Парашютисты

Плохо было только то, что наступила пора оторваться от Варшавки. Но напоследок они решили еще раз оставить немцу память о себе.

Кузя начал развивать возникший у него план:

— Заляжем у самой дороги и будем ждать…

— Мотоциклы опять, что ли? — перебил Слободкин. В тоне его послышалось разочарование.

— Я твои мысли все наперед знаю, — сказал Кузя. — Про обоз размечтался? Скажи, угадал?

— Хотя бы и про обоз.

— Ну и я же о нем! Чтобы и хлеба, и зрелищ. Так вот, значит, заляжем и будем лежать, пока обоз не появится.

— Долго ждать придется. А курсак-то пустой. Кузя рассердился:

— Курсак пустой не у тебя одного.

— Правильно! — вмешалась Инна. — Не будем хныкать. Не будем, мальчики?

— Дальше давай, Кузнецов, — решительно сказал Кастерин и строго поглядел на Слободкина. — Кузнецов у нас старший?

— Допустим.

— Не допустим, а старший. Слушай! — Кастерин слегка толкнул Слободкина в плечо. — А ты говори, — глянул он на Кузю.

— Я сказал уже: выберем место, заляжем, будем караулить обоз.

— Насчет места ты не сказал, — буркнул Слободкин.

— Вот это совсем другой разговор! — опять хотел толкнуть его Кастерин.

Слободкин инстинктивно отшатнулся.

— Тише ты его, — остановил руку Кастерина Кузя, — он ведь все равно не скажет, что у него чугун в боку. Конспиратор великий. Как себя чувствуешь, Слобода?

— Идите вы все к лешему! Про обоз давай… Кузя объяснил, как представляет себе налет на немецких обозников. План был разумный, продуманный.

— Я ж говорю — старший, — резюмировал Кастерин,

— Подходит, — согласился Слободкин. Общими силами кое-что уточнили.

— Тут самое главное — не зарваться, — сказал Кузя. — Как говорится, вовремя приплыть, вовремя отчалить.

Когда начало темнеть и Инна закончила ежедневную перевязку, вышли из леса, подошли вплотную к шоссе, залегли в кустах. Договорились спать по очереди. Бесконечно тянулись часы ожидания.

— Ты почему не спишь? — шепотом спросил Слободкин Кузю. — Твой черед ведь.

— А ты почему?

— Мое время вышло уже. Я по звезде слежу.

— По звезде? Ты что, сквозь облака видишь?

— Вон там, на горизонте, светится одна.

Кузя на локтях подтянулся поближе к приятелю,

— Где?

Слободкин взял Кузину руку, показал ею на звезду, которая действительно еле теплилась на самом краешке неба.

— От меня тоже видно, — подал голос Кастерин.

— Значит, так-то вы спите? — сказал Кузя. — А договорились еще. Только "медицина" отдыхает, так получается? Ну, ей при всех графиках положено. Отбой!

Полежали несколько минут молча.

— А звезды уже нет, — послышался девичий шепот.

— "Медицина"?!

— Не зовите меня больше так. Я такой же человек, как все.

— Ты прелесть у нас, Инкин, — как-то очень задумчиво и мечтательно сказал Слободкин. — Ты мне напоминаешь…

— Отставить! — на этот раз совсем решительно и властно рявкнул Кузя.

Впрочем, и без его команды так на так бы и получилось — проснулась Варшавка. Загудела, залязгала — сначала вдалеке, потом ближе, ближе и скоро вся налилась железным громом…

Опять потерян был счет часам и минутам. Скоро солнце со всех сторон начало обшаривать жидкие кустики, в которых спрятались четверо. Пекло нещадно, без перерыва, без жалости. А на кебе, как назло, ни единого облачка. Только комариная ряска между землей и солнцем. Все опухли опять до чертиков. Пожалели даже, что так близко к дороге легли, но в лесок перебраться уже не было никакой возможности, хоть и недалече он был и все время манил своей тенью.

— А какие у немцев обозы? — наклонившись над самым ухом Кузи, спросил вдруг Слободкин.

Кузя наморщил лоб. "В самом деле, какие? Конные? Вряд ли".

— На машинах, ясное дело, — видишь, танки как шпарят. На конях разве угонишься?

— Но разведчики у них ведь верхом, ты же знаешь.

— Да-а… Ну, не будем гадать, посмотрим.

Когда солнце было совсем высоко, на шоссе вдруг неожиданно стихло. Наверное, добрых полчаса стояла полнейшая тишина, даже комары куда-то исчезли.

