Страница 70 из 87
-- Сидеть! Николай! Отдай вирнику пять гривен. Как за убитого холопа положено. По "Правде".
Макуха дёрнулся. Макуха вставать начал, за меч хвататься, воздуха в грудь набрал. Да так и замер. Полу-вставши. И тишина. Как там на поляне было, когда мишка главному волхву голову оторвал. Только стук костяной -- у самого младшего из Хохряковичей зубы стучат. Правильно стучат. От страха. Скоро у всех стучать будут.
Так и дошёл до своего места за столом, Ивашке шашку сунул: "вытри". И стал рассказывать:
-- Правду ты сказал, Макуха. Был у нас со старшим Хохряковичем разговор. Обещал он отцову захоронку показать. Но не успел -- взяли нас голяди. Потом у них там медведь убивать волхвов начал. Все разбежались. Я Хохряковича старшего мёртвым видел -- медведь заломал. Так что "пауковой" захоронки у меня нет, где она -- не знаю. И долга на мне нет -- Хохряковичу я ничего не должен. А серебро у меня -- голядское. Что волхвы припрятали. Думаю, у них и еще захоронки есть. Где -- не знаю. Теперь - думай. Хохряка с сыном куплю по пяти гривен. Они мне для другого дела надобны. Остальных из семейства -- по две ногаты за голову. Майно их... тоже куплю. Николай вон -- он цену скажет.
-- Какое такое "другое дело"?! У них там в захоронке пять пудов серебра должно быть! Себе взять хочешь?! А вира княжеская?!
Во. И про князя вспомнил. И захоронку взвесил. Уже до пяти пудов дошли. Хохрякович говорил -- два-три. Да и то, думаю, приврал. Глаза велики не только у страха. У жабы -- тоже.
-- Княжеская вира -- твоя забота. Хохряк -- перед тобой. Можешь из него серебро князю вынуть -- делай. Не можешь -- продай. А то как собака на сене -- и сам не гам, и другому не дам.
-- Я собака?!! Да я...!!! Взять их!!! В кузню! Прижгу -- все скажут.
-- Стойте! (Опа! Так это ж Хохряк рот открыл). Не надо железом прижигать. Я все сам покажу.
-- Во-от! (А это Макуха челюсть подобрал. Отпала, когда Хохряк заговорил) Давно бы так.
-- Не. Не мог я при сынах слабость свою показать. Я их твёрдости учил. За всякую слабину спрашивал сурово. А теперь сам... Стыдно мне. А раз два старших уже... Только уговор -- и младшего. Пока он живой -- не могу. Соромно.
-- И скотницу свою покажешь? Тогда так: Хохряковича меньшого взять, там на задах колода есть, голову отрубить и сюда принести.
У меня несколько плыло в глазах. Вот оно моё счастье: у всех нормальных попаданцев горячка от чего-нибудь героического. От ранений в сражении, меняющих ход истории, от какого-нибудь героического подвига. Да хоть от яда, подсыпанного извечным врагом прогресса и государственности... Хоть чьей-нибудь. А у меня тут уже градусов сорок. Просто от прогулки по болоту. "Он помер, покусанный мухами и комарами". Эпитафия, факеншит.
Таких олухов как я - не создают. Их мечут. Как икру. Что-то эти стихи мне напомнили. Что-то очень... неуместное, не гармонирующее. Но, почему-то, актуальное. Звуки то приближались, то совсем пропадали. Зрение вдруг сфокусировалось и стали чётко видны огромные глаза младшего Хохряковича. Кажется, он что-то кричал: "батя, батяня". Батяня его смотрел с каменным лицом. Сдать заначку -- стыдно. А сына на плаху -- нет. Дикость какая-то. Предки... уелбантуренные. Двое здоровенных вирниковых стражника опрокинули парнишку на спину и волокли к выходу. Он упирался в пол ногами и от этого вся троица двигалась все быстрее. Что-то такое...
-- Стоять!
Яков у входа сделал шаг и загородил дверной проем. Чарджи, подпиравший стенку и лениво наблюдавший за процессом питания "скалозуба", чуть сдвинулся -- сабля при вытаскивании за стенку не заденет. Ноготок вздохнул и переложил свою секиру со стола на колени. Николай, сидевший на корточках возле мешка, крутанул головой по сторонам, ссыпал серебро в мешок и стал завязывать горловину. Наконец, и Ивашка, отложив в сторону мой клинок, сдвинул пояс так, чтобы рукоять сабли удобнее легла под правую руку.
-- Сынок, ты что? Ты чего? Это ж княжьи. (Это Аким встревожился и озвучился. А Макуха молчит. Тянет железку свою из ножен. Дождался. Сейчас можно будет всех... всю эту... усадьбу. За все обиды... А главное -- будет чёткое обоснование: "За сопротивление при исполнении").
-- Вспомнил я. Слушайте:
Тишина.
-- Ваня, ты живой? Ты как? (Это Аким беспокоится)
-- Ты, бля, ты нам тут молитвы бесовские Велесовы читать вздумал?! По-набрался колдовства у волхвов богомерзких! Так я тебя быстро к епископу на двор... (Это Макуха начинает заводится)
-- Ой, мамочки, так он же белый весь. Счас свалится (Это кто-то из баб)
Ах! - Это Макуха. Вжик. Это -- Хохряк. Шаг в сторону и его связанные спереди руки выхватывают меч вирника из ножен. Вирник только что убрал ладонь, и сразу Хохряк выдернул меч. Макуха отшатывается от вылетающего снизу, от его пояса, стального полотна клинка, прогибается и, потеряв равновесие, валится за лавку. Но Хохряку вирник не нужен. И Аким, что сидит рядом и остановившимся взглядом смотрит на взлетающий к потолку клинок -- не нужен. Хохряк делает мах мечом над головой по кругу и два широких шага ко мне. Меч рушится из-под потолка. Рушится на меня, на мою голову. Хохряк -- смерд, рубит мечом как топором. Дрова. Двумя руками, наклоняя туловище, расставив ноги и чуть приседая в коленках. Сейчас железяка просечёт мне кожу, потом косточки. Потом полетят мои мозги. По стенкам в разбрызг.
Меч опускается. И отдёргивается, не дотягивается. Рукоятка рывком прижимается к животу. Острие еще немного опускается и дрожит перед моим лицом. Потом опускается ниже. Нацеливается в грудь, потом в живот. Хохряк смотрит прямо мне в лицо. Согнувшись. Прижав кисти рук с рукоятью к животу, локти -- к бокам. Его глаза меняют выражение. Теряют... смысл, целеустремлённость. Взгляд размазывается. Хохряк начинает падать, заваливается на бок. Сворачивается в позу эмбриона. "Мама, роди меня обратно". С торчащим вперёд, от пупка, мечом. Кто-то рядом громко выдыхает. Я поворачиваюсь и вижу ошалелое Ивашкино лицо. И гурду у него в руке. Рукоять на уровне пояса, клинок вытянут горизонтально. Весь в крови. Клинок. Ивашко растерянно лепечет:
-- Так я ж... так он ж... А я только махнул...
А я -- нет. Не упал. Пока. Но - свистнуло близко. Ага. Так вот как выглядит кавалерийский удар: "горизонтально на уровне пояса". Не шашкой, а саблей, не на коне верхом, а на лавке сидючи. Не... ну и ладно. Зато - живой.