Страница 88 из 108
Хейниш направился в комнату, где толпились рядовые. Там на полу лежала навзничь молодая девушка. На ее снежно — белой блузке расплылись красные пятна. Автоматная очередь наискось прошила ее грудь. И мертвая она стискивала в руке пистолет. Через разбитые окна ворвался ветер и поднял пепел от сожженных бумаг.
«Радистка! — уяснил Хейниш. — Успела сжечь шифры и сообщения…»
— Где передатчик?
— Вот он, — указал шарфюрер Гельмут. — К сожалению, в него попали из автомата.
— Чьего производства?
— Английского.
— Комнату для допроса подыскали?
— Так точно!
— Где она?
— Прошу за мной, господин штандартенфюрер.
…«Как же нас раскрыли?» — терялся в догадках
«Меркурий» и не находил вразумительного ответа.
«Хвоста» за собой он не притащил. В этом он был уверен. Тогда почему же? Очевидно, произошел тот нелепый случай, какого никто не может предусмотреть и от которого ни один разведчик не застрахован.
Какая же ситуация сложилась теперь?
«Пенелопа» погибла. Как герой, в неравном бою с врагом. Документы, которые могли бы их раскрыть, она успела сжечь — он это понял по разговору, который вели возбужденные стычкой солдаты. Рация изрешечена пулями. А она — английского производства. Это что–то дает? Поглядим… Главное сейчас — выяснить, что немцам известно. Теперь настала очередь провести свой последний бой и ему, «Меркурию». Он понимал, что этот поединок будет намного тяжелей, чем бой с оружием в руках, который дала «Пенелопа». Такой отпор, как она, он уже дать не сможет. Его будут пытать, без этого не обойдется в любом варианте допроса. И единственное его оружие здесь — молчание. То самое упорное молчание, которое бесит и раздражает палачей, а следовательно, и ускоряет гибель…
Было бы неплохо, если бы удалось навести немцев па мысль о том, что он — английский разведчик. В этом кроются кое — какие мизерные шансы «потянуть» время, пока узнают о его провале на Родине. Может, «Пенелопа» успела передать сигнал в Центр? Кто знает. Никто ему теперь об этом не сообщит…
Грубый толчок в спину, и «Меркурий» оказался в комнатушке, где уже расположился за столом багровощекий штандартенфюрер. Перед ним лежали отобранные во время обыска документы. Справа стоял передатчик с пулевыми отверстиями.
— Садитесь, — бодро предложил эсэсовец, не скрывая своей победной мины. Птичка оказалась непростой!
«Меркурий» сел в кресло напротив стола. Руки ему освободили. Но что из того? За спиной у дверей встали два автоматчика.
— Ваше имя? — спросил Хейниш.
— Эрих Венцель, — ответил «Меркурий». — Мои документы перед вами на столе.
— Если речь идет о подделанном удостоверении, то оно действительно передо мной, — чуть ли не дружески проворковал штандартенфюрер. — Но я спрашиваю вас о настоящем имени.
— Эрих Венцель, — сухо повторил «Меркурий».
— Значит, вас следует понимать так: назвать себя не хотите. Тогда спрошу о другом: на кого работали?
— О чем вы? — артистически изумился «Меркурий».
— Не выйдет! — штандартенфюрер хлопнул ладонью по столу, — Вас с головой выдал всемогущий господин Случай!
— Хотел бы я встретиться с тем господином с глазу на глаз, — усмехнулся лейтенант.
— Что ж, я предоставлю вам это удовольствие немедленно! — И приказал часовым: — Позвать господина Гейлигена!
— Яволь!
«Кто это? — насторожился «Меркурий». — Гейли–ген? Вроде слышал… Хотя ничего удивительного: есть паршивый провинциальный городок — Гейлиген… Возможно, ассоциация…»
Он не успел додумать до конца. Двери раскрылись, и вошел мужчина в непромокаемом плаще и в низко надвинутой на лоб шляпе. Только теперь воротник плаща лежал, как и полагается, вокруг шеи на плечах, а не торчал, закрывая лицо.
«Случайный прохожий! — мгновенно узнал его «Меркурий». — Но кто он? Откуда узнал? От кого?»
— Вы знаете этого человека? — спросил эсэсовец, указывая на задержанного.
— Существенно! — ответил агент.
