Страница 9 из 18
— На твоем месте я не стал бы навлекать на себя гнев его величества. Рано или поздно ты все равно будешь доставлен в столицу. И тогда, клянусь, тебе будет не до шуток.
Я смерил его взглядом, от макушки до мягких новеньких сапожек и раскатисто, чтобы слышали все, сказал:
— Уж не ты ли меня туда доставишь, трус, крыса дворцовая?
Он сузил глаза и процедил:
— Мне известно, князь, что ты с некоторых пор не в себе. А слова умалишенных меня не задевают.
Неверный ход. Теперь оскорбленным считался я. И я выхватил меч. Солдаты восприняли это как команду. Никак не ожидал от них такого понимания. Такого остервенения, впрочем, я тоже не ожидал. Они ринулись на свиту посланника, как на давних смертельных врагов. Сразу всей толпой и сразу позабыв все, чему я их учил. Черные плащи мгновенно встали спина к спине, ощетинились мечами, толпа с воплями набежала на них, и больше я уже ничего не видел, кроме посланника и узкого светлого клинка в его руке.
Алек оказался увертливый и гибкий, как змей. Два первых моих удара пришлись в пустоту, третий отсек лоскут черного плаща. Поддавшись на обманное движение, я чуть не пропустил быстрый ответный выпад. Посланник гортанно крикнул, и на меня градом посыпались столичные фехтовальные изыски. Едва успевая подставлять свой клинок, я пятился к стене, пока не уперся в нее лопатками. Посланник вильнул куда-то вбок, и не успел я понять, что случилось, как меч его коротко черкнул меня по лицу от виска до подбородка.
— Это за Мордашку, — пояснил он.
Я ударил с такой яростью, что вполне мог бы разрубить его пополам. Но непостижимым образом Алек из-под удара выскользнул и снова черкнул меня по щеке.
— За крысу дворцовую! — Он бесшумно отскочил, рванул застежку на плече и отшвырнул плащ. — А теперь по-настоящему.
После этого я опомнился только в гулкой арке ворот. Алек с молодецкими возгласами теснил меня дальше, на дорогу. Почувствовав за спиной равнину, я забыл на мгновение про своего противника и бросился вперед, сквозь него, с единственным желанием оказаться снова во дворе. И не выдержав натиска, он заметался, увертываясь и отступая. Я прогнал его по двору, и под стеной главной башни исхитрился выбить у него меч. Он прыгнул за ним и рухнул плашмя, не дотянувшись совсем немного. Не теряя времени, я пинком перевернул его и с размаху наступил на серебряную кольчужную грудь. Он тихо охнул. Задержав острие меча у его горла, я ждал традиционной просьбы о пощаде. Но он точно воды в рот набрал, отчаянно уставясь на меня сквозь слипшиеся волосы. Я медлил. Он судорожно глотнул и выдавил сквозь зубы:
— Ну же…
— А ты не торопись, — посоветовал я и огляделся.
Четверо в черном лежали на мокрых плитах двора среди расплывавшихся кровавых луж. Лежали там и наши, и было их удручающе много. Кто-то из близнецов оттаскивал раненых под навес. Остальное воинство, поредевшее и помятое, наблюдало за мной с ужасом и восторгом.
— Вот что, Мордашка, — сказал я громко. — Ты скажешь королю, что Даугтер мой, так же как и все, что лежит выше по течению рек, до самой Гары. Отныне и насегда. Если король с этим не согласен, пусть будет война. Ты понял, Мордашка?
Он беззвучно ответил «да», и я убрал ногу с его груди. Пока он вставал, отплевываясь и переводя дух, я подхватил его меч, мимолетно удивившись, как легко и ловко легла в мою ладонь витая рукоять.
— Ножны, — приказал я. Он медленно отстегнул пояс с ножнами и бросил мне под ноги.
— Ты невежлив со старшими, Мордашка, — сказал я назидательно. — Подними и подай.
Он упрямо закусил губу. Тогда, шагнув вперед, я коротко ударил его снизу в подбородок. Он пошатнулся, но устоял.
— Теперь можешь идти, — сказал я, поднимая ножны.
— Ты сумасшедший, — произнес он. — Сумасшедший.
— Вали, — ответил я. — А то передумаю. Сумасшедшие очень непоследовательны. — Мой конь… — Он нерешительно указал подбородком в сторону лошадей. — Пешком дойдешь, — отрезал я.
