Страница 5 из 75
Светочка, дежурная сестра, выглядела неумной, и, как всё неумные люди, считала себя правой, а других виноватыми и вообще врагами.
— А что я такого сделала? — запротестовала она, хотя Мазин и не думал ее обвинять. — У меня о больном спрашивают, что же я, по–вашему, молчать должна? Нам все время о чуткости говорят, а раз человек спрашивает…
— Вы, Светлана, меня не поняли. Я не прорабатывать вас приехал. Вспомните, как этот человек называл раненого?
— Да так и называл… «Тот, что вчера ранили».
— А фамилию, имя какое–нибудь он говорил?
— Нет. Не говорил.
— И вам он не называл фамилию? — повернулся Мазин к врачу.
— Нет, точно, нет.
— На теле убитого нет наколок? Может быть, имя?
— Не обратил внимания.
— Ладно, посмотрим.
Мазин и капитан прошли в соседнее помещение. Игорь приподнял край простыни, которой был накрыт умерший. На вид ему было лет пятьдесят, но седые волосы, морщинистые щеки могли принадлежать и старику, и человеку, рано поседевшему. Лицо было спокойным, будто человек устал, прикрыл глаза и не слышит, что происходит. Пустовойтов был прав: это был интеллигентный человек, что–то напоминало в нем немолодого учителя, строгого и дисциплинированного и как будто нерусского — вытянутое лицо блондина с прямым носом и резко очерченным подбородком.
«Может быть, латыш или поляк!» — подумал Мазин, и тут ему показалось, что он где–то видел это лицо. Но, перебрав в голове возможные варианты, Игорь убедился, что никогда не встречал лежавшего на столе человека. И все–таки он не мог отделаться от ощущения, что видел его, причем недавно. «Нет, ерунда. Наверно, он просто напоминает мне кого–то, но чем?»
Светлана принесла вещи убитого. И хотя Мазин знал, что никаких документов в одежде не обнаружено, он еще раз внимательно осмотрел все, что положили перед ним, начав с плаща. Там оказалась пачка папирос «Беломор», измятый носовой платок и сложенный вдвое футбольный билет с оторванным контролем.
«Значит, на матче он был!»
Мазин отложил билет и, приподняв серый пиджак с вымокшей бурой подкладкой, опустил руку во внутренний карман. Сначала в один, потом в другой. В обоих было пусто, как и в карманах снаружи, если не считать смятой пятерки и нескольких медных монет. В маленьком кармашке нашлись дешевые стальные часы. Игорь поднес часы к уху, послушал, как они стучат, и развел руками:
— Ничего не попишешь! Неужели его ограбили?
На обратном пути капитан спросил:
— Странно, что звонивший не назвал никакой фамилии. Выходит, не так уж хорошо он знал убитого.
— Наоборот, — возразил Мазин, — видимо, ему было известно, что у раненого нет документов, а сообщать фамилию не входило в его цели. Дед прав. Пока не установим личность убитого, не продвинемся ни на шаг. Уверен, что обнаружится какая–нибудь зацепка! Должны же существовать родные, друзья, люди, которые будут его искать.
…Но зацепки не нашлось. Никто и не думал разыскивать пожилого седого человека в сером пиджаке, для которого очередной футбольный матч оказался последним.
— Остается одно — приезжий, — заключил Пустовойтов.
Мазин с капитаном снова сидели в его кабинете. За окном лил дождь.
— Если бы мы хоть это знали наверняка! А вдруг просто одинокий, нелюдимый человек? Почему у приезжего нет документов?
Пустовойтов осторожно крутил в твердых пальцах тонкую папиросу.
— Это резонно, что нет документов. Но я, Игорь Николаевич, полагаю, что приезжий. Хотя по гостиницам я поискал. Ответ отрицательный. И все–таки одежда…
Капитан прослужил в милиции лет двадцать с лишним, был прекрасным практиком, но людей с дипломами переоценивал и как–то побаивался. Ему казалось, что они знают дело лучше и легко приходят к тому, что ему самому дается трудно и медленно. И сейчас капитан был уверен, что все, о чем он говорит, Мазину давно известно и, очевидно, только оттого, что тот носит синий ромбик на пиджаке. Игорь же отлично понимал, что существует множество вещей, которые Пустовойтов знает лучше него. Мазин сам думал об одежде. Из того, что попало к ним в руки, это было самое странное. Вся одежда была нездешнего производства и совсем новая, даже носки, на которых сохранился обрывок бумажной этикетки. Ни одной поношенной вещи, как будто человек специально перед смертью сходил в магазин. Но согласись Мазин сразу с Пустовойтовым, тот сразу утвердится в том, что открывает велосипед, и замолчит, дожидаясь указаний. Другое дело — натолкнуть его на сомнения. Тут уж Пустовойтов сочтет своим долгом высказаться до конца.
