Завещаю вам жизнь.

Следите за эфиром. Исчезнувший связной постарается сообщить о провале Инги Штраух. Желательно его запеленговать!

Слушаюсь, господин адмирал!

Впрочем, может быть, он уже сделал свое дело.

В тот самый вечер, майор? сказал наконец адмирал.

— Так точно, господин адмирал!

— И все же следите за эфиром.

— Слушаюсь, господин адмирал.

Канарис опять разглядел какой-то сорняк.

— Как идет радиоигра от имени Лаубе? — спросил он немного погодя. — Тревожных симптомов не замечено?

— Никак нет. Русские отвечают регулярно. В последней телеграмме запросили сведения о строительстве Атлантического вала.

— Что вы думаете по данному поводу?

— Я, господин адмирал? Я думаю, что русские ничего не подозревают.

— Почему же тогда к Инге Штраух забросили связного?

— Связного, господин адмирал?.. Но, может быть, тогда, в сорок первом, связь со Штраух не установили? Ведь в ноябре Штраух на самом деле отсутствовала в городе. Она находилась в Дрездене, господин адмирал.

Канарис поправил длинную плеть какого-то плюща.

— Значит, вы полагаете, майор, что «Аргус», приехав из Брюсселя, не сказал Лаубе о существовании Инги Штраух? Что Лаубе не получал адреса «Альфы» и приказа для нее?

Граве был захвачен врасплох.

— Я не знаю, — признался он. — Но если Аргус» дал адрес...

Канарис остановился и обернулся к майору.

— Так думают в гестапо, — сказал он. — Но наши друзья ошибаются.

— Ошибаются, господин адмирал?

— Поставьте себя на место русских, майор. Они утратили связь с двумя группами разведчиков в Берлине. То, что групп было две, явствует из наличия двух адресов, сообщенных в Брюссель. Если бы Лаубе и Штраух принадлежали к одной группе, то не существовало необходимости давать сразу два адреса: найдя либо Лаубе, либо Штраух, связной из Брюсселя находил обоих. Вы согласны?

Граве переступил с ноги на ногу. Его мутило от запахов оранжереи, он еще не оправился от шока, нанесенного сообщением об исчезнувшем связном, и соображал туго.

— Да, но кто-то мог оказаться в отъезде... — выговорил майор.

— Допустим. И все же давать два адреса, если разведши входят в одну группу, бессмысленно. Обратите внимание: Москва назвала брюссельскому связному еще одно имя - доктора Крамера, но адреса Крамера не дала. Почему? Да потому, что Крамер, как мы теперь знаем, был хорошо знаком с Лаубе. А вот адрес Инги Штраух связной получил! И получил он этот адрес только по той причине, что Генрих Лаубе ее не знал.

— Действительно...

— Я скажу больше, — продолжал Канарис. — Я думаю что брюссельский связной и не имел полномочий взывать Штраух с Лаубе. Дело не в том, что две изолированные группы всегда имеют больше шансов уцелеть. в случае провала одной другая остается неприкосновен

Дело еще и в другом!

— Но мы с самого начала исходили из версии, что речь о двух отдельных группах! — обрадовался возможностью вставить слово Граве.

— Правильно. Однако кое-чего мы узнали.?-

— Могу вас обрадовать: граф фон Топпенау уже дал показания.

— Он завербован неким Больцем от имени Интеллидженс сервис.

" Значит, он признался?!

И видимо, он говорит правду. то русские и в этом случае проявили себя великолепными мастерами нашего дела. Во всяком случае, психологию графа они, конечно, изучили до тонкости. Да и сама идея блестяща — использовать своего яростного противника, как самого надежного союзника. Это был гениальный ход, майор. Ведь граф, как многие аристократы, относится к существующему режиму без особого энтузиазма... Но сейчас речь не об этом. Речь о признаниях графа. Они многое объясняют. В частности, почему молчит Штраух.

— Я не совсем понимаю...

— Гестапо предъявило ей телеграмму из Москвы, не так ли?

— Да.

— А Штраух тоже могла думать, что работает на Лондон, майор. И считала эту телеграмму фальшивкой. Верила, что следствие находится на ложном пути и не соберет никаких доказательств.