Это слово разбудило у «Меркурия» какое–то неясное воспоминание. Характерное словцо, разведчик понимал это, было связано с каким–то давнишним событием. Очень давнишним! Нужно вспомнить.
— А вам этот человек знаком? — теперь уже Хейниш обратился к разведчику, указывая на агента.
— Никогда не видел! — ответил «Меркурий».
Агент издевательски скривил узкий рот.
— Напрасно не признаете наше знакомство, господин… э… Как вас? — Добавил, словно расщедрился: — Даю вам возможность самому назвать свою фамилию.
— Хватит провокаций! — решительно отрезал «Меркурий». — Этот человек лжет! Нахально, с неизвестной мне целью. Я утверждаю: вижу его впервые! Почему вы, господин штандартенфюрер, верите голословным утверждениям клеветника, а не слову и документам офицера вермахта?
— Вы были в этом доме? — повысил тон Хейниш. — Здесь обнаружена рация!
— Ну и что из этого? Я заглянул к миловидной женщине, а не к радистке! Откуда мне знать, с кем она еще знается? Соседи, владельцы здешних магазинов, наверное, тоже были с нею знакомы. Или кто–либо еще… Уйма людей! Неужели вы всех станете хватать? У нее же на лбу не написано!.. Не возражаю: я виноват… Но вина моя такого рода, которая карается, в крайнем случае, штрафным батальоном. Я знаю порядок!
На что он рассчитывал? Этими словами «Меркурий» хотел «разговорить» неизвестного свидетеля, пытаясь узнать, что же конкретно вызвало его провал. От этого зависела линия дальнейшего поведения.
Расчет оказался безошибочным. Штандартенфюрер задумался и нахмурился.
Человек в плаще торопливо выпалил:
— Это я лгу, господин?.. Сказать? Скажу: Астафьев! Разве это не ваша фамилия? Разве не так до войны вас называли в Астрахани? Вспомните, как горело нефтехранилище и кого вы расспрашивали после диверсии.
Вы прибыли тогда на буксире «Каспий». Вспомните обстоятельно, — он надменно выпрямился, — Тогда вы непременно узнаете и меня! Ну, как? Существенно?
— Так он русский? — расцвел Хейниш.
Теперь Астафьев узнал человека в плаще.
Хорст Гейлиген. Немец с Волги. Бывший радист буксира «Каспий». После диверсии на нефтехранилище на него упало было подозрение, но не хватало доказательств. А предположения к судебному делу не подошьешь. Теперь, когда уже поздно, доказательства налицо… Да, это его любимое словечко — «существенно», которое он выпаливает большей частью невпопад. Ну что ж, по крайней мере, ясно: с вариантом «английский разведчик» ничего не получится. Остается одно — все отрицать. Отрицать последовательно и упорно. Ни одного лишнего слова. Он — Эрих Венцель, и баста. Конец в любом случае один.
— Вы что, очумели? — возмутился «Меркурий». — Кончайте эту провокацию!
В этот момент без стука распахнулись двери и в комнате появилась фигура Пауля Шенка.
Хейниш никак не ожидал его появления и удивленно уставился на штурмбанфюрера.
— Хайль Гитлер! — произнес тот скрипучим голосом.
— Хайль, — в смятении ответил Хейниш. — Вы по какому делу?
— По приказу обергруппенфюрера!
— Что–то случилось?
— Именно! Группенфюрер господин Мюллер пожа ловался на ваши самовольные действия, — с нескрываемым злорадством сообщил Пауль Шенк. В его бесцветных глазах Хейниш впервые увидел некое подобие людских чувств. Вероятно, штурмбанфюрер позволял себе расслабиться лишь тогда, когда сообщал нечто неприятное. — Обергруппенфюрер не любит, когда жалуются на бездумные действия его подчиненных. Он вызывает вас немедленно. Я буду ждать в машине. Хайль! — он вскинул правую руку и вышел, не желая ничего выслушивать в ответ.
— Та — ак, — Хейниш угрожающе метнул злой взгляд на Гейлигена. — Успели натрезвонить?
— Я обязан докладывать шефу, — пожал плечами агент, — обо всем! Существенно!
— Что ж, допустим. Но предупреждаю: я не привык долго ходить в должниках.
— О каких долгах может быть речь? — примирительно произнес Гейлиген. — Каждый из нас имеет свой круг совершенно определенных обязанностей. Я выследил. Вы арестовали. Остальное — детали. Несущественные!