Приключение

— Помилосердствуйте. Ваше несчастье спасло меня. Я остался совершенно один и едва дышал. Без вас мне бы несдобровать. Но дело не в этом. Лично для меня было бы большим горем, если бы вы уехали, — это с чисто эгоистической стороны. Но в данном случае я не о себе думаю. Я беспокоюсь за вас. Вот в чем суть дела. Будь бы я человек женатый, живи здесь еще какая-нибудь дама, тогда дело другое, но ведь создалось такое положение…

Джен взмахнула руками с притворным отчаянием.

— Затрудняюсь понять вашу логику. Вы требуете, чтобы я убиралась отсюда прочь, и в то же самое время запрещаете ехать куда бы то ни было. Куда же мне, бедной, деться?

— Вот в том-то и штука! — развел он руками.

— И это несносное положение вам, я вижу, надоело.

— Поймите, я думаю исключительно только о вас.

— Обо мне вам беспокоиться нечего! Это положение мне не нравится только тем, что оно служит постоянным источником всех этих ваших треволнений. Я никогда не тревожусь о том, чего изменить не в силах. Что толку воевать с неизбежностью? Взглянем на положение трезво. Вы тут. И я тут. Ехать мне, по вашим словам, некуда. Само собой понятно, что и вы не можете никуда удалиться отсюда, оставляя на моих руках целую плантацию и двести человек чернокожих людоедов. А потому остаетесь вы — остаюсь и я. Вот вам и приключение. Не опасайтесь никаких брачных намерений с моей стороны. О них не может быть и речи. Я приехала на Соломоновы острова искать не мужа, а плантацию.

Шелдон густо покраснел, но не нашелся, что возразить.

— Я угадываю ваши мысли, — расхохоталась она. — Вы бы свернули мне шею, будь я мужчиной, не правда ли? Я отчасти этого заслуживаю, к сожалению. И готова повиниться. Я оскорбила ваши благородные чувства.

— Очевидно, я был тоже неправ, — смиренно промолвил он, радуясь признакам затихающей бури.

— Давайте сделаем вот что, — спохватилась она. — Отрядите в мое распоряжение партию рабочих на сегодняшний день. Я возведу для себя небольшую беседку из тростника в уголке вашей усадьбы. На столбах, разумеется. Мне можно будет перебраться туда сегодня же к вечеру. Я устроюсь там отлично и в полной безопасности. Телохранители мои, таитяне, будут держать по ночам вахту, как на корабле. Потом начну изучать разведение кокосовых пальм. А в благодарность за гостеприимство возьму на себя наблюдение за вашей кухней и позабочусь о том, чтобы устроить для вас порядочный стол. Вы собираетесь возражать, но я предвижу заранее все ваши предложения и заранее отклоняю их. Вы хотите предоставить мне дом, а сами перебраться в беседку? Этому не бывать! Дело решено и подписано. Если же вы вздумаете спорить, то я поселюсь на противоположном берегу реки, за пределами принадлежащей вам территории устрою маленькую деревушку для себя и для своих матросов, которых буду посылать на вельботе в Гувуту за съестными припасами. А теперь, прошу вас, покажите мне, как играют на биллиарде.

Глава VII

Отчаянные головорезы

Джен взяла хозяйство в свои руки и с таким увлечением принялась за дело, что произвела в доме целую революцию. Шелдон не узнавал своего собственного жилища: такая водворилась везде чистота и опрятность. Слуги перестали бездельничать, а повар жаловался, что «у него кругом идет голова», что всю его стряпню вывернули наизнанку и весь кухонный обиход переделали наново. Досталось порядком и самому хозяину за небрежное отношение к пище. Она его пробирала за то, что он слишком злоупотребляет консервами. Она его называла неряхой, увальнем и другими неприятными прозвищами и упрекала за неповоротливость и невнимание к здоровой диете.

