Дезертир

После чего, спрятав гинею за щеку, совершенно нелогично закончил:

– А лучше бы вы мне, гражданин, три ливра дали!

Подобная щепетильность показалась мне странной, малец же, потоптавшись немного на месте, поглядел на меня как-то нерешительно и наконец вздохнул:

– Ну чего, пошли, гражданин Деревня!

Идти оказалось совсем недолго – не больше десятка шагов. Обычный дом, мимо которого я уже прошел не меньше двух раз, – старый, двухэтажный, под красной, припорошенной снежком черепичной крышей. Только двери и окна первого этажа оказались заколоченными крест-накрест, а на одной из дверных створок красовался цветной бумажный плакат.

– Вот он, – гражданин Огрызок кивнул на закрытые двери и снова сплюнул. – Был «Циферблат», да весь вышел. Закрыто именем Революции! Папашу Молье, что заведение держал, с «бритвой» повенчали, а кабачку, понятно, – каюк!

Все еще не веря, я зачем-то потрогал дверь, взглянул на плакат, на котором красовалась знакомая надпись «Республика, Единая и Неделимая…», и вдруг почувствовал, что все вокруг исчезает, покрывается серым плотным туманом, проваливается в никуда. Вот и пришел… И эта дверь оказалась закрытой. Зря, все зря! Господи, все зря! Надо было остаться там, у лионской дороги, где небо казалось таким близким…

– Да чего с вами, гражданин? – детский голос донесся откуда-то из невероятного далека. Я с трудом открыл глаза и вновь увидел шершавые доски, закрывшие вход. – Чего с вами? – мальчишка дергал меня за руку, и в его голосе уже слышалась тревога. – Да вы ж сейчас на землю брякнетесь! Захворали, что ли?

Я покачал головой и вдруг понял, что в самом деле сейчас упаду. Оставалось сесть у холодной стены, закрыть глаза и больше ни о чем не думать. И вдруг мне вспомнилась женщина на пустой ночной улице. «Оставьте меня! Я не больная… Я мертвая…»

Все-таки я не упал и остался стоять, правда, для этого пришлось уцепиться рукой за твердое сырое дерево. Я даже нашел в себе силы улыбнуться:

– Все в порядке, гражданин Тардье! Скажи, кроме хозяина, здесь кто-нибудь еще жил? Кто-нибудь остался?

Малец задумался.

– Не-а, – наконец изрек он. – Тетка Анна-Мари, супруга ихняя, еще в прошлом году померла, и служанка померла. Двое слуг еще было, они наверху жили, так, когда старого в Консьержери потащили, они со страху небось до самой Мартиники сбежали. А вы кого ищете?

– Никого, – вздохнул я. – Уже никого…

Действие 2

Некий шевалье занят не своими делами, или Кладбище Дез-Ар

Тьма была вязкой, густой, она была всюду, перед глазами плавала чернота, и я исчез, растворился в этой тьме, став ее бессильной частью. Время пропало, исчезли мысли, сгинула боль. Только какое-то странное чувство легким эхом еще отзывалось в меркнущем сознании. Тоска? Разочарование? Думать не хотелось. Тьма скрывала мир, и это приносило облегчение. Долго, долго, почти вечность я оставался наедине с бесконечной ночью, и менее всего хотелось возвращаться обратно – в отвергнувший меня мир, чужой и жестокий…

Этот мир не исчез. Самым краешком, каким-то маленьким уцелевшим обрывком сознания я понимал, что лежу на кровати, на жестком плотном покрывале, рядом – прямо на полу – черной грудой сброшен плащ, в окно струится неяркий солнечный свет, но все это было очень далеко, за темнотой. Уже утро, я пролежал так весь день и всю ночь, не сняв камзола, даже не сбросив туфли. Впрочем, ни эта комната, ни это холодное утро уже не имели ко мне никакого отношения.

Я слышал и голоса. В коридоре шумели, кто-то громко спорил возле самой двери, затем, кажется, послышался легкий скрип. Сознание – тот жалкий обрывок, что еще оставался у меня, – фиксировало происходящее спокойно и равнодушно. Да, дверь скрипнула, кто-то стал на пороге, кто-то вошел и остановился у моей кровати…

Меня позвали, но это было не мое имя. Звали другого – того, к которому я не имел отношения. Не имел. Не хотел иметь…

– Гражданин Шалье! Гражданин!

