Страница 38 из 101
Он дождался, когда на стоянке остался только один таксомотор, стремглав сбежал по лестнице, вскочил в него и уехал. Уезжая, он успел заметить, что растерявшийся агент побежал к телефону–автомату.
Небольшое кафе при «Гранд–отеле» не имело своего названия, но все называли его «Мандзони». Кафе и бар помещались в доме на углу виа Алессандро Мандзони и виа Гроссо Россо, это неподалеку от театра «Ла Скала». Мемориальная доска напоминает о том, что в «Гранд–отеле» умер Джузеппе Верди, а ниже этой доски висит табличка с названием улицы.
Кертнер сидел в кафе «Мандзони» и все поглядывал по обыкновению на раскрытую дверь и на окна. На всякий случай он вышел к газетному киоску на углу, купил свою всегдашнюю «Нойе Цюрхер цейтунг», вернулся к столику Тамара не появлялась.
Значит, все благополучно и вечернее рандеву состоится.
Не хотелось звонить в контору утром из квартиры, а сейчас, когда отсутствие Тамары успокоило его, важно было знать — приехал ли Паганьоло.
Он позвонил в контору, но не успел отойти далеко от стойки бара и опуститься на стул, как в кафе раздался звонок.
К телефону подошла буфетчица. Держа трубку, она, по–своей неопытности, не удержалась от подозрительного взгляда в его сторону.
Этьен понял: осведомляются о человеке, который только что набирал телефонный номер «Эврики».
Он быстро расплатился, вышел из кафе и повернул по тротуару налево мимо магазинов парфюмерии, ювелирных изделий, мехов, мужского конфекциона, фотографии, кафе.
Подошел к «Ла Скала»; вот трамвайная остановка, до которой он обычно провожал Ингрид.
Куда уехать?
Трамвай уже отходил, а он еще не решил, где провести время, оставшееся до вечернего свидания с Тамарой.
И тут он подумал неожиданно, что вряд ли кому–нибудь из агентов придет в голову мысль искать его в Дуомо. Он решил зайти в собор и побыть там до вечера среди молящихся.
Этьену повезло. В соборе торжественная месса, служит кардинал. И, в меру тяготясь, Этьен провел в Дуомо около трех часов, внимая богослужению, которое украшал превосходный хор.
Цветные витражи собора теряли с приближением вечера свою яркость. А когда он вышел на паперть, уже подоспел ранний вечер, скоро зажгут фонари на площади.
Вот когда он в полной мере оценил удобства своих свиданий с Тамарой в городском парке. Там на скамейках сидят или гуляют в глухих аллеях парочки, ищущие уединения. Такое же удобное место для конспиративных свиданий в Париже, в Люксембургском саду, около фонтана Медичи. Там всегда встречаются студенты, молодые влюбленные. Этьен с горькой усмешкой подумал, что когда–то, лет десять назад, ему легче было притворяться влюбленным, пришедшим на свидание, чем теперь. А придет время, когда подобная маскировка будет уже совсем не к лицу.
«Ну что же, стану тогда завсегдатаем пивной или любителем карточной игры».
С утра стояла, как говорил Этьен, «промокательная погода», а после мессы в соборе выдался погожий вечер.
Луна сегодня приторно–желтая, неправдоподобная, театральная. В парке околачивалось столько парочек, что трудно было найти свободную скамейку. Он шагал по темным аллеям парка, невольно мешая кому–то, спугивая кого–то, подсматривая за кем–то, а его провожала безоглядная, торопливая и откровенная парковая любовь.
Тамара принесла депешу, полученную на имя Этьена. Его подгоняло нетерпение, захотелось тут же эту депешу прочесть, и они пересели на скамейку, стоявшую под фонарем.
Тамара всегда удивлялась умению Этьена расшифровывать письма, лишь изредка прибегая к карандашу и бумаге. Для этого надо обладать феноменальной памятью. А Этьен считал, что ничего особенного в этом нет. Постоянная тренировка, мозговая акробатика — вот и весь секрет. Есть шахматисты, которые любят играть вслепую, то, что французы называют «a l'aveugle», не глядя на доску, но это вовсе не значит, что те шахматисты самые сильные.
Этьен рассказал Тамаре о том, как настойчиво за ним охотятся. Он не сомневается — нити тянутся из Испании. За ним охотились там немецкие тайные сыщики. Он уверен, что за ним шпионили также агенты Франко, и его тревожит, что они остались неузнанными. От испанской контрразведки он ускользнул, но его передали итальянской.