Джен посылала своих молодцов на вельботе за лимонами и апельсинами, которые можно было доставить миль за двадцать, и приставала к Шелдону, почему он не устроил у себя в Беранде фруктового сада и огорода. Дикие яблоки, которые он считал негодными для стола, появились за завтраком и оказались очень вкусными, а к обеду она приготовляла из них знаменитые пуддинги, вызывавшие в нем восхищение. Собираемые в лесу бананы подавались и сырые и печеные, подвергались всевозможным кулинарным манипуляциям и превращались в разнообразные кушанья, из которых одно было лучше другого. Матросы ежедневно отправлялись на рыбную ловлю, иногда вместе с нею самой, и глушили рыбу динамитом, а жители Бейльсуны получали от нее порции табаку за доставку устриц. Пирожные, приготовляемые ею из кокосовых орехов, были верхом совершенства. Она научила повара приготовлять дрожжи из молока, благодаря чему явилась возможность выпекать отличные пышные булки. Из сердцевины молодых кокосовых побегов она приготовляла чудесный салат. Из орехового молочного сока и мякоти она устраивала великолепные соусы, то сладкие, то кислые, с которыми подавали рыбу и пуддинги.

Она доказала Шелдону, что кокосовые сливки гораздо лучше сгущенных, когда их подливают в кофе. В приготовлении салатов она доходила до виртуозности. Больше всего понравился Шелдону замечательный салат из молодых побегов бамбука. Дикие помидоры, которые росли, как бурьян, и истреблялись в Беранде до той поры самым хищническим образом, запасались для приправы к супам, соусам и салатам. Куры, предоставленные самим себе, бродившие где попало и несшие свои яйца по кустам, превратились в наседок. Иногда Джен отправлялась сама на охоту за дикими утками и голубями.

— Нельзя сказать, чтобы это занятие мне особенно нравилось, — объясняла она свое кулинарное увлечение. — Но тут сказывается результат полученного мною под руководством отца воспитания.

Между прочим, она настояла на том, чтобы сжечь заразный барак, повздорила с Шелдоном из-за его системы уборки покойников и с раздражением приказала своим людям приступить к возведению нового госпиталя, более «приличного», по ее словам.

Она посдирала с окон батистовые и кисейные занавески и повесила новые шторы из веселенького ситца, найденного ею в кладовых, и из него же сшила себе новое платье. Составленный ею длинный список разных вещей, туалетных принадлежностей и материй на предмет закупки в Сиднее с первым направляющимся туда пароходом заставил Шелдона призадуматься: до каких же пор она будет здесь жить.

Джен совершенно не похожа была на тех женщин, которых ему приходилось встречать в жизни или даже видеть во сне. Она вовсе не походила на женщину. Ни томных вздохов, ни сентиментальных слов, ни малейшего кокетства. Ее отношение к нему было чисто товарищеским. Со стороны можно было подумать, что он ее брат, — настолько разница полов ничем не проявлялась. Она отвергала и высмеивала всякие любезные услуги, вроде подавания руки, чтобы помочь войти в лодку или перейти через ручеек. Шелдон убедился, что она прекрасно умеет все делать сама. Не обращая никакого внимания на его постоянные предостережения, она, не боясь ни крокодилов, ни акул, продолжала купаться и плавать на глубоких местах вдали от берега. Он не мог также уговорить ее отказаться от удовольствия собственноручно бросать динамитные шашки и предоставить матросам глушить рыбу таким опасным способом. Она уверяла его, что в силу своего умственного превосходства сумеет осторожнее обращаться с динамитом, нежели ее люди. Он никогда не встречал еще такого поразительного сочетания мужества и женственности в одном лице.

Яблоком раздора между ними служила разница взглядов на то, как относиться к чернокожим. Она считала нужным обращаться с рабочими ласково, воздерживаться, по возможности, от выговоров, отрицала всякие наказания, и Шелдон не мог не видеть, что ее телохранители обожают ее, а домашние слуги стали работать при ней втрое больше и гораздо охотнее, чем прежде.

Джен подметила глухое недовольство среди закабаленных рабочих и не закрывала глаз на тот факт, что жизнь ее и Шелдона все время висит на волоске. Без револьвера они не решались выходить из дому ни на шаг, а матросы, державшие по ночам вахту у ее новой тростниковой беседки, всегда держали ружья наготове. Но Джен объясняла водворившийся в Беранде хронический террор теми строгостями, которые практиковались здесь раньше и даже как будто возводились в систему. Она выросла среди благодушных гавайцев, с которыми никогда не обращались грубо и сурово, и полагала, что нравы жителей Соломоновых островов значительно смягчились бы, если бы с ними тоже обращались по-человечески.