Страница 77 из 101
Илья вяло откашливался.
— Для разведчика, — продолжал Берзин, — нерешительность мысли смерти подобна. Такие люди хорошо знают только то, чего им не следует делать. Эти, по выражению Толстого, «отрицательные достоинства» свойственны некоторым дипломатам: не нарушать официального протокола, этикета, чужих обычаев, не затрагивать неприятных вопросов. Они отлично знают, чего не надо делать. А вот что именно делать, умно рискуя и действенно осторожничая, — это решить потруднее. В чем ваша ошибка? — Берзин с силой провел по стриженому затылку. — Вы рассуждаете с нашей точки зрения. А вы попробуйте стать на точку зрения абвера, ОВРА или Сюртэ женераль. Наши противники тоже не лишены фантазии, и у них нет единомыслия, которое нам с вами каждый раз облегчало бы решение задачи…
Есть начальники, которые больше всего ценят в подчиненных расторопность — вовремя дать бумаги на подпись, быстро подготовить справку, которую потребовали «наверху». Осведомленность тоже бывает различная: творческая и показная, канцелярская. Берзин больше всего ценит в подчиненных умение самостоятельно думать, а уже потом отвечать без запинки на вопросы. Не раздражается, если с ним спорят, отстаивают свою точку зрения до того, как пришло время выполнить приказ. С равнодушным, бездумным человеком спорить не о чем, с ним всегда легко сговориться, ему все ясно, он ждет руководящих указаний и жадно ест начальство глазами.
— Для того чтобы аттестовать Маневича, — Илья басовито откашлялся, я должен сослаться на чье–то мнение, получить отзыв его непосредственного командира.
— Вы его непосредственный командир! Вот и попросите у себя этот отзыв. А если не верите самому себе — перечитайте его последние донесения и дайте характеристику, основываясь на этих документах.
«Чем больше честолюбия у человека, тем он менее доверчив, — подумал Берзин. — Самые недоверчивые люди — карьеристы…»
Берзин внимательно посмотрел на Илью; лицо у того напряженно–выжидательное, как всегда, когда он находится в этом кабинете.
Илья причесывался на прямой пробор, и седоватые волосы его, приглаженные и блестящие, обрамляли лоб и виски прямыми линиями, поэтому прическа его походила на парик; тогда среди военных вошла в моду прическа «под Шапошникова».
— Может быть, запросить отзывы у наших товарищей из Италии?
— Вы же недавно сами читали мне письмо Гри–Гри, он сообщал, что Этьен ведет себя геройски.
— Гри–Гри не начальник Маневича, а письмо не отзыв, какого требует аттестация.
Есть два типа службистов. Одни придерживаются законов, но при этом всегда сообразуются со здравым смыслом и интересами дела. Другие — к ним относится Илья — придерживаются тех же самых законов, но при этом все время ищут в них какие–то зацепки, закорючки, следуют не духу, а букве, ищут повода, чтобы не сделать того–то, не разрешить этого — лишь бы их не обвинили в послаблении, потворстве кому–то.
Осмотрительность всегда сопутствует Илье. Если Берзин задает простой вопрос, тот слышит отлично. А если вопрос сложный и в нем может померещиться подвох, мимолетный экзамен, — Илья, чтобы не попасть впросак, всегда переспрашивает, как тугоухий, и выигрывает время для ответа.
Однажды Берзин услышал, как Илья говорил по телефону с кем–то из сотрудников: «Можете себя, товарищ, поздравить с большим успехом!» Илья разрешал неизвестному товарищу поздравить себя с успехом, но сам поздравить его не решился. Зачем очертя голову давать оценку, если еще неизвестна точка зрения вышестоящего начальства, может быть, самого корпусного комиссара.
Илья вообще скуп на благодарности, поздравления, премирование, похвалы своим сотрудникам, не очень ратует за повышение их в воинских званиях. Вдруг Маневич и в самом деле станет комбригом раньше Ильи?
У них в управлении много–много лет дежурил в проходной дотошный старшина. Так он даже у сотрудников, которых отлично знал в лицо, всегда требовал пропуск. Может, это и по уставу караульной службы, но Берзина раздражал сверхбдительный старшина, который сперва поздоровается и даже скажет: «Доброе утро, товарищ корпусной комиссар!» — а потом потребует пропуск. Но от Ильи–то, кажется, можно требовать больше, чем от старшины!
