Страница 27 из 47
— Пошли проверять! — приказал Чепаев.
В подвале уже можно было дышать. На полу валялись прогоревшие до пепла тряпки, очевидно, сброшенные злоумышленниками вниз. Сейф открыли, выгрузили бумаги, пошли проверять. Пока проверяли, рассвело.
Тем временем Петька обскакал все посты. На северном старший караула Данщин сказал, будто в смену Бронштейна была зафиксирована активность. В журнале Бронштейн записал: «Время: 12 ч. 03 мин., со стороны ст. Сломихинской приб. маш. «Руссо-балт», водит. — краском Тверитинов. Куда: штаб див.».
Петька даже обалдел. Тверитинов? Вернулся? Да еще на «Руссо-балте»?
Следующая запись оказалась еще интереснее: «Время: 1 ч. 27 мин., из штаба див. уб. маш. «Рус- со-балт», водит. — зам. нач. шт. Колокольников, сопр. — кр-ц Деревянко. Куда: ст. Сломихинская».
— Где Бронштейн? — спросил Петька.
— В казарме, отсыпается, — ответил Данщин.
Петька вскочил на коня и помчался в казарму.
Фима Бронштейн не спал, сидел в караулке
и ждал, когда к нему приедет друг — пить чай с настоящим шоколадом. Когда в караулку ворвался порученец Чепаева, Бронштейн слегка перетрусил.
— Ты ночью дежурил на северном въезде?
— Ну, я, — ответил Бронштейн.
— Кого видел?
— Арканю Тверитинова.
— Точно его?
— Я Арканю с гимназии знаю, он это. Вот, шоколад мне привез, — Фима повертел перед носом Петьки измятой плиткой.
— А потом?
— Потом замначштаба с часовым зачем-то в Сломихинскую среди ночи поперлись.
— И ты отпустил?
— Так у них записка была от начштаба.
— Где записка?!
Бронштейн побледнел. Выражение его лица было столь красноречивым, что Петька сказал:
— Это трибунал, боец. Собирайся, едем в штаб.
Через десять минут Фима Бронштейн с поникшей головой стоял перед командирами подразделений.
Расспрашивал его Чепай — мягко, без привычной запальчивости. Бронштейн отвечал коротко и по делу.
— Значит, получается, ты впустил Тверитинова в станицу и указал дорогу до штаба?
— Так точно, товарищ начдив. Вы же сами знаете — от нас только прямо до площади.
— Знаю, Фима, знаю. А ничего необычного не заметил?
— Чего уж необычного — Арканю три месяца погибшим считали, а он вдруг как с неба упал. Ну вот разве что на машине приехал. Это ж «Рус- со-балт», на котором Попов ездит, правильно? Но я так понял, что ему лично Попов отдал машину, Арканя ведь сам на ней раньше ездил.
— Со Сломихинской связались? — спросил Чепай у связистов.
— Не получается. Похоже, где-то обрыв на линии.
— Когда восстановите?
— Как только обрыв найдем — так и восстановим.
Чепаев почесал небритое лицо. Как-то все одно к одному: исчезновение Тверитинова, покушение на начштаба, бегство подозреваемых. Но куда они целого краскома подевали?
— Колокольников и Деревянко в машине ничего не везли? — спросил Чепаев.
— Никак нет, — ответил Бронштейн. — Виноват я, товарищ начдив. Они мне записку под нос сунули, Колокольников сказал — срочно. Гляжу — вроде подпись начштаба, печать. Что я, разбираться буду, раз срочно?
— Не виноват он, Василий Иванович, если кого и винить — так меня, — сказал Ночков. — Я этих бланков с пропусками заранее наготовил штук сто, чтоб не отвлекаться, они в ящике стола лежат. Там пустая форма, только печать и подпись. Вписываешь потом, что надо, и никакой волокиты.
— В благородство, любись оно конем, поиграть хочешь?! — взорвался Чепай. — Добренький какой, заступился за рядового! А ты, щучий сын, сам же его и подставил! Развели тут, понимаешь! Я скажу тебе, зачем ты этих бумажек наготовил заранее. Чтобы тебе со всякой мелочью не возиться, перепоручил ее заму, мол, большого ума не надо, так сойдет. А если бы он тебя в постели пришпокнул и вывез бы все документы дивизии? По твоей же рукой подписанным бланкам?! Молчишь?! Да я сейчас выведу Фиму на улицу, соберу дивизию и скажу: начальник штаба у нас кретин, и за это я расстреляю бойца, потому что сам кретин, раз такого начальника штаба держу! И мы все здесь кретины, потому что не знаем, что у нас под носом творится! Что сейчас делать прикажете, а?!