Канарис снова направился вдоль стеллажей. Граве последовал за ним.

Но если дезертир из люфтваффе, этот Гизеке, был переброшен русскими... — начал майор.

— Неужели вы думаете, что он докладывал Штраух о том, кто являлся ее настоящим хозяином? — с иронией спросил Канарис. — Он наверняка ничего не сказал.- Ах, как жаль, что поспешили с расстрелом этого радиста! В разведке никогда нельзя спешить, майор! Никогда!

— Мы предполагали, что именно рация Гизеке выходила в эфир с января по апрель... — сказал Граве, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Но ведь ее телеграммы не расшифрованы! — возразил Канарис. — И неизвестно, когда будут расшифрованы... Подумайте лучше о другом, майор.

Да, господин адмирал?

Канарис достал платок и вытер запачканную землей руку.

Первое, - сказал Канарис. - Если Штраух и фон Топпенау считали, что работают на англичан, то на ближайших друзей этой пары надо искать не среди лиц, в прошлом близких к так называемой демократии, к социалистам и коммунистам, а среди совершенно других людей. Но это не ваша забота, впрочем. И второе. Связной к Штраух мог прийти не с пустыми руками.

Граве опять ничего не понимаж

— Гизеке был арестован внезапно, не так ли? — спросил адмирал, видя замешательство собеседника. — Внезапно. Значит, сообщить Москве он ничего не мог. и Москва не понимает причины перерыва в связи. А связь нужна и Москве, и Штраух. Во всяком случае, Штраух начиная с апреля проявляет беспокойство, а Москва только что прислала к ней своего человека. Это бесспорно, не так ли?

— О да, господин адмирал!

— Существует одна любопытная деталь, — сказал Канарис. — Связной, прибывший на квартиру к Штраух, не был обманут внешностью Анны Рихтер. Он спросил у нее о каком-то что это владельце автомастерских... Как по-вашему что это означает, майор?

— Может быть, связной знал Штраух в лицо? - высказал догадку Граве.

И да и нет вряд ли. Скорее всего, Москва опасалась провала и связной проверял, нет ли на квартире засады - надо учесть, что внешность Рихтер не сыграла ни какой роли, то можно подумать, что Москва и не слишком доверяла Штраух. В самом деле, майор, ведь если Раух не коммунистка, не «идейный борец», как все наши противники, а обычный платный агент, ей внушили вдобавок, что она работает на англичан, этих, по мнению русских, империалистов, то о каком доверии к Инге Штраух со стороны Москвы может идти речь?

— Да, это бесспорно, господин адмирал!

— А из этого следует, что связной мог оказаться не рядовым агентом, получившим задание восстановить радиосвязь, а фигурой более важной. Не исключено, между прочим, что он имел приказ и припугнуть Штраух и фон Топпенау, если понадобится.

Адмирал сидел на корточках, подвязывая непокорную лиану.

— Но тогда у него имелись бы какие-то компрометирующие Штраух или фон Топпенау материалы, — подумав, сказал Граве, глядя на адмирала сверху вниз.

Адмирал поднялся, отряхнул ладони.

— Совершенно верно, — сказал он. — Например, копия письма Штраух или фон Топпенау к какому-нибудь третьему лицу. Или копия телеграммы, посланной Штраух в Москву.

— Тогда там была бы подпись! — воскликнул Граве. — Мы узнали бы клички Штраух и фон Топпенау!

— Их клички уже известны, — спокойно сказал Канарис. — Фон Топпенау назвал их. Кличка Штраух -«Альфа», а самого фон Топпенау называли «Зеро». А вот копии письма у нас нет.

На этот раз Граве сообразил.

— Но это же нетрудно сделать, господин адмирал! -широко улыбнулся Граве. — Однако принесет ли фальшивка пользу?

— Если Инга Штраух увидит подобную копию - помнить все посланные телеграммы она не может! — если она увидит подобную копию и узнает, что посылала свои телеграммы не в Лондон, а в Москву, то это может дать определенный психологический эффект! — сказал Канарис.

— Чувствуя себя обманутой, страшась связи с большевиками, надеясь, что связь с англичанами будет расценена как меньший грех, Штраух может наконец заговорить. Вы понимаете меня, майор?