Страница 13 из 44
— Противная она, верно? — кивнула Быстрицкая.
— Зачем так зло? Вы же ее не знаете.
— А вы до-обренький! — протянула она. — Между прочим, вы на несчастливом месте поселились.
— В каком смысле?
«Интересная ассоциативная связь, — подумал я, — «добренький» и — Ищенко».
— Неужели соседи не рассказали?
— Нет.
— Человек, который жил на вашей койке, убит.
— То есть? — переспросил я с глупым выражением.
— Очень просто: у-бит, — повторила она. И мне показалось: с удовольствием.
— За что?
— Откуда я знаю! Только он подлый-подлый был, не зря его стукнули.
«Так», — отметил я. Об Ищенко отзывались по-разному, но такой крайней характеристики еще не давал никто, интересно, что это сделала именно Быстрицкая.
— Вы его хорошо знали?
— Нет.
— Я смотрю, вы любите красить людей в черный цвет. Женщину напротив обхаяли, того человека… Может, зря?
— Не зря, — упрямо сказала она.
— За что вы его так?
— Было за что.
— Он что, приставал к вам?
— Не хочу о нем!
— Ну и не надо. А убийцу-то поймали?
Она зябко повела плечами и, оглянувшись, ответила почему-то шепотом:
— Не поймали.
Я не предполагал узнать сегодня все. Пока надо было просто сориентироваться: я как бы находился в незнакомом лесу и искал тропинку, которая выведет меня к цели. Я кое-что знал об этой тропинке, но пока не мог увидеть ее. А еще я был похож на пеленгационную машину с вращающейся чуткой антенной — она ползет из улицы в улицу, крутится по городу, чтобы выделить среди множества других волну врага, засечь ее, поймать в перекрестие радиусов. Но скорей всего я просто был человеком, который должен знать истину, но не знает ее. И мне было беспокойно.
— Тебя как звать? — донеслось с противоположной скамейки. Даме, сидевшей там, наскучило хохотать, теперь она допрашивала мальчика, который по-прежнему копался в песке.
— Никак! — сердито ответил тот.
— Ха-ха, мальчик Никак!
«Вот и его пока зовут Никак», — подумал я про того, кто убил Ищенко.
— А по фамилии? — продолжала забавляться она.
— Дурак! — сказал в рифму упрямый мальчик.
Дама зашлась от смеха.
«А тот вовсе не дурак», — опять подумал я.
— Ты что в темноте сидишь? Иди домой! — сказала дама.
— Еще чего! — ответил мальчик.
— Его же домой отвести надо, а мы тут сидим, — вскочила Быстрицкая. Она шагнула через барьерчик в песок, присела перед мальчиком, очистила ему ладони от песка. — Пойдешь со мной?
Странное дело: мальчуган не выдернул руки и послушно шагнул на дорожку.
— Держите свою куртку, она сползает у меня с плеч! Сумочку возьмите! Эх вы, кавалер! — деловито командовала они: Потом наклонилась к мальчику: — Где ты живешь?
— Вона! — Он небрежно махнул рукой в сторону высокого дома.
— А зачем по ночам гуляешь?
Мальчик молчал.
— Мамка где?
— На работе.
— Она во вторую смену работает?
— В продмаге, — четко ответил мальчик.
— Есть хочешь?
Он снова не ответил.
Мы вышли с бульвара на улицу. Здесь было много народу, по мостовой катили машины. Быстрицкая велела нам постоять, взяла сумочку и нырнула в открытую дверь булочной. Она вышла, держа в руке плюшку. Мальчик вонзился в булку зубами и благодарно поглядел на Быстрицкую. Мы прошли в темный — колодцем — двор, поднялись на второй этаж. Я позвонил. Нам открыла женщина, повязанная платком. На лестнице было темно, и на нас падала полоса света из двери.
— Я-то собралась бежать искать его! Вот спасибо! Шляется где-то, чертенок, угомону на него нет! Пришла с работы: пустая комната. Может, зайдете, а?
— Нет, нет! — сказала Быстрицкая. — Мы пойдем.
Она стала спускаться вниз. Я шел чуть позади.
