Страница 13 из 17
На тротуаре он остановился, чтобы взглянуть на всевозможные объявления, налепленные на стену здания. Среди них значительное место занимали объявления о пропаже, находке и продаже собак; во всех остальных сообщалось о продаже съестных припасов. Наиболее робкие уже поддавались панике. Снаряжения в пятьсот фунтов распродавались по доллару за фунт без муки; другие же вместе с мукой — по полтора доллара за фунт. Джекоб Уэлз увидел, что Мельтон разговаривает с каким-то взволнованным человеком, по-видимому, из вновь прибывших, и по довольному виду короля Бонанцы заключил, что ему удалось пополнить свои запасы провианта.
— Почему бы вам не разнюхать здесь насчет сахара, Дэв? — спросил Джекоб Уэлз, указывая на объявления.
Дэв Харней не потерпел такого упрека.
— Неужели вы думаете, что я уже не совал повсюду свой нос? Я загнал собак, гоняя их от Клондайка к Сити к больнице. Золотника ниоткуда не выжмешь, ни за какие деньги.
Они отправились по тротуару и прошли мимо дверей склада и длинного ряда упряжек ожидающих собак, уютно свернувшихся на снегу. Этого снега, первого прочного санного пути, только и ждали золотоискатели, чтобы начать перевозку грузов к истокам ручьев.
— Смешно, не правда ли, — заметил Дэв, когда они пересекали главную улицу, направляясь к берегу. — Ужасно смешно, что я, владеющий в Эльдорадо двумя участками, каждый по пятисот футов с лишним, стоимостью в пять миллионов, я, король Бонанцы, лишен возможности подсластить себе кофе или кашу. Черт бы подрал всю эту страну! Пусть проваливается к дьяволу! Я распродам все… К черту эту жизнь! Я… я вернусь в Штаты.
— Ничего подобного вы не сделаете, — ответил Джекоб Уэлз. — Не раз уже я слышал от вас подобные речи. Если память мне не изменяет, вы уже однажды попостились целый год на верховьях реки Стюарта. Вспомните, как вы питались внутренностями лососей и собаками на Танане, не говоря уже о двух перенесенных здесь голодовках. И все-таки вы не распрощались с этой страной и никогда не сделаете этого. Вы сложите здесь свои кости. И это так же верно, как то, что якорь «Лауры» сейчас поднимут на борт. Я совершенно уверен, что настанет день, когда мне придется отправить вас в свинцовом ящике багажом на Сан-Франциско, а самому заняться здесь ликвидацией вашего имущества. Вы прочно завязли в этих краях и сами знаете это.
Беседуя, он то и дело отвечал на приветствия встречных прохожих, в основном старожилов, которых сам мог назвать по имени, да и среди новичков мало кто не знал в лицо Джекоба Уэлза.
— Хотите пари, что в 1900 году я буду в Париже? — неуверенно возразил король Эльдорадо.
Но Джекоб Уэлз уже не слушал его. Раздался звон гонга, капитан Мак Грегор послал ему приветствие из рулевой будки, и «Лаура» мягко отчалила от берега. Люди, стоявшие на берегу, наполнили воздух пожеланиями счастья и последними наставлениями, но триста пассажиров, расставшихся со своим продовольствием и отказавшихся от золотой мечты, имели мрачный, унылый вид и едва отвечали на прощальные приветствия. «Лаура» прошла задним ходом по каналу, прорезанному в прибрежном льду, сделала поворот в открытом месте и, дав последний гудок, двинулась полным ходом вперед.
Толпа стала расходиться по своим делам, но Джекоб Уэлз остался на берегу, в центре небольшой группы. Разговор шел о голоде, но это был разговор мужчин. Даже Дэв Харней перестал проклинать страну за недостаток сахара и посмеивался над новичками, чечако,как он называл их, пользуясь сивашским наречием. Среди разговора его зоркий взгляд подметил вдруг черное пятнышко, плывшее по реке, прокладывая себе путь среди сала.
— Посмотрите-ка! — воскликнул он. — Лодка из Питерборо.
Изгибаясь и поворачиваясь то в ту, то в другую сторону, то гребя, то отталкиваясь от плывущих льдин, два человека, управлявшие лодкой, пробились к полосе прибрежного льда и поплыли вдоль нее, ожидая, чтобы где-нибудь открылся проход. Добравшись до устья канала, прорезанного пароходом, они налегли на весла и помчались по спокойной застывающей воде. Стоявшие на берегу встретили их с распростертыми объятиями. Они помогли им выбраться на сушу и вытащили лодку из воды. На дне ее оказались два кожаных чемодана, пара одеял, кофейник, сковородка и довольно тощий мешок с провизией. Сами же люди так замерзли и одеревенели от холода, что едва держались на ногах. Дэв Харней посоветовал им поскорее выпить виски и стал энергично тянуть их за собой, но один из путников задержался, чтобы пожать руку Джекобу Уэлзу.
