Страница 4 из 9
«Ну сам подумай, — ответил Миша. — Что это за имя — Ми-ха-ил? Фигня какая-то».
Они хлопнули еще чайку, и Пиротехник попытался возразить, но Миша уперся — и ни в какую. Считай, у меня детская травма, сказал он. Правда, не понимаю, в чем она заключается, но травма была наверняка.
У тебя родовая травма, сказал Пиротехник: дурень ты, вот и все.
Миша не стал ему напоминать, что Пиротехник сам с прибабахом и иногда зачем-то косит под еврея. Однажды его зазвали в массовку на фильме «про фашистов» — в перерыве между взрывами. Лицо приглянулось, наверное, такое доброе, широкое, фактурная сытая эсэсовская морда. Обрядили в немецкую форму, повесили на шею автомат. Пиротехник гордо приосанился и ляпнул: таки шо, опять погром?.. Черт знает, как это у него получилось, но все легли, а работа встала, пока не раздалась команда режиссера убрать «этого долбаного жванецкого» с площадки — стоило кому-нибудь просто глянуть в сторону Пиротехника, начинался дикий хохот.
Ничего особенного, на самом деле — скромная, вполне допустимая в приличном обществе придурь, что у одного, что у другого.
А вот с армией у Миши отношения сложились непросто.
Его дед и прадед были военными инженерами, но если дед просто честно заслужил свою папаху, то биография прадеда выглядела феерически. Собственно, чем тот занимался на самом деле, Миша так и не выяснил. В октябре 1917-го прадед должен был уехать в Берн на юридический факультет, у него там был уже проплачен пансион. Но история распорядилась по-своему, и в 1919 году он оказался аж в Первой Конной армии. В двадцать пятом окончил Киевский университет, а в тридцатом трудовую книжку прадеда украсила лаконичная запись: «Служба в РККА». В тридцать третьем он уже преподаватель на кафедре сопромата Бронетанковой академии механизации и моторизации им. Сталина. В сороковом ушел оттуда в ЦИАМ — Центральный институт авиационных материалов. В сорок седьмом получил на руки военный билет офицера запаса со званием «инженер-майор». И там было черным по белому написано: в РККА не служил, военно-учетной специальности не имеет, иностранными языками не владеет. Будто издевки ради на фотографии в билете прадед красовался не просто в военной форме, так еще и с петлицами. Ну и трудовая книжка уверяла, что «испытание по немецкому языку успешно сдано». Такой вот загадочный товарищ. Что с ним было до 1917 года, прадед всегда рассказывал охотно, что было после 1947-го — тоже. Между этими двумя датами — глухо как в танке, даже и не спрашивай, старик просто уйдет от ответа. Что делал «на службе в РККА», которой якобы в его биографии не было, как попал в академию бронетанковых войск — тайна, покрытая мраком.
С такими предками и не захочешь, а заинтересуешься военным делом. Миша — хотел. Увы, это совсем не нравилось его маме, у которой детство и юность пропали по глухим военным городкам, и вынесла она оттуда некие далекоидущие выводы, о которых предпочитала не распространяться. А характер ей достался фамильный, и раз она решила, что еще одного поколения офицеров в семье не будет, — считай, это приказ. Мише иногда казалось, что из мамы получилась бы шикарная генеральша — точно по поговорке «выходить-то надо за лейтенанта». Может, и был у нее свой лейтенант, да сплыл? Разное с ними случается. Ведь не с бухты-барахты офицерская дочь и внучка, ко многому привычная, резко невзлюбила все, связанное с военной службой…
Так или иначе, замуж она вышла за музыканта, обаятельного рохлю, который никому в доме не мешал, потому что рояль все равно ставить некуда. Пианистом он был отменным, нарасхват, вечно пропадал на гастролях, привозил сыну замечательные подарки, но получалось, что при живом отце Мишу воспитывал дед. И влиял на ребенка своеобразно — а что с деда возьмешь, если он, кроме как строить нашу оборону и ломать чужую, ничего не умеет. Все их со внуком совместные развлечения проходили по разряду «занимательная фортификация», «веселая рельсовая война», «химзащита с утра пораньше», «нарезка секторов обстрела для чайников», а там и до «юного друга РВСН» дошло. Нужно ли говорить, что друзья у деда были такие же монстры, а у монстров были дети, орденоносные уже и способные разнести весь мир в труху, а у детей — неплохо подготовленные сыновья, за компанию с которыми очень весело удрать на пустырь и чего-нибудь там наинженерить, чему дедушки научили, а затем тактически грамотно отступить в укрытие, пока не приехали менты, пожарные и «Скорая помощь».