Все молчали и чувствовали себя виноватыми.
Голос подал Петька:
— Надо бы Тверитинова поискать. Вдруг он чего скажет?
Чепаев тяжело вздохнул.
— Вряд ли. Чует мое сердце — пустили Арканю в расход. Но все равно — ищите.
Словно в ответ на это «ищите» в штаб ворвался красноармеец с выпученными глазами, который сообщил о запертом на замок штабе.
— Товарищи командиры! — задыхаясь, сказал он. — Там такое!
Лёнька
Проснулся Лёнька от того, что кто-то зажал ему рот ладонью.
— Цыть, казачок, а то располосую, — услышал он хриплый шепот у самого уха.
Кроме потной руки на лице Лёнька почувствовал что-то холодное и острое на горле.
— Сейчас я тебя отпущу. Не рыпайся, если жить хочешь.
Холодное и острое перестало касаться горла, ладонь убрали от лица. Лёнька смог дышать.
— Повернись, — сказал незнакомец.
Лёнька повернулся.
— Не узнаешь?
...То, что произошло ночью, до сих пор не укладывалось у Лёньки в голове. Он проснулся от каких-то странных звуков. Выглянув через щель в стене, увидел, как какой-то голый человек бьет красноармейца камнем по голове.
Потом убийца обыскал труп, достал большой конверт и поджег. Не обращая внимания на огонь, голый вымылся, слил воду из бочки, запихнул туда мертвого красноармейца. Вскоре во дворе появились еще двое, видимо — знакомые убийцы. Они явно не доверяли злодею, но были с ним заодно. Убийца велел им искать какого-то гонца, а потом все трое ушли.
Лёньке бы убежать, но вместо этого он проследил за троицей.
Они пробрались к площади. Убийца оставил спутников на улице, вошел в большую избу, перед которой стоял автомобиль, а у дверей нес караул боец с винтовкой. Спустя несколько минут дверь распахнулась, из избы выбежал молодой красноармеец. Часовой спустился вслед за ним с крыльца, они сели в машину и уехали.
Замирая от страха, Лёнька прокрался к избе и только тогда разглядел надпись на картонке, приколоченной к двери: «Штаб 25-й стрелковой дивизии Р.С.Ф.С.Р.».
В одно из окон Лёнька рассмотрел убийцу. Усы, фуражка, смуглое худое лицо. Этот портрет Лёнька неоднократно видел в газетах.
Воздуха в легких стало не хватать. Как же так, человек, которого Лёнька буквально боготворил, оказался душегубом, крадущимся в ночи татем! И это к нему он пробивался с такими трудностями, под его командованием готовился идти на смерть за победу революции во всем мире?! Такого чудовищного обмана не могли предположить, наверное, и сами казаки.
Лёнька отошел от штаба на почтенное расстояние. Что делать? Бегать по домам и кричать: «Измена!»? Бросить все и возвращаться к казакам, которые хоть и за буржуев, но зато по-честному?
Он заметил, что к штабу приближаются двое, судя по походке — те самые, с которыми разговаривал злодей. Они скрылись в избе, потом вышли, заперли штаб на замок и повесили ключ на гвоздь. Один из них оглянулся и посмотрел прямо туда, где прятался Лёнька.
Лёнька испугался, бросился бежать. Назад возвращаться смысла не было: во-первых, под боком покойник, во-вторых, если его действительно заметили, то легко могли догадаться, откуда он взялся. Покружив в потемках вокруг штаба, Лёнька влез в какой-то бесхозный сарай. Дав себе слово не спать, он минут десять таращил глаза в ночь, а потом отключился...
И вот теперь тот, кто обернулся на Лёньку возле штаба, парень с ангельским лицом и девичьими глазами разного цвета, стоит здесь, и деваться от него некуда. И где Лёнька наследил?
— А ты шустрый, — похвалил «ангел». — Ты мне нравишься.
— Чего тебе надо?
— Мне-то? Да, в общем, ничего особенного. Я тебя сначала просто убить хотел, а сейчас гляжу — нет, ты еще пригодишься.
— А ты кто?
— Я-то? Богдан Перетрусов. Слышал?
— Бандит?
— Бандит.
— Не подходи, закричу.
— Не закричишь.