Страница 26 из 51
– Со мной на пирамиду поднимется Хун. Вы останетесь здесь!
По одной из граней пирамиды шла крутая, но широкая лестница без всяких перил. Царевна начала подниматься; за ней, отступив на два шага, послушно следовал юноша. Ступени были высокими, но глубина их очень небольшой, и Хун-Ахау почувствовал, что его пятки повисают в воздухе. Маленькие ножки Эк-Лоль умещались на ступеньках целиком, и она шла быстро и уверенно, а Хун-Ахау, чтобы стоять прочно, пришлось ставить ступни боком.
Лестница бесконечно шла вверх; казалось, ступени никогда не кончатся; на середине пути Хун-Ахау повернул голову и посмотрел назад: далеко внизу виднелись четыре маленькие фигурки с задранными вверх головами; юноша смог узнать только Иш-Кук по ее длинной одежде. Какое-то странное чувство потянуло Хун-Ахау вниз; хотелось раскинуть широко руки и, как птица, броситься в раскрывшееся перед ним пространство. Усилием воли юноша заставил себя смотреть не вниз, а на ступени перед собой. Эк-Лоль, не оборачиваясь, шла без остановок.
Повеял легкий ветерок, постоянный гость на такой высоте. Сделав усилие, Хун-Ахау догнал царевну и шел теперь вплотную за ней. Он смотрел на ее узкие девичьи плечи, на длинные черные косы, спускавшиеся на спину, на цветы эделена[36], приколотые у висков, и чувствовал себя странно свободным и спокойным, как будто все, что мучило его, осталось внизу. Смутно мечталось о чем-то великом и недостижимом. Юноша вспомнил предсказание о своей судьбе, переданное ему отцом, и – давно забытый гость – улыбка чуть тронула его губы. Вместо того чтобы стать великим воином, он оказался рабом царевны Тикаля. Вот цена жреческим предсказаниям! И теперь, приближаясь к обиталищу здешнего бога, Хун-Ахау не чувствовал ни трепета, ни почтения – сердце его было спокойно.
Внезапно лестница окончилась, и они ступили на плоскую вершину пирамиды. Посередине ее было расположено массивное основание святилища; узкая лестница вела к его входу, черневшему глубокой расщелиной среди высоких белых стен. На плоской крыше храма был воздвигнут гребень – вертикальная стена с огромной маской божества, безучастно смотревшего вдаль.
– Оставайся здесь! – приказала царевна.
Эк-Лоль поднялась по лестнице ко входу в святилище и исчезла в нем. Наступила тишина. Хун-Ахау повернулся, подошел к краю площадки и невольно остановился.
Внизу, под ним, застывшими волнами ниспадали, постепенно расширяясь, уступы пирамиды. Белая штукатурка их площадок тускло поблескивала в лунном сиянии. На другой стороне площади высился второй гигант, почти такой же высоты, как и тот, на котором он находился. А вокруг, насколько хватало глаз, лежал заснувший Тикаль – причудливое смешение белых стен, черных теней и небольших островков зелени. Кое-где высоко поднимались стройные пирамиды храмов. Прямыми, как копья, белыми ручейками разбегались дороги, пересекая темные лощины, казавшиеся сейчас таинственными и большими. Серебрилась мелкой рыбьей чешуей гладь водоемов. А над всем этим торжественно плыла в черном бархатном небе полная холодная луна.
Захваченный необычайным и пленительным зрелищем, Хун-Ахау стоял, позабыв обо всем. Не заметил он и вышедшую из храма царевну, которая бесшумно приблизилась к нему. Легкое прикосновение руки вывело юношу из оцепенения. Тонкий, волнующий, чуть горьковатый запах цветов эделена шел от девушки.
– Теперь ты понял все величие Тикаля, Хун? – спросила его Эк-Лоль ласковым голосом.
– Да, владычица, – отозвался смущенный юноша. Ему было неприятно, что царевна застала его врасплох, у края пирамиды, в то время как примерный слуга, вроде Цуля, увидел бы ее еще в дверях храма.
– Да, владычица, – передразнила она его жалобным голосом. Глаза ее смеялись. – Почему ты так несмел в своих речах, Хун? Ты же храбрый юноша. Разве ты боишься меня?
– Нет, владычица, – еще более смущенно сказал Хун-Ахау, – я почитаю тебя, но не боюсь.
Эк-Лоль на минуту задумалась. Потом, подойдя к самому краю площадки, она спросила:
– Скажи, Хун, ты бросился бы отсюда вниз, если бы я приказала?