Кто-то потряс меня за плечо – и внезапно тьма исчезла. Я ощутил боль – и страх. Снова… Снова меня не хотят оставить в покое…

– Гражданин Шалье!

Того, кто стоял надо мной, я никогда не встречал. Крепкий чернявый парень в модном сюртуке, глаза внимательные, настороженные… Он не один – кто-то сидит в кресле в дальнем углу.

– Вы что, с открытыми глазами спите?

Тон был спокойным, но в этом спокойствии проблескивали искры нетерпения. Я вздохнул. Что ж, национального агента Шалье все-таки нашли. Сейчас лучше всего признаться – и тогда все кончится по-настоящему. Дважды не умирают, но эти двое найдут способ избавить меня от необходимости оставаться в этом мире. Они мастера – мастера Смерти…

Я невольно улыбнулся – и внезапно замер. Нет, я напрасно роптал! Я не смог узнать, что ждало меня в «Синем циферблате», но оставался еще один путь. Я попытаюсь понять, кем я был! И тогда дорога обязательно приведет к тому, что еще держало меня на земле! Они ищут Шалье – а я буду искать…

– Доброе утро, граждане!

Я не спеша встал, поправил камзол, провел руками по волосам. Да, в комнате двое, дверь плотно закрыта, плащи гостей брошены на спинки стульев, а тот, второй, что обосновался в дальнем углу, сидит, почему-то отвернувшись.

Я подошел к тазу, плеснул в лицо воды и долго вытирался толстым льняным полотенцем. Наконец вновь поправил волосы и присел на кровать.

– Я, кажется, не приглашал вас, граждане!

Чернявый, похоже, слегка растерялся, но тут послышался голос того, второго, – негромкий, чуть дребезжащий:

– И были абсолютно правы, гражданин Шалье. Но, к сожалению, гражданин Шовелен, которого вы ждали, не сможет прийти. Он в Западной армии, и, боюсь, надолго. Отныне вы будете работать с нами.

– Амару, – чернявый подал широкую короткую ладонь. – А это – гражданин Вадье.

Гражданин Вадье медленно встал – и я чуть не присвистнул, не хуже юного санкюлота Тардье. Мой второй гость был копией Вольтера – по крайней мере, копией его портрета работы Гудона. Длинный нос, глубоко посаженные маленькие глаза, ехидная усмешка. Правда, этот Вольтер был слегка потолще и помоложе, вдобавок носил большой темный парик, но сходство все же поражало.

Было еще одно существенное различие. Философ не сотрудничал с Комитетом общественной безопасности, а тем более не был его председателем. Вадье, Амару, Шовелен – подписи, стоящие на удостоверении национального агента Шалье.

– Как вы меня нашли?

Гости переглянулись, а я между тем прикинул, что, вероятно, с Шалье сотрудничал отсутствующий здесь гражданин Шовелен. Эти двое с Шалье никогда не встречались. И кроме того, моя вчерашняя гостья, похоже, никак с ними не связана. О «друге» они не догадываются…

– Это было нетрудно, – гражданин Вадье снисходительно усмехнулся. – О вас доложили с Сент-Антуанской заставы. Остальное, как вы понимаете…

– Мы знали, что вы – человек очень осторожный, – быстро заговорил чернявый Амару. – Значит, вы постараетесь достать новые документы. Легче всего вам это сделать в Сен-Марсо…

– Поэтому мы отдали приказ проверить все гостиницы и пансионы, дабы установить, кто из новых постояльцев предъявил гражданское свидетельство, выданное секцией 10 Августа. – Вадье покачал головой. – К сожалению, эта работа заняла чуть больше времени, чем я думал. Наши люди, увы, не всегда расторопны…

Я кивнул, еле удержавшись от ответной усмешки. Всесильный и всевидящий Комитет Вольтера в черном парике искал меня больше двух суток. «Друг» справился с этим за пару часов.

– Итак, гражданин Шалье… – Амару выжидательно поглядел на меня, затем на гражданина Вадье, но оба мы молчали. Поэтому чернявый заговорил сам: – Мы понимаем, вы хотели бы отдохнуть. Вы это, конечно, заслужили, гражданин Шалье. Работа, которую вы вели в Лондоне и Кобленце, а особенно в Лионе, выше всяких похвал. То, что вы сумели уничтожить Руаньяка, – это настоящий подвиг…