Страница 6 из 20
– …! … …! На боярыню умыслила!!! Сука драная!!!
Анна встретилась с Листвяной глазами, обе женщины лишь слегка шевельнули веками и поняли друг друга без слов: не холопка подняла руку на вольную женщину, а ключница защитила боярыню от взбесившейся бабищи! Теперь Листвяна подтвердит Корнею все, чего бы Анна ни сказала, а Дарене не то что веры не будет, вообще слова сказать не дадут – Корней есть Корней.
– Она меня слышит? – поинтересовалась Анна.
– Должна, – коротко ответила Листвяна, чуть ослабляя хватку, загибающую голову Дарены назад.
– Слышишь меня, дура старая?
– … тебя, лахудра… – не сказала – выхаркнула Дарена.
– Не хочет слушать, – сожалеющим тоном оповестила ключницу Анна.
– Ничего, сейчас… захочет.
Листвяна, продолжая левой рукой удерживать свою жертву за косы, коротко размахнулась правой и ударила. Анну покоробило – удар был донельзя подлым и болезненным: не по голове, не в спину, а раскрытой ладонью по груди. Дарена взвизгнула и задергалась, Листвяна снова придавила ее, не давая шевелиться.
– Боярыня говорить с тобой желает, дерьма лепеха! – Новый удар и вскрик. – Слушай или насмерть забью!
«И ведь не врет – забьет и не поморщится! Умеет пленника удержать и знает, как баб бить… Господи, не злобы ради, не из корысти, но родную кровь оберегая… Самой тошно, но пса… псицу на злодейку натравить не грех – необходимость!»
– Так слушаешь или нет? Еще поддать?
– Д-да… слушшш…
Листвяна убрала упиравшееся в спину Дарены колено, та сразу же ссутулилась и обхватила руками грудь, но опустить голову ключница ей не позволила – держала за волосы.
– Значит, так, Дарья. – Анна выделила голосом христианское имя Дарены. – Это не я возомнила, а ты, дура из-под елки, не понимаешь, что вокруг тебя творится и кто ты ныне есть. На родство, говоришь, плюю? А не твои ли муж и свекор кровь твоих же племянников пролили? Так, по-твоему, родовое вежество блюдут, свою кровь оберегают? Ты, гнида языческая, меня небрежением к обычаям попрекнула? Так по этим обычаям мы весь ваш гадюшник славомировский истребить право имели! Слышишь меня? Понимаешь?
– Д-да… – Дарена подала голос только после того, как Листвяна тряхнула ее за волосы.
– Тогда слушай дальше. Пока я про ваши языческие обычаи говорила, и по ним ты повинна смерти со всем своим выводком. Из милости нашей живешь. А вот по христианским законам на всем вашем роду лежит каинова печать, потому как братскую кровь пролили. На всем роду! Ибо сказано: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого колена…» Ты себя старшей в Славомировом роду мнишь, значит, на тебе первой и грех каинов, а уж затем на всех остальных, до внуков и правнуков.
Анна коротко глянула на Листвяну. Та слушала, очень внимательно слушала.
«Чего это она? Ее же Десять заповедей еще перед крещением вызубрить заставили. Должна помнить… А-а, вот оно что! Одно дело – выучить и повторить, и совсем другое – применить Писание к обыденной жизни. Вот она и слушает, и не скрывает, что учится у меня».
– Что ты там еще гавкала-то? – Анна сделала вид, что задумалась, припоминая слова Дарены. – Ах да! Про старшую родственницу! И в чем же твое старшинство? По годам-то ты, и верно, старуха уже. Вон расплылась как корова, да и морда отвратна. Ну да такой старой ветоши в любом селище… – Анна пренебрежительно махнула ладонью. – А в чем еще? Большухой-то ты при муже да свекре была, а как их не стало, да гнездо ваше осиное дымом пустили… Кто ты теперь? Никто! А я – большуха самого сильного и уважаемого рода в Ратном, а значит, и во всем Погорынье! Ты с кем себя равняешь?
Если до сих пор Анна цедила слова вальяжно-пренебрежительно, свысока, то сейчас в ее речи сам собой появился напор, голос зазвенел, слова стали четкими, как воинские команды, тело напряглось, а глаза прищурились, будто она прицеливалась.