— Ты видишь? — Этьен показал на свою тень, отброшенную фонарем на песчаную аллею. — Это только одна моя тень. Вчера на улице Боккаччо ты видела мою вторую тень. Она гуляла в новеньком канотье.
— Но ведь ты был в Генуе, — перебила Тамара с тревогой, — а я на всякий случай встречала туринский поезд. Как ты в него попал?
— Это я путешествовал вместо тебя. Видел проездом Анку. Крайние обстоятельства заставили пойти на крайний риск.
Этьен заговорил о своем плохом предчувствии, что было совсем на него не похоже. Тамара не помнит случая, чтобы Этьен поддался панике.
— Впрочем, это не предчувствие, — вздохнул Этьен, — а чувство самосохранения. Все время слышу за своей спиной топот погони.
— И сегодня?
— Я три часа молился в Дуомо, чтобы не сорвалось наше свидание. Этьен не улыбнулся своей шутке и мрачно добавил: — Кажется, это наше последнее свидание. И моя завтрашняя встреча со связным — мы должны были встретиться в «Банко ди Рома», в подвале, где сейфы, — тоже отменяется… Жаль, очень жаль… Пока идет война в Испании, каждый день бесконечно дорог.
На случай катастрофы Гри–Гри должен заблаговременно выработать план действий, чтобы из конспиративной цепи не выпали отдельные звенья. Как хорошо, что у него с Гри–Гри не было никаких личных контактов!
Их последние свидания состоялись еще в прошлом году, они проходили по самым строгим законам конспирации.
Встречались они в разных городах, в дни, которые упоминались как бы невзначай в каких–то деловых корреспонденциях. При том коде город и день встречи были величинами переменными, а постоянной величиной было место свидания и время дня — всегда в час дня, всегда в зале ожидания первого класса главного вокзала.
Перед тем как расстаться с Тамарой, Этьен еще раз напомнил: Скарбек должен в самые ближайшие дни выехать за рубеж со всеми материалами, которые ему передала Анка.
Ради этих драгоценных материалов Этьен ездил в Испанию. Ради них пил за здоровье фалангистов, подкармливал фашистские газеты, давал деловые советы Хуану–Гасу Гунцу, аплодировал фильму «Триумф воли», чинил шасси «бреге», играл в кошки–мышки с гестаповцами из «портовой службы», состоял в адъютантах у святой девы Марии.
32
Он еще раз взглянул на запыленное зеркало, в котором отражались часы. Судя по тому, что стрелки часов показывают в зеркале десять минут восьмого, сейчас без десяти пять.
Паскуале опаздывал уже на двадцать минут. Странно, потому что прежде он всегда являлся минута в минуту — лишь бы поскорее отделаться от свидания. А сидя за столиком, Паскуале нетерпеливо поглядывал на часы, он всеми силами старался сократить пребывание в обществе Кертнера на виду у посетителей траттории.
Человек он нерешительный, робкий, и если уж сам решился назначить встречу, значит, у него есть для этого серьезные основания.
По–видимому, он задержался в Испании дольше, чем предполагал. Последние три недели от Паскуале не было ни слуху ни духу. Это тем более странно, что они с Блудным Сыном ушли в рейс на одном пароходе, а тот уже вернулся.
Кертнер не был похож на человека, который заглянул в тратторию, чтобы впопыхах перекусить. Хозяин бросил оценивающий взгляд — этот посетитель уже не впервые наведывается сюда. Он хорошо одет, в руках немецкая газета. Этьен сегодня надел новый английский костюм — черный, в белую узкую полоску, — в котором ходил накануне в «Ла Скала».
В свое время осторожный Паскуале отказывался являться на встречи по вызовам Кертнера и поставил условие: он сам, когда ему удобно, необходимо и он уверен в полной своей безопасности, назначает встречи, вызывая Кертнера условной открыткой. Постоянными величинами в этом условии были время дня, место и день недели.
Было еще условие, на котором настоял сверхосторожный Паскуале: они сидели за столиком в углу зала как чужие, не заговаривали друг с другом. Но кто позволит себе подсесть к незнакомому посетителю при обилии пустующих столиков? Вот первая причина, почему встречи происходили после работы. А вторая причина — час «пик», можно затеряться в уличной толпе, в трамваях давка; легче приехать, уехать незамеченным и тому и другому.