Страница 56 из 68
Не знаю, если бы это были не мои ботинки, а Мишкины, может быть, я бы тоже их ел с большим удовольствием, но мои собственные ботинки мне почему-то совершенно не хотелось есть… Впрочем, не есть их совсем я тоже не мог, иначе Мишка меня никогда бы не взял с собой ни в какое героическое путешествие, поэтому я сначала нарезал кожаный верх на мелкие ломтики, как лапшу, а потом, не пережёвывая, начал глотать их затаив дыхание.
Вероятно, Мишка расправился бы со всем ботинком, включая подмётку и даже каблук, если бы в разгар нашего пира в дальних кустах не раздался сначала треск, а потом не появилась голова моей сестры.
— Мишка! Валька! — закричала она, подозрительно глядя на нас. — Вот вы где! А вас мама ждёт!
— Зачем ждёт? — спросил я, вслед за Мишкой незаметно пряча недоеденный ботинок под перевёрнутую миску.
— Как — зачем? — крикнула Наташка. — Обедать пора!
Худшего известия Наташка не могла принести при всём
своём желании. Я был уже так сыт своим ботинком, что, казалось, я больше никогда и ничего не захочу есть, а тут ещё надо сразу идти и поглощать обед из целых трёх блюд…
— Ладно! Иди! Мы сейчас придём!
Но Наташка высунулась из кустов ещё больше и сказала подозрительным голосом:
— Почему это «иди»? Мне мама сказала, чтобы я без вас не возвращалась!
Спорить с Наташкой было бесполезно. Мы поднялись, залили костёр бульоном из-под ботинок и под Наташкиным конвоем мужественно зашагали домой…
Как я ел обед, я не помню. Мишка, в интересах всего человечества, и второй обед уплетал за обе щеки — это я помню. Ещё я помню, что Наташка всё время заглядывала под стол и фыркала при виде моих босых ног. Она делала это до тех пор, пока под стол не посмотрела мама и не спросила меня удивлённым голосом:
— Валентин! А где твои ботинки?.. Почему ты босиком?..
— М… м… м… — промычал я, размазывая кашу по тарелке.
— Почему ты без ботинок, я тебя спрашиваю?
— Он без ботинок… потому что они их с Мишкой съели! — сказала Наташка, не дав мне опомниться и придумать какую-нибудь подходящую версию.
— Кого — их? — спросила моя мама, побледнев.
— Валькины ботинки! — пояснила Наташка.
— Как — съели? — прошептала мама чуть слышно.
— Очень просто… — сказала Наташка. — И даже с большим аппетитом…
Папа, молчавший всё это время, тоже вдруг побледнел, заглянул под стол, потом приложил руку к сердцу и стал медленно подниматься со стула… А мама, пока папа поднимался со стула, приложила сразу обе руки к сердцу и стала медленно опускаться на стул…
Как мама с папой побежали на берег и вернулись обратно с недоеденными ботинками, что после этого началось в доме, как вызывали на дачу неотложку, как мы себя чувствовали всё это время — я ничего рассказывать не буду, потому что мы с Мишкой всё это перенесли мужественно и героически, как полагается всё переносить настоящим путешественникам… Только один раз наши с Мишкой ряды дрогнули и пришли в замешательство: это когда приехавший на «скорой помощи» врач решил промыть нам с Мишкой желудки. Против этой унизительной процедуры Мишка взбунтовался принципиально, а за ним принципиально взбунтовался и я…
Мишка орал, что он ещё нигде не читал, чтобы путешественнику, который съел свои ботинки, промывали бы после этого желудок!..
— Во-первых, — сказал папа, хватая Мишку за ноги, — ты съел не свои ботинки, а ботинки своего двоюродного брата! А во-вторых, где ты читал, чтобы путешественник начинал подготовку к путешествиям с того, что съедал свои собственные ботинки?!
А потом… нас с Мишкой напичкали какими-то лекарствами, уложили в постели под папиным и маминым конвоем и заставили заснуть…
А когда я проснулся, то у нас на даче Мишки уже не было. Его ещё вечером мама на такси, под покровом темноты, увезла к своей сестре в Москву… Под подушкой я обнаружил записку, которую мне успел сунуть Мишка, наверное, перед отъездом.
