Чужая птица

— Как сильно ты меня любишь? — В ответ он целовал и ласкал ее, чтобы она поняла: он любит ее больше жизни, больше чего-либо или кого-либо другого. Он никогда не умел найти нужных слов, но за него говорили руки. Рубен надеялся, что этого будет достаточно. Вдруг она разрыдалась, и он утешал ее, без слов. «Ты плачешь из-за меня?» — вопрос вертелся на языке, но Рубен не решался его задать. Ответ пришел лишь позже.

Ближе к утру усталость наконец овладела им. Когда Рубен проснулся, Анжелы рядом не оказалось, но на подушке еще оставался ее запах. Солнце уже встало, хотя еще не было и половины седьмого. Анжела заперлась в туалете, ее тошнило.

— С тобой все в порядке? — Он услышал, как она резко рассмеялась, а потом всхлипнула. — Как ты? Я могу чем-то помочь? Анжела, открой!

— Уходи, мне нужно побыть одной.

Он так ничего и не понял, а вечером мать отвела его в сторонку, чтобы наконец сказать то, что давно было пора сказать. Сив убрала с лица волосы, поправила передник и выпрямилась, как она всегда делала перед тяжелым разговором. Выражение ее лица было настолько серьезным, что он даже испугался.

— Я говорила с мамой Анжелы, — произнесла Сив голосом тонким и сухим, будто хворост.

— Ага, — протянул он.

Что-то во взгляде матери заставило его со стыдом потупить глаза.

— Ты, конечно, знаешь, что Анжела беременна.

— Что? — У него закружилась голова.

Разве это возможно, они же только этой ночью…

— Анжела поедет на материк вечерним паромом. К Эрику. Он — отец ребенка. Все произошло на том празднике, после аварии. Эрик обязан отвечать за свои поступки и позаботиться о ней и ребенке.

— Какого черта? Вот гад! — Рубен вскочил, опрокинув стул. «Мы боялись, что у него сотрясение мозга, а он вон чего натворил», — подумал он про себя и закричал: — Да я его покалечу! Убью мерзавца!

— Успокойся, Рубен. Анжела и сама была не против и теперь решила поехать к нему на материк. Я догадывалась, что ты питал иные надежды, но не все в жизни выходит так, как хочешь. Ты быстро подыщешь себе другую хорошую девушку…

Больше он слушать не стал и выбежал из комнаты, так как боялся, что просто не выдержит. Пусть его оставят в покое! Прочь от маминого сочувствующего взгляда, от которого лишь больнее. Он пробежал через всю деревню, мимо церкви и дальше в лес Буттлескуген, пока не понял, что заблудился. Тогда он повалился на мох и подтянул колени к подбородку, чтобы живот не так сильно сводило судорогами. Попытался навести порядок в мыслях: Анжела уезжает на вечернем пароме, еще есть время остановить ее, еще есть шанс уговорить ее остаться. А хочет ли он, чтобы она осталась, после всего случившегося? Да, только если она передумает ехать и во всем раскается, тогда он простит ее и примет вместе с ребенком. Лишь бы она согласилась остаться на Готланде и никогда больше не искать встречи с Эриком. Надо успеть до отхода парома. Надо бежать! Но лес Буттлескуген не похож на остальные: попав в его зеленые сети, не так-то просто из них выбраться. Плутая по лесной чаще и пытаясь разобраться, где какая сторона света, он потерял счет времени. Когда он наконец вышел на дорогу вблизи Альскуга пару часов спустя, солнце уже погасло, а вместе с ним и надежда. Осталась лишь злость, превратившаяся с течением времени в горечь.

Никакой другой хорошей девушке, как неуклюже выразилась мать, пытаясь его утешить, так и не удалось занять место Анжелы. С братом за эти пятьдесят лет он обмолвился словом лишь однажды, и беседа вышла короткой: «Вернешься домой, Эрик, — я тебя убью. Так и знай».

Народ в деревне рассказывал, что Эрик открыл собственную адвокатскую фирму и дела у него идут неплохо. Раз в год Сив ездила к нему на материк навестить их с женой и внучку Микаэлу. Про Анжелу ходили слухи, что ее отправили в пансионат лечить нервы. Якобы ее лечат электрошоком, и она перестала разговаривать. Это Сонья Седеррот рассказывала. Правда ли, нет ли — никто не знает. Рубен дал ей ясно понять, что не хочет и слова слышать об Анжеле, и Сонье достало ума придержать язык. Народ и так болтал почем зря, и Рубен начал всех сторониться, будто позор лежал на нем — обвинить-то больше некого. Если бы он собой что-нибудь представлял, вряд ли Анжела решила бы сбежать на материк, верно?

