Заколдованная буква

К моему огорчению, Аглая находилась тут же, во дворе. Она прыгала на одной ноге, толкая перед собой камешек, слышала весь унизительный для меня разговор папы с мамой и время от времени вставляла, ни к кому не обращаясь:

— У! Я с шести лет одна дома оставалась, и то ничего! — Или: — У! Я сколько раз себе сама обед готовила, не то что разогревала.

Я косился на Аглаю и тихонько, но вкладывая в слова всю душу, убеждал:

— Ну, мама! Ну, мама же! Ну что со мной может случиться? Ну ты только послушай, как я буду жить: вы уедете, я пойду немножко погуляю…

— Дверь захлопнешь, а ключ оставишь дома…

— И вовсе нет! Я ключ ещё вечером положу в карман… Значит, пойду погуляю…

— Тебе домашнюю работу надо делать, а не гулять. Скоро первое сентября, а ты и половины примеров не решил.

— Ой, мама, ну ладно! Я гулять не буду. Значит, вы уезжаете, я сажусь делать примеры, потом захотел есть — включаю газ…

— Ещё с газом что-нибудь натворит, — пробормотала мама.

— У! Я давно уже газ… — начала было Аглая, но в этот момент прибежал Антошка Дудкин с большим листом бумаги в руках.

— Готово! Куда вешать? — сказал он Аглае, и они вдвоём прикрепили к парадному написанную чернилами афишу.

Она гласила, что завтра в пять часов вечера в клубе имени Полины Кожемякиной состоится спектакль пионерского драматического кружка.

Наконец нам с папой удалось уговорить маму. Было решено, что родители уедут с шестичасовым поездом, а я встану, как обычно, в восемь, сам уберу квартиру, сам приготовлю себе чай, сам накормлю и выведу погулять таксу Шумку, сам (то есть без понуканий) решу десять примеров и сам разогрею себе обед. Я был на седьмом небе. Для меня всё это было так ново, так радостно, как иному мальчишке возможность пожить на необитаемом острове.

Весь вечер мама мне давала наставления. Ночью я долго не мог уснуть, а когда проснулся солнечным утром, в квартире стояла необычная тишина. Только Шумка, чесавшая себе за ухом, мягко постукивала лапой по полу. Я был один! Я был полным хозяином квартиры. Я мог как угодно распоряжаться самим собой. Я вскочил с постели и в одних трусах, уперев кулаки в бока, громко насвистывая какой-то марш, отправился обозревать свои владения. Я тут же наметил себе огромную программу действий. Убирая квартиру, я не просто подмету паркетный пол, а заново натру его воском; я даже вычищу и повешу в шкаф папин старый мундир, оставленный им на спинке стула. Примеров я решу не десять, как мы с мамой уговорились, а все двадцать штук. Вечером, если папа с мамой задержатся, я разогрею для них ужин, заверну его в старое одеяло, как это иногда делала мама, а сам лягу спать, оставив на столе записку: «Котлеты и картошка горячие, в кухне, на табурете». Словом, теперь мама узнает, как глупо было с её стороны бояться оставить меня одного.

Я быстро оделся, умылся и собрался было вывести Шумку, которая уже скулила у двери, но тут меня осенила такая мысль: а что, если заодно пойти в магазин и купить чего-нибудь себе к завтраку? Ведь одно дело, когда в магазин тебя посылает мама, и совсем другое, когда ты сам захотел чего-нибудь, пошёл и купил. Ради такого удовольствия не жалко было истратить трёшку из пятнадцати рублей, скопленных на аквариум.

Хлеб, масло и колбаса у меня к чаю были. Подумав немного, я решил, что мне хочется сыру.

Через минуту, держа Шумку на поводке, я шёл по двору, шёл неторопливо, степенно, поглядывая на окна квартиры в первом этаже, где жила Аглая. Вдруг как раз из её окна вылетела и шмякнулась к моим ногам дохлая ворона. Шумка тявкнула от неожиданности.

— А ну, чтоб духу вашего здесь больше не было! — послышался из окна сердитый женский голос. — Ишь нанесли всякой дряни! Репетировать им надо! На то клуб есть, чтобы репетировать, там и ходите на головах, а людям покой надо дать. Ну! Сколько раз мне говорить? Марш отсюда!