– Да, – сказал Хун-Ахау. Смущение его постепенно исчезало.
– И почему ты сделал бы это? – спросила она, улыбаясь.
Юноша ответил не сразу. А потом, словно решившись, глухо проговорил:
– Мне надоело рабство, владычица, уж лучше смерть!
– Разве тебе плохо у меня, и ты чувствуешь себя пленником? – удивилась Эк-Лоль. Брови ее сошлись, между ними появилась маленькая морщинка. – Тебе дают мало пищи или кто-нибудь из моих слуг обижает тебя?
– Я всегда сыт, меня никто не обижает. Но лучше голодать свободным у себя на родине, чем быть рабом даже в Тикале, даже у тебя, владычица!
Эти слова невольно вырвались у Хун-Ахау, но, сказав их, он встревожился и в первый раз решился посмотреть в лицо царевне, ища на нем признаки гнева. Но оно оставалось задумчивым и спокойным.
– И без свободы ты никогда не будешь счастлив? – наконец спросила она.
– Да, владычица, но не только без моей свободы, но и свободы моих друзей. Если буду свободен я, а они останутся рабами, я не буду счастлив.
– А кто же эти друзья? – быстро спросила царевна. – Иш-Кук, Цуль?
– Нет. Ты их не знаешь, владычица. Они остались рабами на том строительстве, откуда ты взяла меня, – ответил Хун-Ахау.
Наступило долгое молчание. Глаза Эк-Лоль рассеянно блуждали по панораме Тикаля, но было видно, что она думает совсем о другом.
– Хорошо, ты получишь свободу, Хун, – наконец сказала она. – Я, владычица Эк-Лоль, пред светлым лицом Иш-Чебель-Йаш[37], – девушка посмотрела на лунный диск, – клянусь тебе в этом…
– А кто такая Иш-Чебель-Йаш? – нерешительно спросил Хун-Ахау.
Слабая улыбка показалась на губах царевны. Щеки ее немного порозовели.
– Ты еще узнаешь эту богиню, мой Хун, – тихо сказала она, – и когда-нибудь будешь молиться ей о самом дорогом тебе человеке.
Эк-Лоль тряхнула головой, словно отгоняя ненужные мысли, и снова погрузилась в задумчивость. Затем она резко подняла голову.
– Ты получишь свободу, Хун, – повторила царевна, и голос ее зазвучал совершенно по-иному: ни ласковости, ни смущения, ни нерешительности в нем уже не было слышно, – ты и твои друзья получат свободу и богатство. Но для этого надо…
Она секунду помедлила и тем же голосом закончила:
– Для этого надо убить одного человека!
– Кто же он, владычица? – бесстрастно спросил Хун-Ахау.
– Мой брат, царевич Кантуль, – чуть слышно выдохнула царевна.
Снова наступило молчание. Хун-Ахау про себя недоумевал: почему убийство наследного царевича Тикаля могло освободить его и его друзей от рабства? Раб, поднявший руку на своего господина, наказывался смертью; что же должно ожидать рабов, прервавших жизнь наследника престола? Мучительнейшие пытки, которые палачи будут намеренно растягивать, пока в истерзанных телах тлеет хоть искорка жизни! При чем здесь свобода?
– Я тебе верю, Хун, ты не можешь быть предателем, – взволнованным шепотом заговорила царевна, – поэтому я полностью доверяюсь тебе и скажу правду. Сделать тебя и твоих друзей свободными и богатыми людьми (она подчеркнула слово «богатыми») может только владыка Тикаля. Даже мой отец, нежно любящий меня, не сделает этого, как бы я ни просила его. Но здоровье нашего милосердного владыки плохо… – Голос царевны дрогнул. – Боги могут призвать его к себе на беседу в любой день, – продолжала она. – Тогда повелителем Тикаля станет ахау-ах-камха Кантуль. Разве он отпустит тебя на свободу, он, ненавидящий меня с детских лет? Наоборот, как только он придет к власти, у меня отнимут преданных мне людей: и тебя, и Цуля, и Иш-Кук. А мало ли ядов знает его верный прислужник Ах-Каок? Ты думаешь случайно попала в мои покои ядовитая канти? Скоро, очень скоро похоронит свою сестру новый правитель Тикаля и будет лицемерно удивляться, почему молодая и полная сил девушка внезапно умерла. Рабство, вечное рабство для тебя, смерть для меня – вот что означает для нас воцарение Кантуля. Но почему правителем Тикаля должен стать именно он?
36
Древнее название на языке шинка растения стеммадениа галеотиана.
37
Богиня луны у древних майя, считалась покровительницей рожениц.