А потом детство кончилось, дед умер, отец незаметно растворился в пространстве, Миша вырос, пришел к маме и сказал: я хочу поступать в военное.
Момент оказался не самый удачный: мама как раз поняла, что, пока ее супруг появлялся в доме редко, всем было хорошо, а с тех пор, как не появляется вообще, — стало еще лучше. Это открытие ее сильно воодушевило и в целом придало оптимизма. Мама готова была решать проблемы по мере поступления. Вот, явилась как раз проблема. Щас мы ее — сплеча.
Как воспитанный человек, мама сначала попросила Мишу объяснить, зачем ему военное училище. Потом ласково посоветовала не делать глупостей — ради нее хотя бы. А когда сочла, что дискуссия несколько затянулась, достала телефонную книжку и показала Мише несколько знакомых имен.
— Ты забыл, кажется, кто мой отец, — сказала она. — Я просто им позвоню и по-хорошему все объясню. Они не откажут хотя бы ради памяти твоего деда. Это тебе шуточки, а они-то помнят, как папа был в мирное время дважды ранен. Я не хочу тебя хоронить. Я позвоню, и они сделают так, что ты не поступишь никуда. Даже если сумеешь подать документы, тебя завалят на вступительных. Это будет унизительно для нас обоих, и ты потеряешь время… Но я так решила. Прости, сынок, но ты у меня один. Простишь?
Миша что-то невнятное промычал — в смысле «незабудунепрощу» и ушел на улицу. Выпил пива, разбил костяшки о чью-то голову, выпил еще пива, чудом сам не получил в пятак, выпил портвейна, наблевал в песочницу — в общем, провел время с толком и пользой. Очнулся он, когда понял, что сосед, такой же оболтус-старшеклассник, плачется ему в жилетку: хочет поступать в военное, а родители уперлись рогом… Дом ведомственный, проблемы у всех одинаковые. Только у соседа отец дослужился до подполковника — и видеть сына офицером не хочет, потому что «сейчас не армия, а жопа, я-то в ней до упора досижу, мне деваться некуда, а ты чего в жопе забыл?».
Назавтра, кое-как успокоив организм крепким чаем и заклеив руку пластырем, Миша достал из заначки телефонную книжку деда — с теми же знакомыми громкими именами. Сам того не зная, он в это утро ступил на стезю, которая заведет его очень далеко. Говоря профессионально, он раздобыл «контакты» и набрался смелости их «поднять».
Смелости понадобилось о-го-го сколько, но Миша себя заставил. Он видел проблему, и ему нужно было знать, как ее решать. Не знаешь как — найди того, кто объяснит. Тоже еще один системный шаг к будущей профессии, о чем он пока не подозревал.
Тихо обалдевая от собственной наглости, Миша вызвонил двоих очень занятых людей в погонах — и напросился зайти на пять минут.
— Ничего себе история! — сказал ему первый. — Парень, раз ты твердо решил чего-то добиться, никто тебя не остановит. Но… Видишь ли, если Татьяна позвонит, я окажусь в глупом положении. Потому что я и ее отлично понимаю!
— Не валяй дурака, — сказал второй. — Нам нужны порядочные ребята вроде тебя, но у них должен быть крепкий тыл. Их должны отпускать в армию если не с большой охотой, то уж точно без истерик и шантажа. Ничего, что я так прямо?.. Я Таньку еще во-от такой помню, другая бы поплакала и успокоилась, а эта не остановится ни перед чем, раз ей вступило в голову… Не знаю, может, ты готов сейчас с ней разругаться насмерть, это по молодости легко. Но поверь моему опыту, мужику нужны две вещи — Родина и мама. Родина — чтобы ее любить, а мама — чтобы тебя любили. Иначе и держаться в жизни не за что…
Вот этот, второй, его и убедил. Миша плюнул и стал готовиться на юридический. Доиграть за прадеда его неудавшуюся гражданскую судьбу.