сгоревшие развалины церкви.
– Слава богу! – выдохнул парень. – Совсем немного осталось.
Он с воодушевлением двинулся к церкви, чтобы свернуть на тропинку, ведущую к дому. И тут случилось непредвиденное.
Журналист не заметил корягу, торчащую из-под корней старой березы, споткнулся об нее и со всего маху упал на землю, выпустив при этом сумку из рук. Доня издала радостный вопль, зубами и лапами расширила дыру в сумке и рванула прочь от Глеба.
– Мать твою! – выругался парень.
Он немедленно поднялся на ноги, схватил сумку и бросился следом за кошкой, которая со всех лап мчалась в направлении сгоревших развалин.
– Стой, зараза! Только не туда! – закричал журналист.
Но Доня перемахнула через невысокий забор, окружающий бывшую церковь, и скрылась за кирпичной кладкой. У Глеба начался истерический смех.
– Вот, скотина, – ругался он, – надо же ей было именно сюда рвануть! Нет чтобы по лесочку побегать!..
Но делать было нечего. Искать новую кошку у парня не было ни сил, ни времени, ни желания. Поэтому Глеб перелез через забор и направился в Клуб речников. Он прошел под сводчатой кирпичной аркой, поднялся по невысокой лестнице и зашел в большой зал, в котором был вчера. Здесь парень остановился и стал прислушиваться. Однако не было слышно ни одного звука: ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков, ни жужжания мух… Стояла мертвая тишина.
– Кис-кис-кис! – позвал журналист. – Доня! Иди ко мне, я тебя колбасой угощу!
Неожиданно откуда-то из-за стены донесся приглушенный звук: «Мяу!»
– Ага! – обрадовался Глеб. – Вот ты где прячешься! За стеной!
Он бегом выбежал из зала и оказался в полуразрушенной комнате без крыши. Из нее он выбежал в длинный коридор и побежал по нему.
– Кис-кис! – продолжал звать парень.
Но кошка больше не отзывалась. Журналист пробежал по коридору, вышел на лестницу и увидел сквозь разбитое окно соседний храм-музей.
– Похоже, я оказался совсем в другой части Клуба, – сам себе сказал он. – Зал, из которого я слышал эту проклятую Доню, находится в другой стороне.
Он выглянул через окно на улицу и увидел, что солнце неумолимо ползет на закат.
«Через пару часов станет совсем темно!» – мелькнула мысль. Но уйти без кошки Глеб не мог. Он снова спустился по лестнице и углубился в развалины. Он бродил по длинным коридорам, сворачивал в пустые залы, пересекал полуразрушенные помещения… В конце концов ему стало казаться, что он ходит по кругу.
– Так не пойдет! – громко произнес парень, обращаясь к стенам здания. – Хватит мне голову морочить!
Он снова вернулся на лестницу, с которой был виден музей, а от нее отправился назад – в большой зал. Журналист несколько раз прошел по коридору, но зала так и не обнаружил. Зато через проломы в стенах он заметил, что солнце зашло, и в небе догорают его последние лучи. Глеб запаниковал. Ночевать в храме он не собирался.
– Доня! – позвал он. – Где ты, чертова кошка?!
И вдруг, прямо у себя за спиной, парень услышал угрожающее шипение. Он обернулся и увидел, что стоит в зале, который так безуспешно пытался найти последние полчаса. Прямо перед ним находилась Доня, но она смотрела не на него. Страшно изогнув спину, прижав уши и вытаращив глаза, кошка шипела на дверь, которую журналист почему-то раньше не заметил. Глеб тихонько открыл сумку и подкрался к кошке. Того, что произошло дальше, он никак не ожидал. Доня развернулась на 180 градусов и сама бросилась в сумку. Она забилась в ее угол и принялась жутко кричать. Парень тут же застегнул молнию, оставив лишь небольшую дырочку, чтобы животное не задохнулось. К его удивлению, оказавшись в сумке, кошка тут же замолчала и даже перестала двигаться.
«Она чего-то сильно испугалась, – подумал журналист, – но чего?»
И тут ему показалось, что из-за двери звучит негромкая музыка. Глеб подошел к ней и немного приоткрыл. Он увидел перед собой небольшой концертный зал.
– Чудо! – пробормотал парень. – Может быть, здесь начали вести реконструкцию и восстановили часть помещений? Но почему я сразу этого не заметил?
Он подхватил сумку, зашел в зал и прошел мимо рядов выстроенных стульев, оббитых бордовым бархатом. Перед стульями возвышалась небольшая сцена, на которой стояли еще четыре стула с лежащими на них музыкальными инструментами. Именно от них исходила негромкая музыка. Но журналист не обратил на это внимания, поскольку именно в этот момент из-за занавеса, спускающегося по боковым сторонам сцены, раздались голоса:
– Степан Иванович, – громко говорил низкий мужской голос, – ты же мне отчитывался, что пристройка сделана на совесть! А что выходит? Штукатурка вся обвалилась, две перегородки обрушились, трое парней в больнице.
– Виноват, – пробубнил хрипловатый голос. – Не доглядел!
– Не доглядел? – возмутился первый говоривший. – Нет, это по-другому называется. Это халатность! В то время как партия всеми силами пытается превратить этот гадюшник в центр досуга советского человека, у тебя происходит одно ЧП за другим.
– Отвечу по всей строгости, – произнес второй.
– Конечно, ответишь. Вот соберем партийное собрание, и ответишь! Отчитаешься перед товарищами…
– Я вас слышу! – закричал Глеб и бросился к сцене: – Товарищи, погодите!
Он подбежал к занавесу и схватился за него рукой. В ту же секунду картинка распалась на его глазах: он стоял и держал рукой толстую паутину, свисающую с потолка. Жирный паук уже перебирался на его ладонь. Журналист вскрикнул и дернул рукой, скидывая насекомое. И тут его взгляд упал на стены полуразрушенного помещения, где он находился. Было уже довольно темно, но можно было заметить, что все они были покрыты полчищами огромных черных пауков. Некоторые были размером не меньше десяти сантиметров.
«Нужно бежать!» – мелькнула мысль в голове Глеба, и он бросился прочь. Пауки словно ждали от парня подобного выпада, поскольку тут же устремились за ним. Их скорость поражала: они передвигались прыжками и быстро сокращали расстояние между ними и беглецом. Журналист выбежал в коридор и заметил, что за горизонтом исчезает последний луч заходящего солнца.