ВОСПОМИНАНИЯ

Большинство людей уже спало. Кого-то мучила бессонница. На изредка  доносившиеся всхлипы и плач я уже не обращал никакого внимания. Просто стоял на краю платформы, всматриваясь в темноту тоннеля, и думал. Думал о своих родителях, сестрёнке Оленьке, нашем доме с вишнёвым палисадником, селе. Их всех, наверное, уже нет на этом свете. А я есть. Вообще-то думать о чем-либо дорогом тебе в карауле опасно, теряется бдительность и увеличивается риск суицида, но я ничего не мог с собой поделать...

Ещё я думал о солдатиках, которые разгружали машины. Их увезли за полчаса до второго удара. Что с ними сталось? Успели ли они укрыться на соседней станции или последним их делом на земле стала выстроенная груда палаток, ящиков и мешков, некогда лежавшая на платформе?

Глава 2. Мы такие разные и, всё-таки, мы вместе

Ночь прошла без происшествий. Меня сменил Тевтонов, а я пошёл в подсобку спать. Да, Вы не ослышались именно в подсобку. Наша группа обосновалась именно там. Комнатка была не большая с синими стенами и белым потолком. В ней еле-еле помещались пять двухъярусных кроватей, маленький столик со стулом и оружейная пирамида в углу. Подтянув ремень, чтоб не болтался, я поставил автомат в пирамиду. Потом снял с плеча сумку с противогазом (потёртым, с выпадающими стёклами и крупицами песка внутри), положил её под голову и уснул.

Пока я спал, Холмогор решил выяснить точное количество человек живущих на станции. Для этого лейтенант выстроил всех обитателей Курской на платформе и начал производить их перепись. Вооружив Ларина заблаговременно разлинованной тетрадью и ручкой, Холмогор спрашивал имя, фамилию, возраст, род деятельности человека. Также интересовался возможностью покинуть станцию в ближайшее время. А Ларин слово в слово вносил полученные данные в тетрадь, после чего присваивал человеку индивидуальный номер гражданина Курской (кольцевой).

В общей сложности вышло, что вместе с нами на станции вот уже второй день проживает одна тысяча двести сорок три человека и покидать её пока никто не собирается. Так же, в процессе переписи, у нас появились: пять сантехников, один сапожник, четыре электрика, одиннадцать строителей (двое из которых назвались плотниками) и несколько врачей. Те же, чьи профессии показались лейтенанту бесполезными в данный момент, переводились в категорию разнорабочих. Женщины автоматически были отнесены к разряду поваров, швей и медсестёр.

Перепись оказалась мероприятием долгим и заняла почти весь день. После приёма пищи Холмогора посетила ещё одна мысль – обзвонить соседние станции. Список с номерами висел на стене у самого телефонного аппарата. Это дело он поручил Прохорову. Фёдор побежал исполнять, но на удивление быстро вернулся и сообщил, что телефон не работает.

-То есть, как не работает? - лицо лейтенанта выражало недоумение.

-Трубку снимаю, а там ничего: ни гудков, ни шипения.

-А язычок дёргал?

-Дёргал, несколько раз.

Воцарилось гробовое молчание. Прошло несколько секунд прежде, чем Холмогор распорядился позвать к нему электриков. Когда те прибыли, лейтенант отдал им приказание найти и устранить причину не работы телефона.

-По выполнении доложить – эти слова были первым, что я услышал, когда открыл глаза. Электрики вместе с Холмогором покинули подсобку и я проснулся окончательно. Чувство голода привело меня на продовольственный склад. Взяв у Кружкина суточную порцию тушенки, два кубика сахара и кружку кипятка, я вернулся обратно. Вскрыл ножом консервную банку, поставил её на стол рядом с кружкой. Достал свой вещмешок, порылся в нём. Вытащил ложку. Сел за стол и начал есть. Я не спешил, ведь следующий мой караул наступал только завтра, и сегодняшний вечер был абсолютно свободен. Я наслаждался. И тут в коморку зашёл лейтенант.

-Не понял, боец… Что, в караул захотелось?! Ешь в спальном помещении… Ну-ка выметайся отсюда!

Дабы не выводить Холмогора из себя окончательно, я быстро собрал ужин и удалился на платформу. Курская отходила ко сну, караульные скучали каждый у своего тоннеля, а я, пресытив голод, решил поведать Вам о ребятах, с которыми сюда попал. И начать бы хотел с человека, к которому за всё время службы относился с симпатией и большим уважением, с Алексея Тевтонова или просто Тевтона (так мы его называли).

Тевтон был москвичом. Причём, как он утверждает, коренным. Не знаю, что Лёша вкладывал в это понятие, но мне он нравился. Тевтон был начитан, многое знал и во многом разбирался. Видимо потому, что был старше нас и в армию попал сразу после университета. Тевтонов мне напоминал Тома Сойера. Эдакого образованного сорванца, готового ради пущего интереса не в меру усложнять даже самые простые и порой незначительные вещи.  

Как-то после спуска, Лёша сказал, что жить мы теперь будем, как настоящие черепашки-ниндзя. И очень удивился, когда я спросил его о том кто это. Потом понимающе улыбнулся и пояснил что-то совсем несуразное о четырёх мутировавших качках-художниках эпохи Возрождения, вооружённых японским оружием и знающих приёмы каратэ. Тут уже удивился я. Мне всегда представлялось (по крайней мере, так нас учили в школе), что Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и Донателло жили в 15-16 вв. и творить, с катанами под мышкой, никак не могли, поскольку жили они в Италии. Но спорить я не стал, я слышал, что московское образование не самое лучшее в нашей стране.

Следующим в моём повествовании о сослуживцах будет Антон Величко. Красавец. По сравнению со мной, просто великан. Головы на две выше и гораздо шире меня в плечах. В часть прибыл из Липецка. Говорил, что до армии девицы на нём так и висли.

-Верите, нет, из дому выйти не мог, чтобы не переночевать у какой-нибудь новой знакомой - хвастался он, закуривая.

Врал, конечно. Все это понимали, но никто не перебивал, больно складно у Андрея получалось.

О земляках, то есть о пензенских ребятах, хотелось бы сказать отдельно. Помимо меня, в Холмогоровской группе, их было ещё двое: Алексей Ларин и Владимир Тимохин. Мы вместе учились в школе. И в часть прибыли тоже вместе. Вообще ребята они хорошие. Вот, например, Лёша - отличный товарищ и надёжный друг. Как-то даже отлил мне кастет и помог разобраться с задирами из соседнего класса. Он был как из сказки: не низок, не высок; не красив, не уродлив. Он просто был. Во рту, правда, не хватало зубов, но это его не портило.

А Вовка, Вовка то… Здоровенная детина. Лицо в шрамах. Не дюжая сила и выносливость сопутствовали ему, куда бы он не направился. Правда, было одно «но». Однажды в клубе его ударили по голове, и с тех пор он начал непроизвольно засыпать. То есть, делает чего-нибудь, делает и тут бах… спит.

Ещё до призыва Вовка мечтал о собственном мотоцикле. Односельчане смеялись, спрашивали зачем. Всё припоминали историю, когда тот, заснув на велосипеде, свалился с моста и чуть не убился. Но Вовка говорил, что велосипед - это одно, а мотоцикл – совсем другое дело. И что на нём он точно не уснёт.

Теперь о нашем начальнике продовольственного склада. Даниил Кружкин, парень с немного заторможенными (как ему казалось вальяжными) движениями. Служил почти год и при нормальных обстоятельствах скоро должен был быть уволен в запас. Создавал видимость бывалого человека, хотя о жизни явно знал меньше меня. Тевтон, за глаза, называл его «понторезом» из Воронежа.

Главной гордостью Дани были три буквы хэ (xXx) на правом плече. По его словам татуировку он сделал вместе с друзьями, чтобы показать некое единство. Тевтон на это только качал головой и улыбался. Видимо Кружкин не вызывал у Лёши никакой симпатии. Чего нельзя сказать о близнецах Прохоровых, Максиме и Фёдоре. Братья напоминали больших детей. Радовались всякой ерунде, отпускали глупые шутки и вообще умом не блистали. Зато они безоговорочно верили Кружкину, а татуировка вообще вызывала у них полнейший восторг и одобрение. Даня этим пользовался и во многом близнецов эксплуатировал.