Страница 92 из 101
Как усыпить жандармов, которые несут караул внутри? Воспользовались тем, что жандармам полагается тот же самый ужин, но ужинают они после больных. В бак с пшенной кашей влили пузырек с опиумом. Все, кто приготовился к побегу, украдкой, скрывая волнение, следили за жандармами. Вскоре те начали зевать, а к полуночи лежали на койках арестантов и спали глубоким сном.
Времени терять нельзя было. В записке, полученной из города, сообщалось, что боевая дружина будет ждать беглецов в условленном месте около трех ночи.
Матрос Петров–Павлов, один из смертников, приготовил инструменты.
Он бесшумно выдавил два стекла и начал пилить массивную решетку.
Кто–то высунул голову в новоявленную форточку, убедился, что наружного караула нет, и тихо свистнул два раза.
Раздался ответный свист — помощь ждет.
Подвязали одну к другой восемь полотняных простынь и этот белый канат спустили в окно. Первым полез Петров–Павлов. Ему достали солдатскую блузу, штаны и сапоги, а семеро остались в больничных халатах, пропахших карболкой.
За Петровым–Павловым вылезли и спустились остальные. Маневич покинул палату предпоследним.
Горячая встреча с товарищами из боевой дружины — объятия, слезы, поцелуи. Их встретили и невеста Петрова–Павлова и сестра Маневича. Они припасли узел с одеждой и бельем.
С переодеванием нельзя мешкать, беглецам нужно как можно скорее скрыться из города. Увы, паспортов для всех не хватило. Бежать решили по двое. Каждая пара беглецов получила карту губернии, компас и деньги.
Путь на станцию был беглецам заказан, дороги тоже не для них, им предстояло бродяжить по лесам.
В ту ночь из крепости бежали восемь человек, из них четыре смертника.
Двоих, в том числе Петрова–Павлова, поймали (их подвели матросские татуировки на руках) и водворили обратно в крепость. А шестеро, среди них Маневич, спаслись.
Брат и его спутник долго скитались по литовским лесам, прежде чем вышли у Эйдкунена к немецкой границе.
Нескольким беглецам, в том числе брату, удалось во время перестрелки убежать от жандармов за границу.
Но разве Этьен мог бы сейчас выдержать даже значительно более легкие испытания?
Чем больше прояснялись обстоятельства, весь распорядок в лазарете, тем сильнее Этьен мрачнел. Мысленно он уже отказался от побега. Сейчас, когда он так ослабел, что задыхается при быстрой ходьбе, побег может состояться только при условии, если его похитители применят оружие.
А вариант побега, при котором ради его жизни могут быть принесены в жертву другие жизни, Этьен считал для себя непреемлемым…
82
Бруно хорошо запомнил занятие, когда Кертнер повел речь о тактике борьбы и поведении в тюрьме.
Он свел бесконечное многообразие характеров политзаключенных в четыре основные группы.
1. Те, кто не соразмерил своих сил с тернистым, крутым путем революционной борьбы, кого тюрьма согнула в три погибели, они уже не могут распрямиться и поднять голову. Иные из них попали в Особый трибунал по недоразумению. Иные подавали прошение о помиловании, но им было отказано. Они понуро держались своей компанией, с ними не хотели якшаться другие политические, боялись доверять им тюремные тайны и подозревали, что в их среде доносчики, стукачи — «манчуриани».
Проводя занятие, Этьен с ужасом представил себя в роли человека, который подписал прошение. Нет, не знает Старик здешних условий, иначе не дал бы такого приказа и не заставил бы Этьена ослушаться.
Эти узники не брезгают посылками к фашистским праздникам. А фашисты любят, когда политические унижаются, просят о поблажках.
Бывает, политические мертвецы ведут себя на словах как крайние революционеры, но слова их ничего не стоят. Еще во время следствия эти люди становятся покладистыми и болтливыми, а на суде, желая облегчить свою участь, дают самые «чистосердечные» показания и немало навредили товарищам по процессу, даже если не опустились до прямого предательства и клеветы.