— Продавать вещи могли и у нас, — сказал Мазин.
— Я узнал насчет костюма. Импортный. Таких костюмов у нас не продавали.
— Хорошо. Предположим, приезжий. Хотя зачем ему ехать сюда во всем новом? Но давайте действовать, исходя из этого. Попытайте счастья в аэропорту, на вокзалах. Может быть, там его запомнили. Есть и еще место, где его видели…
Мазин посмотрел на таблицу розыгрыша, которая лежала под стеклом.
— Стадион?
— Да, стадион.
— Я опросил там десятка два…
— Нам нужны другие. Те, что сидели рядом. — Игорь достал смятый обрывок футбольного билета, найденный в кармане убитого, и разгладил его пальцами. — На очередном матче их можно пригласить по радио.
— Только не по радио, — возразил капитан. — Рядом мог сидеть и убийца.
«Рядом мог сидеть и убийца…» Игорь вдруг вспомнил неподвижное лицо на трибуне. «Ну, чепуха, конечно. Скорее всего парень болел за «Динамо». Потому и не радовался. А кто сидел с ним рядом? Кажется, пожилой, худощавый… Он еще его за рукав». Но представить себе этого второго Мазин не смог. Он еще раз провел пальцами по билету.
— Позвольте взглянуть, Игорь Николаевич?
— Пожалуйста, Илья Васильевич, пожалуйста.
Пустовойтов взял кусочек голубой бумаги с красными цифрами.
— Так… Трибуна западная, тридцать пятый ряд, сорок второе место. Хорошие места. Это как раз под световым табло!
— Под табло?
Мазин снова вспомнил. Вот камера задержалась на мрачном отсутствующем лице, мелькнул рядом неприметный сосед, и оператор, будто испугавшись безрадостного лица на экране, повел камеру прямо вверх, туда, где победно светились цифры —!: 0.
— А знаете, Илья Васильевич, — сказал Мазин. — возможно, соседей опрашивать и не придется.
Сказал и запнулся. Не такой человек капитан, чтобы поверить в подобное, мягко говоря необоснованное, предположением.
— Не придется?
— Пришла мне в голову одна мысль. Но это проблематично. Вокзалы надежнее. Занимайтесь ими основательно!
Заведующий спортивной редакцией телевидения казался человеком весьма далеким от спорта. В лучшем случае он мог быть шахматистом. Смотрел он на Мазина уныло и подозрительно, не скрывая недовольства. Что это еще за история, и чем она кончится — вот что было написано на его бледной, анемичной физиономии.
— Да, мы считали матч принципиальным, on транслировался на Москву и записан на пленку…
— Отлично. Я хотел бы просмотреть запись.
— Очень жаль. У нас просмотр связан с техническими трудностями. Впрочем, я постараюсь вам помочь, хотя и не уверен.
— Постарайтесь, постарайтесь!
Мазин нервничал. Он знал, как на телевидении относятся к лишним минутам, и боялся, что заключительный послеголевой триумф не попал в передачу.
Ждать пришлось долго, и все это время Игорь перебирал в кармане связку ключей, стараясь на ощупь определить, какой ключ откуда. И хотя ключи были отлично знакомы, он перебирал их снова и снова, пока не засветился большой выпуклый экран и не появилось крупное изображение. Снова защитник шел к мячу, сиротливо приютившемуся на одиннадцатиметровой отметке, снова замирал стадион и взрывался радостным кличем…
«Неужели не покажут?»
Но показали. И шапки, вскинутые в небо, и газеты, планирующие над головами, и раскачивающиеся плакаты, и наконец…
— Ну, вы довольны?
— Очень. Покажите еще раз две последние минуты и остановите, когда я подниму руку.