Вслед за этим из подъезда выскочил и подхватил на бегу ворону рыжий мальчишка с лицом, казалось, состоявшим из одних веснушек. За плечами у него в виде мантии болталось синее одеяло, на котором были нашиты узоры из серебряной бумаги от чая, на голове сидела корона, обклеенная той же бумагой. За ним, прижимая к груди ворох цветных тряпок, выскочила такая же рыжая девчонка, за девчонкой — Антошка Дудкин, одетый как обычно, а за Антошкой выбежала Аглая. Я взглянул на неё, да так и застыл.

Аглая мне нравилась даже в самой затрапезной своей одежде, даже тогда, когда она выбегала во двор в старом материнском жакете, доходившем ей до колен, и в драных валенках на тонких ногах. А тут… тут она предстала предо мной в наряде сказочной принцессы. На ней было платье из марли, раскрашенной голубой, розовой и жёлтой красками; на шее блестело ожерелье из разноцветных стеклянных бус, какими украшают ёлки; два крупных шарика от этих бус болтались на ниточках под ушами, надо лбом в тёмных волосах блестела мохнатая ёлочная звезда, а две такие же звезды, но поменьше, украшали стоптанные тапочки.

Заглядевшись на всю эту красоту, я даже палец сунул в рот от восхищения. Пробегая мимо, Аглая едва кивнула мне, но вдруг остановилась и спросила через плечо:

— Ну что, уехали твои?

Я быстро вынул палец изо рта и сказал как можно небрежней:

— Конечно, уехали.

— И тебя одного оставили?

Конечно, одного. Вот ещё!.. Не знаешь, магазин открыт? Хочу сыру купить себе к завтраку.

— Открыт, — сказала Аглая, о чём-то думая. — Ты потом домой придёшь?

— Ага. Вот только сыру куплю. Сыру чего-то захотелось.

— Эй! Идите-ка! — крикнула Аглая своим приятелям и, когда те подошли, обратилась ко мне: — Тебя Лёшей зовут, да? Лёша, можно мы к тебе придём? А то нам репетировать надо, а нас отовсюду гонят и клуб закрыт… а ты один в квартире. Ладно?

Пожалуйста, конечно! — обрадовался я. — Я вот только квартиру уберу, примеры сделаю, и приходите.

Лицо Аглаи стало каким-то скучным.

— У-у! Примеры! А тебя что, заставляют с утра заниматься? Меня, например, никто не заставляет. Когда хочу, тогда и занимаюсь.

— А меня разве заставляют? Меня вовсе никто и не заставляет, это я сам хотел, — заторопился я. — Пожалуйста! Хоть сейчас пойдёмте! Я и квартиру могу не убирать… Когда захочу, тогда и уберу. Пожалуйста! Шумка, домой!

Большими, уверенными шагами я зашагал впереди артистов к своему подъезду, поднялся вместе с ними на второй этаж, открыл ключом дверь и широко распахнул её.

— Пожалуйста! Вы в какой комнате хотите? В этой или в той? В какой хотите, в той и репетируйте. Пожалуйста!

Артисты прошли в большую комнату, служившую столовой и одновременно моей спальней. Я из кожи лез, чтобы показать, какой я независимый человек и гостеприимный хозяин.

— Аглая, ты не стесняйся, говори, что нужно. Стол мешает? Стол можно отодвинуть, и очень даже просто. Шумка, на место! Не путаться под ногами! Как нужно, так и сделаем, как захотим, так и устроим. Да, Аглая?

Принцесса разглядывала себя в большом зеркале, стоявшем у стены.

— У тебя губная помада есть? — спросила она.

— Помада? У! — воскликнул я, совсем как Аглая. — Я тебе не только помаду могу дать, я и пудру могу, и краску для бровей, и одеколон даже…

Удалившись в другую комнату, я взял там большую коробку с парфюмерным набором «Белая сирень», захватил ещё коробочку с краской для бровей и притащил всё это Аглае.

— Вот! Пожалуйста! Выбирай что хочешь. Очень даже просто!

Аглая напудрила себе лоб и нос, накрасила губы и подрумянила щёки. То же самое проделала Зина — рыжая девчонка, игравшая пожилую королеву. Кроме того, ей густо на-пудрили волосы, чтобы она казалась седой.

— Антошка! — сказала Аглая. — Давай теперь ты загримируйся. Знаешь, как артисты делают, чтобы красивей быть? На носу белую черту проводят, а под бровями розовой краской мажут. И губы тоже.

Но Дудкин, скрестив руки на груди, повесив голову, с угрюмым видом бродил по комнате.

— А ну тебя! «Загримируйся!» Мне козёл покоя не дает, а ты— «загримируйся»…