В отличие от Ильи, если Берзин доверял человеку, то бывал с ним откровенен и сердечно щедр. В разведывательной работе все основано на полном доверии к тем, кто это доверие заслужил…
Илья удивлялся сегодня горячности и резкости Берзина в разговоре, касающемся аттестации сидящего в тюрьме полковника Маневича. Откуда было Илье знать, что и раздражение Берзина, и сама продолжительность аудиенции по этому вопросу объяснялись совсем другим?
Берзин жалел, что допустил в разговоре несколько излишне резких выражений. Не обязательно было говорить «втемяшить в вашу упрямую башку», излишне было попрекать Илью тихой, спокойной жизнью: известно, какой у них тут курорт. Во всем остальном Берзин считал, что он прав.
«Смирволил я когда–то Илье, слиберальничал… Мало быть прилежным, осведомленным, осторожным работником. Разведка требует еще многих других качеств. Это деятельность творческая. Разведчик обязательно должен обладать еще воображением, темпераментом, обостренной интуицией. А главное — ему нужна врожденная или благоприобретенная самостоятельность мыслей и поступков. Может, в каком–нибудь другом управлении Илья дослужился бы при его исполнительности и аккуратности до больших чинов. А в нашем управлении ему все–таки делать нечего…
Илья — человек обтекаемый, без острых углов в мышлении, в поведении. Правильный, но бледный товарищ. Не делает грубых ошибок, никогда не имел взысканий и, наверно, не будет их иметь. Аккуратно платит все взносы, какие только полагается платить куда бы то ни было. Партийную чистку прошел без сучка без задоринки. Ему и вопросов–то никаких, кроме дежурных, не задавали — все ясно как дважды два. Илья столько лет работает, у него такая безукоризненная анкета, такой стерильно чистый послужной список — и вдруг ни с того ни с сего снять человека с поста…»
Берзин задумался, глядя в окно, а когда вновь повернулся, то отчужденно взглянул на стоящего посреди комнаты Илью.
— Я сам напишу аттестацию, — сказал Берзин сухо. — И сделаю это немедленно. Вы свободны.
Едва Илья вышел, почтительно прикрыв за собой дверь, Берзин без помарок написал аттестацию на полковника Л. Е. Маневича (Этьена):
«Способный, широко образованный и культурный командир. Волевые качества хорошо развиты, характер твердый. На работе проявил большую инициативу, знания и понимание дела.
Попав в тяжелые условия, вел себя геройски, показал исключительную выдержку и мужество. Так же мужественно продолжает вести себя и по сие время, одолевая всякие трудности и лишения.
Примерный командир–большевик, достоин представления к награде после возвращения.
Армейский комиссар 2–го ранга Б е р з и н».
Он вдруг подумал, что, когда Маневича вызволят из тюрьмы, когда он вернется в Москву и основательно подлечится, хорошо бы его взять в аппарат разведуправления, хотя бы на год–два. Вот для такого назначения звание «комбриг» окажется совсем не лишним. А после года–двух — может быть, и обратно в конспиративное пекло!
А что, если на место Ильи назначить Маневича? Он же знает всю подноготную разведки, столько лет воочию и пристально наблюдает за подготовкой Гитлера и Муссолини к большой войне.
После того как Берзин поработал в Испании, поварился там в кипящем котле, он на многие старые порядки, заведенные в разведуправлении, начал смотреть по–новому и заново переоценивал всех работников. Каждый работник разведуправления должен сам хлебнуть однажды опасности, почувствовать себя в шкуре того, кто ходит по краешку жизни, кто не только циркулем мерил карты, а мерил шагами фронтовые дороги, ходил по тылам врага в разношенных сапогах, кто слышал орудийные залпы не только на торжественных похоронах у Кремлевской стены…
Лучшие сотрудники управления рвались на горячую оперативную работу. Не далее как сегодня утром непременный и незаменимый секретарь Берзина, надежная и смелая Наташа Звонарева, уже в который раз попросила: