Страница 45 из 101
Вот все, что удалось сказать Скарбеку. Он больше слушал, что ему говорила Анка, он изображал дело так, будто ему с трудом удается вставить словечко–другое в раздраженную речь жены.
А когда Скарбек положил трубку и отошел с Некто от переговорной будки, он мягко усмехнулся:
— Между прочим, у китайцев болтливость жены — одно из семи оснований, достаточных для развода.
38
Ни одна живая душа, кроме Этьена, не знала, какие испытания уже выдержала нежная дружба и любовь Зигмунта и Анки. Впервые они увидели друг друга в тюремном дворе, в Варшавской цитадели. Оба помнят мрачное здание на Даниловичской улице в Варшаве, около старой городской ратуши, напротив оперного театра. Там помещалась дефензива, или «дефа», или «двуйка», а сотрудников сыскной полиции при Пилсудском называли «двуйкажами». После очередной облавы на коммунистов Зигмунт и Анка подверглись там жестоким допросам под присмотром очень образованного полковника Погожельского. Он даже читал Ленина и в перерыве между допросами любил вступать с арестованными в политические дискуссии. Это по его приказу молодую Анку, тогда еще невесту Зигмунта, не один день держали в карцере.
Скарбеки оказались в группе польских коммунистов, которых молодая Советская Россия выменяла на каких–то пилсудчиков и вожаков банды Булак–Балаховича, Анка с Зигмунтом очутились в Москве, и вскоре он надел военную форму. Позже с ним познакомился Берзин и направил его в военную академию. Что Скарбека в ту пору больше всего мучило — он плохо усваивал математику. Как он старался! И все же никак не мог совладать с квадратными уравнениями или с биномом Ньютона. Он начал в академии с обыкновенных дробей, за десять месяцев прошел, а вернее сказать, пробежал весь курс алгебры, но знал ее поверхностно и никак не мог перейти из подготовительной группы на первый курс. Скарбека нервировало, что он и еще один товарищ, слабо успевающие, занимались отдельно с преподавателем. А на первом курсе его ждали таинственные интегралы и дефференциалы!
Скарбек отчаялся и подал Старику рапорт с просьбой отчислить его из академии. «Несмотря на все мои усилия и старания… Я не боюсь трудностей, но… Целесообразно ли продолжать учебу? Мой возраст, а также слабая школьная подготовка…» Старик написал на рапорте строгую резолюцию: «Не одобряю. Такое малодушие не к лицу и не к месту. Пусть еще год учится, потом дадим передышку. У нас в академиях многие с небольшим общим образованием. Тем не менее учатся с успехом. 5. 3. 1932. Берзин».
Но самое поразительное, что, когда Скарбек волею судьбы занялся коммерческой деятельностью — сперва в Германии, затем в Китае и в других странах, — он удивительно ловко, умело вел все свои денежные расчеты, и Этьен иногда прибегал к его помощи в самых запутанных финансовых делах. Этьен вспоминал его двойки по математике, а Скарбек недоуменно разводил руками и ничего не мог объяснить. Вот если бы у них в военной академии была такая учебная дисциплина «конспирация», тут бы Скарбек наверняка стал отличником. Как талантливо играл он роль процветающего негоцианта, болтливого и в чем–то наивного, недалекого дельца!
Поначалу Скарбек был смущен ролью, которую ему предстояло сыграть в Турине. Еще недавно состоятельный фабрикант — и вдруг владелец провинциальной фотографии на окраине города! Где–то у черта на куличках, или, говоря, по–польски, — где черт желает доброй ночи.
Нелегко сразу изменить всем привычкам и повадкам богатого человека, а потому Скарбек выдавал себя за разорившегося фабриканта. Тогда при нем могут остаться и гонор, и апломб, и манеры, и лоск.
Владелец захудалой фотографии вел себя с гордым достоинством и уверенностью в себе, как привык в Китае. Интересно, что до того, как Скарбек «разбогател» он не умел разговаривать с начальством на равных, некстати скромничал и не к месту стеснялся. А китайская «легенда» помогла ему набраться уверенности. Старик сказал тогда Скарбеку: «В том, как тебя оценивают окружающие, много значит — за кого ты сам себя выдаешь. На человека смотрят так, как он сам себя сумел поставить…»
Взаимоотношения Скарбека с итальянской полицией можно назвать отличными, поскольку никаких взаимоотношений не было и осложнений тоже не возникало.
