Наследство от Данаи

С билетами на этот поезд, как ни удивительно, хлопот не возникло, и Низа, нисколько не сожалея, что не пользуется самолетом, села в вагон.

Да, воздушным транспортом она прекратила пользоваться еще в годы учебы в аспирантуре. Тогда ей приходилось по меньшей мере дважды в год (перед Новым годом и в конце июня) отчитываться о своей работе на заседании кафедры деталей машин Таллиннского политехнического института, где она нашла себе руководителя кандидатской диссертации. И она охотно посещала вполне европейскую столицу крохотной загадочной Эстонии. Первые два года учебы прошли в сплошном восторге и от темы диссертации, и от быстрого продвижения исследований, и от поездок в экзотический город на Балтике.

И вот на третьем году этих волшебных путешествий во всей европейской части континента установилась сырая, морозная, весьма коварная зима. Перед Новым годом Низа снова, несмотря на погоду, решила добираться до Таллинна самолетом и заранее запаслась билетами туда и обратно на прямой рейс. Его выполняла маловместительная, хоть и юркая, машина — Як-40, забирающая на борт не более 32-х пассажиров. Учитывая, что самолет делал посадку в аэропорту Минска, где дозаправлялся горючим, легко представить чрезвычайную популярность этого рейса.

Так вот Низа должна была улетать завтра, а сегодня пришло сообщение об аварии Як-40, выполняющего именно этот рейс. Самолет шел на посадку в Минске. Но еще в воздухе на больших высотах обледенел, и его посадочный вес превысил допустимую норму, он просто рухнул на землю и разбился вместе с экипажем и всеми пассажирами. Низа призадумалась, следует ли рисковать. Но что-то менять уже было поздно, надо было лететь, как требовали обстоятельства.

Она до сего времени помнит свою неконтролируемую истерику, начавшуюся при заходе самолета на посадку в Минске. Рядом сидел какой-либо мужчина. Наверное, он был очень хорошим человеком, потому что все время отвлекал Низу от ее страха, что-то рассказывал, теребил за рукав. Но его благородные намерения и старания оказались напрасными: Низа сжалась, прижала колени к подбородку и тихо вила, словно попала в ловушку. А ощутив, что шасси коснулось земли, успокоилась и разразилась безудержными слезами.

До Таллинна еще оставалось претерпеть получасовое пребывание в воздухе, и как ей это удалось неизвестно — память отказалась фиксировать то жалкое, пограничное ее состояние. Но прямо после приземления, перенесенного благополучнее, так как в Минске «скорая помощь» надежно накачала ее лекарством, Низа сдала билет на обратную дорогу и поехала на железнодорожный вокзал оплачивать проезд до Москвы поездом. А со столицы — после перенесенных страхов — домой уже было рукой подать, посчитала она.

А сейчас, ступив утром на ленинградскую землю, Низа, вопреки надеждам, почувствовала себя ужасно уставшей, сказывались поездки из города в город, неполноценный сон в купе и напряжение, вызванное беседой с Соломиным. И все-таки самолетом она не полетела бы даже за крученые калачи.

Низа вышла из вокзала, мечтательно посмотрела в сторону отеля «Октябрьский», в котором тринадцать лет назад останавливалась с Сергеем Глебовичем, в последний раз приехав на неделю в дорогой ее сердцу Ленинград (здесь на Невском турбинном заводе воплощалась в жизнь ее диссертация), чтобы «побегать по театрам», и вздохнула. Какие прекрасные были времена! Низа даже веки прикрыла, вспомнив тогдашние символические цены на поезда, дешевые гостиницы и абсолютную доступность театральных билетов. Вот только в кассах всегда было пусто, и приходилось еще на подходах к театру спрашивать у прохожих, нет ли у них «лишних билетов». «Лишние билеты» неизменно находились и, даже уплатив за них вдвое или втрое дороже, они с мужем не ощущали удара по карману, так как потраченные деньги все равно оставались сравнительно небольшими.

Прошло... К величайшему сожалению.

Придавив в себе умиление, повернула и пошла в сторону «Гостиного Двора», так как помнила, что там располагались пункты горсправки. Хотя бы Друзковы жили по адресу регистрации, а не где-то в другом месте, — подумала Низа, увидев в конце концов то, что искала.