– Но это по вашему, языческому счету. А у нас я – боярыня, и останусь ею навсегда, что бы ни случилось! И даже Елька моя – боярышня Евлампия Фроловна, и выше простых баб, какого бы возраста они ни были. Сие не только людским хотением, но и волей Божьей утверждено, и не людям смертным то изменять! – Анна неспешно, размашисто перекрестилась; Листвяна, чуть промешкав, свободной правой рукой повторила движения боярыни и снова застыла, внимая каждому произнесенному Анной слову.
– МОЙ БОГ СИЛЬНЕЕ! Все мы в руце Его, и все творится по воле Его, хоть ты наизнанку вывернись перед своими идолами! И цену крещению твоему Он тоже знает! ОН НА МОЕЙ СТОРОНЕ, так что даже и в мыслях не держи что-то изменить, Он не даст! Уже не дал – Славомирова рода больше нет. Ты еще, попущением Божьим, жива, живы дети и племянники-внуки твои, но уже сейчас они себя Славомировичами не величают. Лисовины они, и все тут! Усомнится кто – на месте убьют! Нет Славомировичей, кончились! А у меня два сына – бояричи, два племянника – тоже бояричи, и в отличие от тебя, старухи, – Анна не удержалась и окинула Дарену взглядом, равносильным плевку, – я еще родить могу! У меня еще все впереди, а у тебя ВСЕ В ПРОШЛОМ! БЕЗВОЗВРАТНО! Иная сказала бы тебе: «Забудь о былом», – а я говорю: «Помни, чего лишилась!» Помни и вой на луну, сука облезлая!
Анна говорила, втаптывала Дарену в грязь, в сущности убивая противницу. По-женски, пальцем не тронув, но убивая. Поражалась собственной ожесточенности и беспощадности и одновременно удивлялась: с чего вообразила эту бабу опасной? Никто она и ничто, и неизвестно, сумеет ли даже своими ногами из горницы выйти после того, что с ней здесь сделали.
А еще прямо-таки кожей чувствовала, как жадно впитывает и запоминает ее слова, движения, взгляды Листвяна. Вот так поучиться быть христианской боярыней – редкая удача, такие уроки раз в жизни случаются! Жадность до ТАКИХ знаний Анну покоробила, и в какой-то миг она даже представила: не ключница стоит, удерживая свою жертву за волосы, а кто-то из ее стрелков-молодух, сама Листвяна сидит на месте Анны и говорит что-то, подобное только что сказанному боярыней, а жертва, стоящая на коленях… уж не сама ли Анна?
«Нет! Не посмеет! Не сможет! Не позволим! Мишаня, Демьян, Кузьма, крестники, сотня Младшей стражи… Лавр за меня даже против Таньки пойдет, а уж против Листвяны-то… А еще Лешка – Рудный воевода. Зверь лютый, но МОЙ зверь! Верка, Ульяна, Арина… Настена тоже на моей стороне будет! И наставники Академии… да даже и сомневаться нечего – за меня! Даже Сучок со своими плотниками… обласкать надо, приблизить, моими будут, никуда не денутся. И ВСЕ БАБЫ Ратного, кому девок замуж пристраивать… не выйдут из моей воли, не дам! А коли бабы, то и мужья их. И… прости, Господи, меня грешную, Аристарх!
И против всего этого Листвяна? Даже если и с Корнеем… Да и то неизвестно… И для Корнея предел есть!»
И такую вдруг она ощутила в себе силу! Не потому, что ослабела Дарена, не потому, что Листвяна рвалась исполнять приказы и учиться у боярыни, а потому, что осильнела внутренне. Вроде бы и знала все это раньше, а до сих пор ни разу не приходило в голову вот так перечислить всех тех, на кого при необходимости можно опереться, кого и как привлечь на свою сторону, а на кого и просто влиять – никогда в этом не было нужды. Сейчас же, все припомнив и приложив это к возможному противостоянию с Листвяной, вдруг поняла: и эта не опасна! Ну разве что хитростью какой-нибудь, тайным злодейством, да и то по-настоящему, явно, воспользоваться плодами этого злодейства у Листвяны не получится! Не дадут, не позволят все те, кого Анна сейчас в уме перебирала.
Анна, вдова Фрола, невестка Корнея, вдруг поняла: она не просто большуха рода Лисовинов, а боярыня, способная заставить исполнять свою волю множество людей, которые, в свою очередь, тоже способны очень и очень на многое! В ее воле направить желания, усилия и умения десятков, даже сотен – не холопов, не закупов, не нанятых работников, а вольных и сильных – на нужное ей дело! Вот она, власть!