По существующему порядку, каждый раз, выезжая из Италии, нужно сдавать вид на жительство пограничным властям, а возвращаясь, получать в квестуре новый вид. Но так как Скарбек ездил в Третий рейх по самодельным визам, сфабрикованным немецкими товарищами в Германии, он своего вида на жительство не менял, кроме как под новый год, что обязательно для всех иностранцев.
Правда, много треволнений принес Скарбеку его просроченный польский паспорт, но итальянцы об этом и не подозревали. Перед тем как срок паспорта истек, Скарбек выехал в Сорренто и оттуда послал письмо в польское посольство, в Рим. Он сообщил, что болен, лечится на курорте и просит продлить паспорт. К письму он приложил чек на тысячу лир для оплаты телеграфных расходов, связанных с его просьбой. У Скарбека были основания желать, чтобы паспорт не отсылали в Харбин, где его выписали и где была поставлена последняя выездная виза. Он хотел, чтобы все паспортные данные, включая номер и дату, проверяли по телеграфу. Все телеграфные расходы составили едва пятьдесят лир. Но если бы Скарбек не послал в посольство такой внушительный чек, его просьба, скорее всего, не была бы выполнена. Всегда нелишне напоминать посольству или полиции, что они имеют дело с богатым человеком…
Скарбек охотно и часто рассказывал, что у него была фабрика в Китае, а когда там началась революционная смута, он фабрику продал, решил отдохнуть от крупных дел и приехал в Италию. Он выбрал Италию по совету берлинского профессора, чтобы полечить здесь сына. У мальчика небольшое искривление позвоночника, его полезно подержать под итальянским солнцем, ему нужны морские купания. От Турина рукой подать до целебных пляжей.
Было у Скарбека свое маленькое увлечение, которое помогало ему отдыхать от перегрузки всякими делами в «Моменто» и за его порогом, — в задней комнате при ателье стоял токарный станок по дереву, и Скарбек любил столярничать. Он смастерил два стула, телефонный столик, табуретку для кухни, сам выточил крокетные шары, молотки. Мальчику противопоказаны все игры с резкими движениями, и поэтому Скарбек, как только обосновался в Турине, оборудовал во дворе «Моменто» площадку для крокета. Польские гости увлекались этой игрой.
39
Джаннину ошеломило официальное извещение из туринской тюрьмы: ей разрешено свидание с гражданином Паскуале Эспозито. Она не знала, при каких обстоятельствах арестован Кертнер, и понятия не имела о том, что арестован отчим. И она и мать были уверены, что Паскуале находится в плавании или еще собирает самолеты на испанском аэродроме.
Свидание разрешалось воскресное, а извещение Джаннина увидела только во вторник вечером, когда вернулась к себе из конторы.
Паскуале сидел как на иголках и ждал свидания с дочерью. Ему обещали свидание в воскресенье. Его привели в комнату свиданий, посадили на табуретку.
Он ждал, ждал, ждал, сидя у решетки, а дочь не пришла.
— Вы обещали выпустить ее из тюрьмы! — кричал назавтра Паскуале в кабинете низенького следователя. — Меня обманули. Какая подлость!
— Ваша дочь на свободе. Даю честное слово офицера!
— Значит, ее так мучили, что она не смогла дойти до комнаты свиданий. Или не хотела огорчать меня своим видом. Может, она стала калекой? Вы, только вы виноваты!
— Ваша дочь совершенно здорова. И отлично выглядит.
— Почему же она не пришла на свидание?
Следователь пожал хилыми плечами:
— Пошлем новую повестку. На будущее воскресенье…
В будущее воскресенье Джаннина робко вошла в комнату свиданий. Комната перегорожена двумя решетками; они образуют коридор, по которому взад–вперед ходит надзиратель. Коридор узкий, но достаточно широк для того, чтобы руки, протянутые сквозь решетки, не дотянулись одна до другой.
Впервые в жизни Джаннина переступила порог тюрьмы, впервые оказалась в комнате свиданий.