Страница 13 из 15
Редкие появления Владара на Савеловской производили там настоящий фурор. Жители станции смотрели на отшельника со смесью интереса и ужаса, а когда старик, нагруженный пластмассовой канистрой и мешком грибов, уходил к себе, начинались перешептывания и рождались легенды, одна невероятнее другой. В этих историях монах выступал в роли праведного старца, раскаявшегося разбойника, ставшего на путь святости.
С действительностью они не имели ничего общего, а самым невероятным в жизни Владара было только одно – предмет, принесенный ему маленькой казахской девочкой: православный крестик, непостижимым образом оказавшийся там, где его просто не могло быть. Разгадку этой тайны Владар искал, бодрствуя в молитве и забываясь коротким сном на голом цементном полу. Именно тогда к нему приходил смуглый ангелочек из далекого горного кишлака, прекратившего существование задолго до Катаклизма.
Девчонка уже не просила у отшельника помощи. Она выжидательно смотрела на него и молчала. Всегда молчала. Владар просыпался в холодном поту, бросался к иконе и принимался молиться, сотни, тысячи раз повторяя слова, выгравированные на тыльной стороне крестика, который прятал на груди. Спаси и сохрани. От себя добавлял «И прости…».
Бог милосерден. Старик чувствовал, что Господь простил его. А вот девочка… В ее черных глазенках, в осуждающем взгляде, неотступно следовавшем за ним все эти годы, не было прощения – только боль потери и вечный укор. И тут не помогали ни плач, ни раскаяние, ни ночные молитвы.
Тишина в туннеле, прилегающем к жилищу Владара, была настолько полной, что любой звук был здесь событием. Отшельник легко распознавал цокот крысиных лапок по щебню, шуршание хвостов и потрескивание проседавшего бетона. Но то, что он слышал сейчас, не имело ничего общего ни с крысами, ни с привычными звуками потрескивания фитиля в лампаде. Это были шаги.
Старик прислушался. По туннелю шли два человека. Люди бывали здесь и раньше, но нарушать покой отшельника, пользующегося, к тому же, славой колдуна, могли только те, кто сворачивал в тупиковый туннель по ошибке. На этот раз все было иначе. Шаги были уверенными. Люди в туннеле шли к нему и не скрывали этого.
Не вставая с колен, Владар обернулся к двери. Стоявший там здоровяк в длинном сером плаще смотрел на него, кривя пухлые губы в презрительной улыбе. Крупный, изогнутый дугой нос нависал у него над губами, что придавало гостю сходство с карикатурной бабой-ягой. Сложенные на груди руки покрывали по-обезьяньи густые черные волосы.
– Здорово, дед, – пророкотал носатый. – Ты что, молишься? Дохлый номер.
Владар не отвечал, наблюдая за вторым гостем, который толкнул первого в спину и вошел в подсобку вслед за ним. Это был высокий блондин в таком же сером плаще, что и у первого гостя. Плащ был расстегнут, из-под мышки торчала рукоять пистолета, заткнутого в потертую наплечную кобуру. Здороваться белобрысый не стал, а сразу перешел к делу:
– Мы за тобой, старик. Собирайся.
Говорил блондин с чуть слышным акцентом.
– Не торопись, Гиви. – Второй пришелец, прихрамывая, обошел Владара и принялся рассматривать иконку в нише. – Может, это и не он вовсе? Эй, дед! Ты кто? Владар?
Старик не ответил.
– Слышь, ты, божий одуван, не зли товарища Габуния, – вступил в разговор брюнет с похожим на булыжник подбородком. – Он – парень нервный, чуть что, сразу в лоб.
Гиви подтвердил эту характеристику, ударом ноги перевернув канистру. Вода с бульканьем потекла на пол. Молчать и упорствовать дальше не имело смысла. Старик встал с колен…
– Я – Владар. Что дальше?
– Дальше – марш вперед, труба зовет! – хохотнул белобрысый, взмахом ладони погасив подрагивающий в жестяной плошке огонек. – Пойдешь с нами на Красную линию, да? У товарища Москвина дело к тебе есть. Не время прохлаждаться.
– А если мне нет никакого дела до товарища Москвина?
Не успел Владар закончить фразу, как Габуния с разворота впечатал кулак ему в челюсть. Старик растянулся во весь рост в луже воды. Нервный блондин поставил ногу на грудь отшельника и резким движением вырвал пистолет из кобуры.
– Будешь выделываться, выпущу из тебя кишки, старый козел. Ты пойдешь с нами и будешь делать вид, что топаешь в компании своих лучших друзей. И благодари своего Бога за то, что товарищ Корбут не разрешил тебя калечить.
Как только Гиви убрал ногу, старик встал, кивнул и двинулся к выходу. Произошло то, чего он ждал долгие тридцать лет. Корбут, раскопавший секретный проект «Немезида», прислал за ним. Корбут уже посещал его в подмосковном приходе, сопровождаемый людьми из госбезопасности. Уговаривал вернуться в проект. Старику пришлось тогда сорваться с насиженного места, переехать, спрятаться на несколько долгих лет, прежде чем вновь решился вернуться в Москву. Владар надеялся, что ему удастся спрятаться от прошлого, но власть прошлого была в этом мире куда сильнее настоящего и будущего. Время творить молитвы истекло. Пробил час платить по счетам. И приглашал его к себе вовсе не Корбут, а сам Господь. В этом Владар был уверен.
Неожиданная покорность старика удивила и развеселила белобрысого головореза.
– А ты, дед, молоток! – покровительственно объявил он, подкрепляя похвалу ударом по плечу. – Так держать! Не рыпайся, и мы станем друзьями. Скажу больше: ты еще будешь гордиться знакомством со мной.
– Заткни пасть, генацвале, – недовольно пробурчал Лацис. – Сначала выполни приказ, а памятники себе любимому будешь ставить потом. Помнишь, как тебя отделали возле Полянки?
Не обращая внимания на толчки в спину, Владар остановился, чтобы последний раз взглянуть на свое жилище. В это мгновение он понял, что больше никогда сюда не вернется.
В это время в шести перегонах от Савеловской собирался в дорогу и Анатолий Томский. Машинально засовывая в рюкзак свои пожитки, он размышлял о природе отчаяния. Все то, что в обычной ситуации ты считаешь бесплотным и неосязаемым, обретает конкретные формы, когда приходит беда. Когда враг сжимает кольцо, а глаза застилает пелена страха и безысходности. Когда ночь не заканчивается, а день не наступает.
Какой дурак сказал, что отчаяние нельзя измерить и взвесить? Отчаяние схоже с ветром, который гуляет по земле между остовами разрушенных городов, впитывая запах смерти. Его вкус – это вкус воды, которая не прошла через фильтры очистителей, той самой, что оставляет во рту привкус железа и резины. Воды, которую пьют бедняки на самых нищих станциях. Отчаяние, если это настоящее отчаяние, заканчивается там, где заканчивается жизнь. Вес отчаяния хорошо знаком тому, у кого на груди лежит пудовая гиря бессмысленного существования. А цвет… Его можно увидеть, углубившись в любой туннель с выключенным фонариком.
Впрочем, считать черный цветом отчаяния – значит судить о нем слишком просто. Он необходим, потому что только на черном фоне можно увидеть свет в конце туннеля.
Толик уже просчитал маршрут, по которому двинется на рандеву с Корбутом. Идти придется через Чеховскую и Пушкинскую. Дальше – Кузнецкий Мост. Миновать фашистский треугольник никак не получится. Записка ЧК – еще не пропуск через Рейх, а документы гражданина Полиса – не защита для угонщика метропаровоза. Сам виноват. Надо было дать по рукам Аршинову, а не позволять ему кидать тротиловые шашки куда попало! Вспомнив о прапорщике, Толик чуть было не изменил первоначальный план – слишком уж был велик соблазн подключить к делу старого товарища. Однако Томский тут же одернул себя: появление в Рейхе на пару с этим славным авантюристом увеличило бы риск разоблачения по крайней мере вдвое.
Сборы закончены. Толик сменил сапоги на пару стоптанных, но еще крепких ботинок, а подаренный кшатриями бушлат – на потрепанную куртку и плащ-накидку. Из оружия – самый безобидный на вид нож, в карман – фонарик, а в вещмешок – связку сушеных грибов и фляжку с водой. Нищему собраться – только подпоясаться, а ему и надо выглядеть почти нищим. Не переиграть бы только-