Полученный адрес Анны Витальевны ни о чем Низе не говорил, и как проехать туда, теперь в справочном бюро не сообщали. Собственно, она не спросила, может, ей бы и объяснили в виде отдельной услуги. Поэтому решила воспользоваться такси. Оказалось, что, поступила мудро. Жилой массив, где проживали Друзковы, находился почти за городом, и от конечной станции метро надо было еще долго ехать маршруткой, но на остановках стояли длинные змееобразные очереди, и в машины набивалось много людей, так что подсесть на проходящую не представлялось возможным.

Как она и подозревала, хозяев дома не оказалось. Ей открыла домработница, буркнула неучтиво, что Анна Витальевна будет после девятнадцатой, и закрыла дверь. На дальнейшие расспросы отвечать отказалась. Хорошо, что от двери далеко не отошла — прислушивалась, что эта настырная посетительница будет делать, не запалит ли вдруг на пороге костерок от злости.

Низа посмотрела на часы, отметив, что уже израсходовала четыре часа из отпущенных ей до отхода «Красной стрелы». Она прикинула, что, с учетом неблизкого расстояния до Московского вокзала, куда ей надо было возвращаться, и возможно долгого разговора с нужным ей человеком, встречу надо ускорить, иначе она не успеет. Уж не говоря о том, что ей фатально некуда было деть ближайших семь часов. Не могла же она мозолить людям глаза в этом дворе, умирая от усталости и бездеятельности, или рисковать своей миссией и отправляться на прогулку по городу. И к тому же не было уверенности, что домработница сказала правду: а что если Друзкова в отъезде и в семь вечера окажется, что Низа напрасно ждала, вместо того чтобы найти хотя бы Эдуарда Вадимовича, мужа Анны Витальевны. И последнее, ведь Друзкова могла задержаться на работе или пойти на концерт или в театр. Нет, надо было наверняка договориться о встрече, раз она уже сюда досталась.

Поэтому Низа еще раз отважилась побеспокоить пугливую хранительницу дома, она снова позвонила, а потом наклонилась к замковому отверстию и громко сказала:

— Пожалуйста, позвоните Анне Витальевне на мобильный телефон, и после соединения дайте мне трубку. Я приехала из Москвы по делу от Юрия Мефодиевича Соломина. Или все-таки скажите, где она есть и как ее найти.

Это сработало, минуту спустя дверь приотворилась, и тонкая женская рука подала Низе трубку.

— Здравствуйте, Анна Витальевна, — торопясь, чтобы на противоположном конце соединения ее не передумали слушать, сказала Низа. — Я к вам по делу Максима Дорогина. Имею очень важные сведения личного характера. Моя фамилия Горцева. Как можно с вами увидеться?

— Вы надолго к нам? — спросил Низу спокойный голос немолодой уже женщины, не обратив внимания на ее литературный псевдоним. Значит, эти люди не читают современную беллетристику, подумала Низа.

— Сегодня же уезжаю обратно. У меня в обрез свободного времени. Да и устала я очень, находясь в поездке уже несколько дней подряд.

— Не знаю, — барственно ответила женщина. — Что вы можете сообщить нового? Жизнь Максима была для меня открытой книгой.

— Я встречалась с Соломиным, — хваталась Низа за последнюю соломину. — Он кое-что прояснил мне. Я хотела бы этим поделиться с вами. И специально для этого ехала к вам из такой дали.

— Из какой? — вздохнула женщина с насмешкой в голосе. — Из Москвы?

— Из Дивгорода, — коротко сказала Низа и затаила дыхание.

Сейчас эта фраза или сработает как пароль, или окончательно отрежет ей возможность встретиться с сестрой Николки, очень вероятного Раисиного любовника.

— Подождите, — с радостным биением сердца услышала Низа. — Минут через сорок я буду дома.

Анна Витальевна оказалась дородной, высокой и рано состарившейся женщиной. Если она была на пятнадцать лет старше брата, то теперь ей исполнилось шестьдесят два года, а она выглядела на все семьдесят с небольшим. Синяки под глазами свидетельствовали о плохом сне, умственном переутомлении. А бледная кожа указывала на недостаточное пребывание на свежем воздухе, малоподвижный образ жизни. Итак, Анна Витальевна работает в каком-то учреждении и не очень заботится о себе, подумала Низа. Значит, увлечена работой.