Тихим злым голосом Алек пообещал, что мы еще встретимся, сказал, чтобы я что-то там запомнил, и что он в чем-то там клянется. Я отсалютовал трофейным мечом и гаркнул:
— Пошел вон!
Он подобрал свой плащ и, волоча его, направился к воротам. Необычайно довольный, я любовался его враз ссутулившейся спиной. Дать королевскому посланнику в морду и отправить восвояси пешего и безоружного — именно то, что надо. Этого король не простит никогда. Чего-то не хватало для полноты картины. Штаны бы с него спустить, вот что. Исключительно стильно — в серебряной кольчуге и без штанов.
— Стой, — скомандовал я. Он замер.
Но тут, на его счастье, возле лестницы на галерею я увидел Перегрина, растерянно озиравшего место побоища. Представление отменяется, подумал я с сожалением. Перегрин быстро подошел ко мне и спросил, что все это значит. Вдруг солдаты засвистели и заорали. Обернувшись, я увидел, что посланник длинными прыжками несется к воротам, и тоже засвистел и заорал.
— Догнать? — подскочил ко мне Барг Длинный.
— Не надо, — отвечал я, смеясь. — Он теперь не остановится до самого королевского дворца.
Посланник миновал ворота и прибавил ходу, оскальзываясь на колдобинах раскисшей дороги. Я повернулся к Перегрину, но его уже рядом не было.
— Что у вас там? — спросил я Длинного.
— Ну и заразы эти посланники, — сообщил он. — Я зашел ему сзади, а он, паразит, как лягнет меня в пузо. Ну, я потом ему тоже вломил, конечно. Раненых оказалось одиннадцать человек.
— Недоделки, — вымолвил я с отвращением. — Вас же пятеро на одного было. Крестьяне.
— Всяко, не рыцари, — согласился Длинный, облизывая ободранные костяшки пальцев. — Вот тут близнец подскочил, не знаю который — стойте, говорит, ребята, отойдите, хочу, говорит, один на один, чем я хуже князя. Так тот его с первого же выпада… — И он указал через плечо под навес, где рядком лежали и сидели раненые и суетился хмурый, озабоченный Фиделин с охапкой бинтов. Поодаль, в уголке Анч (или Хач?) осторожно укладывал брата.
— Это ничего, — убежденно сказал он, когда я подошел. — Щас очухается. Так с ним было уже. На охоте. Я думал — все, а он полежал маленько и опамятовался. Это ничего. Крови только много. Щас.
Мельком взглянув на бледное, неподвижное лицо раненого, на темную от крови одежду, я опустился на колени, взял его холодное, тяжелое запястье и тут же отпустил.
— Нет, Анч, — сказал я тихо.
— Я Хач, господин, — отозвался он, не поднимая головы. — Что «нет»? Вы натуру нашу не знаете. Мы крепкие.
Подошел Фиделин и, присев рядом, принялся вытирать кровь с моего лица. Глянув на Хача, он горестно молвил:
— Хач, сынок… Я ведь тебе сказал уже…
— Пошел ты, — прошептал Хач.
Я вышел из-под навеса. Солдаты сгрудились вокруг меня. Странно они на меня смотрели, не так, как всегда. С каким-то оторопелым восхищением. И только тут я понял, что почти слово в слово повторил легендарную речь Зэ-Боброзуба, ознаменовавшую когда-то начало войны за независимость этого края. Что ж, тем лучше, подумал я и сказал громко:
— Тот, кто всерьез испугался королевского гнева, может убраться из замка сегодня до захода солнца. Сегодня я не наказываю за трусость.
Все зашумели. Каждый, оказалось, желал теперь лишь одного — сражаться рядом с господином и умереть вместе с ним, если такова будет судьба.
Перегрина я нашел в его комнате. Он сидел за столом, опустив голову на руки. Было как-то по-особенному тихо — и шелест дождя за окном, и звук моих шагов казались лишь частью тишины.
— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я.
— О чем? — тихо отозвался он, не двигаясь.
Я сказал, что армия короля Йорума будет здесь недели через три, и к тому времени замок должен быть готов принять ее. Перегрин поднял голову, и я внутренне вздрогнул.
Он был старый. Только мгновение спустя я понял, что так показалось из-за выражения его глаз. У него был взгляд человека, прожившего долгую-долгую жизнь и бесконечно уставшего.
Ему было вредно видеть кровь, не говоря уже об убитых. В этом я убедился еще полгода назад, после случая с Верзилой. Идя сюда, я знал, что застану Перегрина расстроенным. Но таким его увидеть никак не ожидал.