— Может, зря стараемся? — неожиданно громко спросил Кузю Слободкин.

— Тише ты, чертушка! — цыкнул на него Кузя. — Молчи и слушай.

— Я молчу.

— И слушай, тебе говорят.

— Ну, слушаю.

— Я слышу уже, — встрепенулась Инна. Все насторожились. Кузя привстал на корточки и тут же снова резко припал к земле.

— Обоз!…

Из-за поворота дороги прямо на них двигались крытые фургоны, в которые были впряжены гигантские рыжие лошади.

"Опять рыжие", — подумал Кузя и почему-то глянул на Слободкина. Тот неотрывно смотрел на фургоны и беззвучно шевелил губами.

"Неужели опять считает? — пронеслось в голове у Кузи. — Совсем забыл тогда у него спросить, помогает ли это, когда мурашки по коже. А ну-ка попробую… одна, две, три…"

Слободкин больно саданул его в бок:

— Соображаешь?

— Веселей так! — огрызнулся Кузя. — Десять, одиннадцать…

— Тише, чудик, умоляю тебя!

Он рявкнул это так, что передняя лошадь, которая была уже близко, нервно прижала уши.

— Раз, два, три… — Это Кузя уже не лошадей считал, секунды отсчитывал: пронесет или нет? — Сейчас будем хвост рубить, — сказал Кузя опять слишком громко.

Правда, этого уже никто не заметил: высокие кованые колеса высекали из выщербленного асфальта такой гром, что можно было чуть ли не кричать. Об этом Кузя уже не успел подумать: кто-то из четверых не выдержал, дал первую очередь, хотя конец обоза еще не появился. Ну, а раз начал один, значит, все должны…

— Слушай мою команду!

На какую-то долю секунды Кузе вдруг показалось — все пропало, бездарно и непоправимо. Все смешалось, спуталось. Но очередь вспыхивала за очередью, граната летела за гранатой, обоз сперва разорвался надвое, потом обе его половины рванулись в разные стороны.

Рядом с засадой остались стоять два фургона. Ездовые, прошитые десятками пуль, не успели покинуть своих мест и сидели в тех позах, в каких их застала смерть.

— Страшно… — когда все стихло, сказала Инна.

— Слушай мою команду! — крикнул Кузя. — Взять только самое необходимое. И живо, живо, живенько!…

Далеко в лесу, когда пришли в себя и отдышались, Кузя спросил:

— Кто все-таки первый поднял эту заваруху?

— Паника не у нас была, а у них, слава богу, — сказала Инна.

— Значит, ты?

— Во-первых, не я…

— Во-вторых? — не дал ей договорить Кузя. Слободкин заступился за Инну:

— Победителей не судят.

— Вы зря всполошились, я, может, благодарность хотел вынести тому, кто первый начал.

— Ну ладно, сочтемся еще славою. Давайте барыши подсчитывать,деловито вставил слово Кастерин.

Кузя присел на корточки, извлек из своих карманов и торжественно положил перед собой, как величайшую драгоценность, две банки консервов.

— А у вас что? Выкладывайте.

Оказалось, все, не сговариваясь, взяли одно и то же.

Кузя развел руками:

— Или действительно голод не тетка, или мы самые настоящие дурни… Хоть бы пару автоматов еще на развод догадались…

Все смущенно переглянулись, но Кузе не ответил никто. Голод в самом деле брал свое. Несколько банок было тут же открыто, и содержимое их уничтожено. Только после этого обнаружили, что консервы были необычные, таких еще ни разу никто из них не видывал.

— Тут чего-то хитро придумано, — покрутил перед собой пустую банку Кастерин. — Кузнецов, глянь-ка.

Тот внимательно осмотрел банку. На донышке ее был укреплен небольшой граненый ключ, рядом имелось отверстие — точно по форме ключа. Кузя осторожно ввел ключ в скважину, повернул. Внутри что-то хрустнуло, зашипело, через минуту Кузя резко отдернул руку. Банка упала на траву и зашипела еще больше.

— Что такое?

— Горячая, дьявол, совсем огонь.

Кастерин недоверчиво поднял банку и тут же отбросил:

— Ну и немец, ну и хитер! Заводная!…

Все сгрудились над банкой. Когда она немного остыла, Кузя вспорол ножом ее дно. На траву вылилась белая, молочного цвета, кашица, а за одним дном показалось другое.