— Разумеется, я скучал по Эрику, мама. Ясное дело, скучал. Я ведь потерял их обоих. Но разреши я им вернуться на остров как ни в чем не бывало, я потерял бы рассудок. Разве тебя бы это обрадовало?

Припарковавшись под дубом во дворе у дома, Рубен уже собрался выйти из машины, как вдруг на него навалилась усталость, и он так и остался сидеть с открытой дверцей. Он, должно быть, задремал, опустив голову на руль, потому что его разбудил громкий звук автомобильного гудка. Резко поднявшись, он увидел Берит Хоас по ту сторону забора. Соседка махала ему рукой — видать, решила, что это ей он сигналит. Пусть думает что угодно. Рубен отправился в сарай, заглянуть к голубям перед сном. Ложиться еще было рано, но его бил озноб — сегодня нужно пораньше в постель. Поднимаясь по лестнице на голубятню, он совсем запыхался. Ему пришлось крепко держаться за перила и преодолевать по ступеньке зараз. Наконец оказавшись наверху, он долго стоял и переводил дыхание. Каждый вдох отдавался болью в груди.

Ковшик для корма куда-то запропастился. На привычном месте — в мешке с кормом — его не было. Рубен сложил ладони вместе, зачерпнул пригоршню зерен и направился к первому гнездовому ящику — туда, где он постелил для Белоруса. Ковшик валялся рядом с гнездом. Все правильно: тут под окном он обнаружил мертвого Белоруса и бросил ковшик, чтобы заняться голубем. С руками, полными зерна, Рубен подошел к Сэру Тоби и тотчас заметил, что птица нездорова: мутный взгляд, грязные взъерошенные перья. С Паникером — та же история. Птица выглядела неважно, и ко всему прочему у нее был понос. Рубен достал из кармана скомканный платок и высморкался. Что за напасть! На носу самые важные в году соревнования, а его голубиная команда подхватила заразу. Вообще-то птицы были привиты, правда, он не знал точно, от чего именно. Всем занимался Седеррот: это он принес с собой ампулы. Шприцы с иголками до сих пор валялись в ящике умывальника рядом с клетками. М-да, плохо дело. Если он обратится к ветеринару, моментально весь клуб будет в курсе, и его голубей без лишних разговоров тут же отстранят от соревнований. Нет, нужно что-то придумать, решить проблему без огласки. Рубен присел на табуретку у окна и, задумавшись, прислонился лбом к стенке. Через стекло было видно, как Берит собирает просушенное белье. Под кухонными полотенцами, так, чтоб никто из соседей не заметил, на веревке висели ее панталоны лососевого цвета. Что за идиотский цвет! Рубен усмехнулся. Берит тоже не удалось обзавестись семьей. И неудивительно: с таким-то скучным нижним бельем, в котором ни намека на легкомысленность и беззастенчивое самолюбование. Со своего наблюдательного пункта на голубятне он смотрел, как ветер треплет ее сорочки и корсеты — не менее устрашающие, чем лососевые панталоны. Нет, Берит, конечно, славная женщина. Не из тех, кто любит другим косточки перемыть, да и помочь всегда готова. Может, посоветоваться с ней насчет голубей? Рубен достал мобильный телефон. Он редко им пользовался и до сих пор еще не привык к этим кнопочкам. Телефоном он обзавелся потому лишь, что у всех товарищей по клубу он уже был.

— Берит Хоас, я вас слушаю.

Рубен тоже представился и изложил проблему.

— Птицам нужно, наверное, дать какое-то лекарство, но я не хочу втягивать в это ветеринара. Может, у тебя дома что-нибудь найдется? Что-нибудь сильнодействующее?

— Ты имеешь в виду пенициллин? Надо посмотреть, может, и осталось немного. Сестра болела ангиной и не могла глотать таблетки, так что ей прописали жидкое лекарство, но вкус был отвратительный, и она перестала его пить, как только почувствовала себя лучше. Я сохранила лекарство на случай, если вдруг она и меня заразила, но оно так и не пригодилось.

Рубен улыбнулся хорошей новости и сразу воспрял духом, даже несмотря на то, что его лихорадило.