«Всё в порядке!!! — писал Мишка. — Подготовка к героическим путешествиям продолжается!.. Жди!!! Указаний!!!»
А потом я опять заснул и проснулся только на другой день к обеду.
А когда я проснулся, в комнату вошёл папа.
В руках у него была картонная коробка. Папа подошёл к моей кровати и вытащил из коробки новые ботинки. Ботинки были не спортивные, без ушек, верх у ботинок был суконный, подмётка и каблук — резиновые.
— Я надеюсь… — сказал папа, — я надеюсь… — повторил он, держа на весу ботинки, — что ваша дальнейшая подготовка к героическим путешествиям с Мишей… примет несколько иной характер…
Я ничего не ответил папе и молча отвернулся к стене.
Дым в рюкзаке
В субботу днём моя мама опять привезла из Москвы к нам на дачу моего двоюродного брата Мишку.
Вероятно, об этом приезде и папа и Наташка узнали заранее, потому что ещё за час до Мишкиного появления они начали прятать в доме всякие кожаные вещи и предметы. Всё это складывалось на веранде в окованный железом бабушкин сундук.
А я сидел безучастно на лестнице и переживал трагическую гибель своих любимых ботинок.
Мои грустные мысли от нечего делать как-то сами собой складывались в сообщение, которое обычно печатают на последней странице газеты в чёрной рамочке. Эти сообщения называют, кажется, некрологами.
«4 июля сего года, — сочинялось в моей голове, — скоропостижно скончались ботинки Валентина Громова (правый и левый). Они родились на обувной фабрике «Восход» и должны были прошагать по туристским тропам… не один десяток километров… Но глупая и преждевременная смерть вырвала их из наших рядов. Все, кто знал эти чудесные спортивные ботинки, сохранят о них светлую память… Выражаем своё искреннее соболезнование… их владельцу… Валентину Громову.
Группа товарищей».
— Папа! — закричала Наташка, выходя из сарая. — А мы с тобой охотничьи сапоги забыли! Они тоже ведь кожаные!..
— Неси их сюда! — крикнул папа.
Наташка демонстративно проволокла по лестнице папины сапоги и даже на секунду задержала их под самым моим носом. Назло мне. Как будто не знала, что я, после того как съел свои ботинки, не могу переносить даже запаха кожи.
Я сидел не дыша до тех пор, пока Наташка не сжалилась и не утащила эти вонючие ботфорты на веранду.
Нет, какая жестокость! Сыпать, как говорится, соль на мои незажившие раны!..
В это время звякнула калитка, и на дворе в сопровождении моей мамы с рюкзаком за плечами возник мой двоюродный брат Мишка.
При виде его я испытал в душе два совершенно противоположных ощущения: чувство радости и чувство ужаса. Поодиночке эти чувства, конечно, мне приходилось испытывать и раньше, но одновременно я испытывал их в первый раз.
Наташка с сапогами застыла на пороге веранды. А папа побледнел и, приложив одну руку к сердцу, опустился в плетёное кресло. А мама платком вытерла лоб и почему-то виновато улыбнулась. А я как сидел, так и закрыл глаза, чтобы не видеть Мишку. Но в темноте перед моими глазами закрутились в кипящей воде мои ботинки… То левый выплывает, то правый!.. Поэтому я сразу же открыл глаза. Лучше видеть Мишку, чем…
— А к вам Мишенька приехал! — сказала моя мама как бы радостным и вместе с тем тревожным голосом. — Аня вечером дежурит, поэтому просила, чтобы Мишка погостил у нас…
Папа улыбнулся кисло-прекисло, а мама, вероятно, для того, чтобы хоть немного его обрадовать и развеселить, сказала:
— Я взяла три билета в театр, так что потихонечку будем собираться… и поедем… А Валя с Мишей покараулят дачу…
При слове «поедем» Наташка запрыгала и захлопала в ладоши, папа почему-то вздрогнул, осмотрел меня с ног до головы и вытянул у меня из брюк кожаный ремень. Потом он подошёл к Мишке и, указав пальцем на его ноги, обутые в кожаные ботинки, сказал:
— Снимай!
Мишка разулся, не сводя глаз с моих новых суконных ботинок на резиновом ходу.