«Когда ты приглядываешься к человеку, — учил меня начальник отдела Шимкус, — то предпосылкой должно быть: он невиновен. Старайся сначала доказать это. Так тебе будет легче работать, и так будет лучше для дела. Для людей. Не забывай, что ты работаешь для людей». Самое главное — установить, что за человек перед тобой: никакие анкеты в мире не могут помочь сделать это. Как хорошо, если б в характеристике Быстрицкой было написано: «Может накормить голодного мальчика сдобой и отвести домой». Конечно, это ничего не решало, но все-таки это было кое-что… Я довольно хмыкнул.
— Что вы там мычите? — спросила Быстрицкая.
— Просто так.
— У меня что-нибудь с платьем не в порядке? — Она изогнулась и попыталась заглянуть себе за спину.
— Нет, нет! Это я сам с собой.
Сначала понять, что за человек перед тобой. Потом решать, он или не он!
Глава 10 В ПОЛНЕ БЫТЬ УВЕРЕННЫМ Я НЕ ИМЕЛ ПРАВА
Мы снова вышли на бульвар, который круто поднимался в гору. Мы влезли на самый верх. Здесь было темно и тихо, с одной стороны был обрыв, и у нас под ногами лежал ночной город. Центральная улица текла, окаймленная огнями: там гудели машины, звенели трамваи. Дальше чернела громада замка с острыми клиньями готических башен — его выстроил, наверное, еще рыцарский тевтонский орден. Я набросил куртку на плечи Быстрицкой. Внизу лежал город, в котором раздался отзвук войны. Война кончилась в сорок пятом, но она продолжалась.
— Зато мне повезло на соседей, — сказал я. — Это к вопросу о несчастливом месте.
— Да, Николай Гаврилович — очень приличный, вежливый человек.
— А моряк вам не нравится?
— Он разве моряк? Не знала. Нет, не нравится, он не поздоровается никогда. Один раз, когда я отлучилась на пять минут, ему нужно было платить за койку, так он такой тарарам поднял: «Вы должны рабо-отать, а не маникюрами заниматься». А я к Нинке из камеры хранения спустилась, она никак не может решиться, выходить ей замуж или нет. Он грузин, у него машина, говорит, на руках носить будет, а она колеблется. Зря, да? Мы почти пришли. Вон там я живу, это окраина.
— Одна живете?
— В гости собираетесь?
— Что вы! Просто так.
— С теткой. Отец погиб восьмого мая сорок пятого года, глупо, да? Что же вы молчите? Обещали, что с вами не будет скучно, а сами молчите!
— Не капризничайте.
— Вот еще! Вы гнусный обманщик: не держите слова.
Что ж, я рассказал ей две истории: про выпившего человека, которому мерещился голубой крокодильчик, и другую, о том, как проходил набор в театральный институт. Потом сказал:
— Хороший вечер, тихий. Трепаться не хочется.
— Ага.
— Значит, не будем.
Некоторое время мы молчали. Потом она спросила:
— Только не смейтесь: у вас есть цель в жизни?
— Да, — ответил я.
У меня была цель в жизни: уничтожить всю дрянь на земле. Это была наша общая цель, но, помимо того, и моя личная. Я знал, что эта цель недостижима. Я не пессимист, нет. Просто я трезво рассчитал, что моей жизни на это не хватит. Недостижима для меня. Может быть, достижима для моего сына. Наверняка — для сына моего сына. Но если я мало сделаю сейчас, она будет недостижима для него тоже. Я редко специально думал об этом, но помнил всегда.
— Настоящая и большая? — спросила она.
— Да.
— А… какая?
И мне пришлось щелкнуть ее по носу, потому что придумывать что-либо я не хотел. Если же не говорить конкретно, чем я занимаюсь, то говорить обо всем этом вслух неловко и трудно.
— Мы с вами недостаточно знакомы, а такими вещами делятся только с близкими людьми, — сказал я.
Тут я испугался, что она поймет меня неправильно — как какой-то намек. Но она промолчала. По-настоящему обижаться она не умела, потому что через минуту заговорила:
— Я завидую вам! Вот не желаю завидовать, а завидую. Я тоже хочу иметь цель в жизни, и любимую работу, и не сидеть в этой паршивой гостинице!
— Хотите, я вас поглажу по голове? Просто так. Как маленькую?
— Ну вас! Пойдемте вон туда.
Она потянула меня за руку. Слева лепились дома, скупо освещенные фонарем на столбе. Справа были темный пустырь и сосны. Она повела меня туда. Я шел осторожно, боясь запнуться за корень: после освещенной улицы я ничего не видел. Мы прошли под соснами.