— Ваша дочь едет за нами, — заявил он. — Мы обогнали их лодку на какой-нибудь час. Она может показаться каждую минуту. У меня есть для вас письма, но этим мы займемся немного погодя. Сначала нужно подкрепиться.
Уходя с Харнеем, он вдруг обернулся и указал вверх по реке.
— Вот она, наконец. Выплывает из-за утеса.
— Живее, ребята, живее, вам необходимо проглотить виски, — уговаривал их Харней. — Скажите там, пусть запишут на мой счет; возьмите двойную порцию, извините, что не могу составить вам компанию. Я останусь здесь.
По реке плыл уже густой лед, местами тонкий и рыхлый, местами плотный и твердый, оттесняя лодку на середину Юкона. С берега было ясно видно, как гребцы боролись с течением. Четверо мужчин, отталкиваясь веслами, прокладывали дорогу между затиравшими лодку льдинами. В лодке горела юконская печка, над которой колебался синеватый столб дыма. Когда путешественники приблизились к берегу, ожидавшие увидели на корме женщину, которая работала рулевым веслом. При этом зрелище в глазах Джекоба Уэлза загорелся огонек. Вот первое и превосходное предзнаменование, подумал он. Она осталась верной имени Уэлзов, смелых и неутомимых борцов. Годы, проведенные в культурной обстановке, не лишили ее силы и мужества. Оторвавшись от родной почвы и вкусив иных плодов, она смело и радостно возвращалась снова в суровую страну.
Эти мысли мелькали у него, пока облепленная льдом лодка не приблизилась к краю береговой полосы льда. Один из гребцов — белый — выскочил на лед с багром в руке, чтобы замедлить движение лодки и направить ее в канал. Но лед, образовавшийся лишь прошлой ночью, был еще слишком тонок. Он подломился под его тяжестью, и человек провалился в воду. Нос лодки, под напором толстой льдины, повернул в сторону, так что упавший гребец выплыл у кормы. Рука женщины с молниеносной быстротой ухватила его за ворот, и в тот же миг голос ее резко и повелительно приказал лодочникам-индейцам дать задний ход. Продолжая поддерживать голову упавшего над водой, она всем телом налегла на рулевое весло и направила лодку кормой вперед в канал. Несколько взмахов весел — и лодка причалила к берегу. Девушка передала воротник человека Дэву Харнею, который вытащил его из воды и после чего погнал поскорее по дороге в город.
Фрона выпрямилась; щеки ее раскраснелись от усилия. Джекоб Уэлз остановился в замешательстве. Он стоял теперь в двух шагах от нее, но их разделял промежуток в три года. Расцвет женственности в этой двадцатилетней девушке, с которой он расстался, когда ей было семнадцать, превзошел все его ожидания. Он не знал, что делать: сжать ли в объятиях это лучезарное юное существо или взять ее за руку и помочь выйти на берег. Но Уэлзу не пришлось долго размышлять, потому что, не дожидаясь его помощи, она выскочила из лодки и очутилась в его объятиях. Те, кто стоял повыше, все до единого, деликатно отвернулись в сторону, пока отец с дочерью, обнявшись, поднимались к ним.
— Моя дочь, господа!
Лицо его сияло гордостью. Фрона с дружеской улыбкой окинула всех ласковым, смеющимся взглядом, и каждый почувствовал, что ее взгляд на мгновение слился с его взглядом.
Глава VII
Нечего и говорить о том, что Вэнсу Корлису очень хотелось еще раз повидаться с той девушкой, которой он дал приют в своей палатке. Он оказался недостаточно предусмотрительным, не захватив с собой в путешествие фотоаппарата, но природа, благодаря другому, несравненно более тонкому процессу, запечатлела свой солнечный образ в его мозгу. Достаточно было одного мгновения, чтобы он оказался зафиксированным там навсегда. Волна света и красок, перемещение и сцепление молекул, чрезвычайно тонкий, но точный подсознательный мозговой процесс — и снимок готов. Мрачные скалы, залитые потоком солнечного света, стройная женская фигура в сером, выступающая в лучезарном ореоле из полосы, где сливаются свет и мрак; ясная утренняя улыбка юного лица в пылающей рамке расплавленного золота.