2. Те, кто прошение о помиловании не подавали и ничем не запятнали себя в тюрьме. Но узники этой категории так отчаянно устали от всего пережитого, так исстрадались, что уже не помышляют о дальнейшей борьбе. Их мечта — поскорее отбыть срок заключения и вернуться к семье, с которой их разлучило антифашистское движение. Увлечение борьбой уже миновало.
Когда неустойчивого человека изо дня в день одолевают мелочи тюремного быта, ему становятся свойственны мелкие мысли, мелочные заботы, крошечные радости, и в конце концов он мельчает сам. Не так легко человеку преодолеть состояние вечной неопределенности и неуверенности, которое ему прививают в тюрьме, и так легко свыкнуться с сознанием, что он — ничто перед тюремной машиной.
Да, не все, кто сидит долго, выйдут из тюрьмы революционерами. Сейчас трудно сказать, кто сохранит душевные силы для борьбы с фашизмом, а кто, надломленный, сдастся. Вот так же зимой не сразу отличишь живые деревья от засохших. Все прояснится весной, когда одни деревья наденут свои зеленые одежды, а другие навсегда останутся голыми.
3. К следующей категории узников Кертнер причислял тех, кто готов перенести все тюремные мучения, лишь бы сохранить себя для борьбы с фашизмом. Глупо было бы погибнуть в тюрьме из–за зловредной ерунды, пустопорожних мелочей и потерять возможность вернуться в строй. То была бы легкомысленная и непростительная растрата сил! Характерно, что этих политических не так подавляют сроки заключения, как других. У них больше выдержки. Такой подпольщик мог сказать самому себе: «Я вынужденно нахожусь на консервации. Центральный комитет еще сможет на меня рассчитывать. Сижу в резерве, коплю силы для завтрашних боев». Этьен был счастлив отметить про себя, что почти все его товарищи по камере относятся именно к такой категории политических.
Кертнер попросил всех задуматься над таким вопросом: может ли революционная энергия сохраняться и накапливаться в условиях бездействия, когда человек ни в чем не проявляет своей активности? Ведь их занятия в камере, чтение, дискусии, взаимопомощь — только одна из форм активности. Неверно думать, что сберегать силы для будущей работы в подполье значит избегать всяких столкновений с начальством. Так можно нечаянно подчиниться тюремному начальству, прийти к выводу, что вести с ним борьбу нецелесообразно. Рассуждение как будто логичное, но уводит на весьма опасный путь. Не переродятся ли такие беззубые антифашисты в приспособленцев? Есть ли уверенность, что такие коммунисты не растеряют своего боевого запала до будущих стычек и битв с фашистским режимом?
Логически очень трудно найти ту грань, на которой нужно остановиться в своем примирении с тюремной действительностью. Фашистский режим стремится лишить революционеров их революционности. Обезличить личность. Унизить человеческое достоинство. Растоптать душу, чтобы она не ожила. Чтобы человек вышел из тюрьмы физически разбитым и нравственно опустошенным. Чтобы он потерял веру в свои силы, утратил былую энергию. Бывает и так, что убеждения свои, веру в будущее узнику еще удается сохранить, но борцом его уже не назовешь. Он выходит из тюремных ворот усталым, усталым навсегда. Узник каждый день должен решать трудную задачу: сохранять себя для борьбы с фашизмом, не растрачивать сил в мелких стычках с тюремщиками, но в то же время не отказываться от своих принципов. Не биться головой об стену, избегать столкновений по пустякам. Но когда придет время — отстаивать свои права и свое достоинство всеми сбереженными силами!
Говоря об этой категории заключенных, хотелось назвать Ренато, но Кертнер не произнес его имени вслух.
4. К последней, четвертой категории политзаключенных Кертнер относил всех тех, в ком живет врожденный неутолимый дух бунта и протеста. Рассуждают они — если вообще рассуждают — примерно так: «Куда бы тебя судьба не забросила — борись, кричи, скандаль, буянь, дерись!» Их коробит монотонный покой тюрьмы, они бурно реагируют на каждый, даже самый мелкий факт неуважения к личности. Все здесь попирает их достоинство. Все ущемляет их права!