Попытка возврата. Тетралогия

– Погодь руки опускать… Карпов! – Старлей, не оборачиваясь, мотнул головой: – Обыскать!

Подошел Карпов – крепкий детина выше меня на голову, в трещащей на плечах гимнастерке, быстро охлопал мокрую фигуру по карманам, потом, задрав штанины, поглядел, нет ли чего в ботинках. Блин, еще один спец. Хотя, наверное, только радоваться надо, что у них подготовка на уровне.

– Нет ничего, товарищ старший лейтенант! – отрапортовал Карпов, поднимаясь и делая шаг в сторону.

– Ну, и кто ты будешь, пловец? – Командир опять окинул меня цепким взглядом: – Ладно! Придем на заставу, там и расскажешь…

Потом глянув, как нарушитель пытается убрать от лица капающую футболку, добавил:

– Руки-то опусти.

В этом снисходительном добавлении послышались явные интонации товарища Сухова. Блин! Да он же на главного героя из «Белого солнца пустыни» похож! Практически один в один! Поэтому и лицо его знакомым показалось. Потом старлей резко повернулся и пошел по тропинке. Двое с винтовками встали за мной, и я под конвоем двинул вслед за «Суховым». Остальные зашагали за нами.

Идя в трех метрах за старлеем, соображал, как же нехорошо получается Ведь он задал такой простой вопрос, но ответа у меня нет. Действительно – кто же я такой? Как-то заранее даже и не подумал, что буду говорить. Не рассчитывал вот так – сразу попасться. Может, представиться польским рабочим, свалившим от вконец заугнетавших его немцев? Тогда какой специальности? Прикинул, что знаю о специальностях, и передумал доказывать свою принадлежность к пролетариату. Селянина-землепашца из меня тоже не выйдет. О пейзанах знал еще меньше, чем о рабочих. Черт! И кем же я буду? Надо быстрее соображать, а то скоро придем. Кем же, кем же? В голову, как назло, ничего путного не приходило… А если?..

Опаньки! Есть контакт! Буду студентом. Только какого факультета? То, что геологоразведки в Польше до войны не было, я знал почти наверняка. Какую же специальность выбрать? Явно, что автоматика и системы управления здесь не в ходу. Химиком? Спалюсь моментально. Из химии знаю только бутан – пропан и формулу спирта с водой. Физик? Адвокат? Нет, адвокат опасно. Наш народ к адвокатам относится с предубеждением, да и статьи закона надо знать. Так кем быть? Кем же, кем же… Тут вдруг озарило! Буду студентом-филологом! Студент – понятие само по себе расслабляющее и подразумевающее, бардачное отношение к жизни. А уж филолог. М-м-м… Я даже причмокнул. Никто из обычных людей толком не знает, чему этих филологов учат, а так как, в основном, это женская специальность (во всяком случае, в мое время), то и буду косить под безобидного чудака. Черт! Но чем же эти филологи все-таки занимаются? Ладно – выдам им, что изучал эмпирические новообразования схоластических тенденций. Сам аж не понял, что сказал. Но ведь я могу быть студентом-разгильдяем? Второгодником, так сказать. Который даже на занятия ходил крайне редко? Это и возраст мой, не сильно подходящий для студента, объяснит. И отсутствие глубоких знаний. Помню наш полкач, когда я срочную служил двухгодичником, построив часть, вещал с трибуны:

– Вы, трах тарарах, все потенциальные Герои Советского Союза! Вы, мать, мать, мать, если в плен попадете, даже под пытками никаких сведений врагу не откроете – потому что ни хрена не знаете и знать не хотите!!!

И ведь действительно, ни фига не знали. На военной кафедре нас натаскивали на Т-64. В войсках стал командиром взвода Т-90. И откуда бы, спрашивается, знания взялись? Вспомнив свое состояние по прибытии в полк, особенно в первые дни, решил его спроецировать на теперешнюю «легенду». Так что именно таким студентом и буду, каким был взводным в первый месяц своей службы, – который ни хрена не знает. Причем вечным студентом второго курса. Все, решено! Филолог. Так – а русский откуда знаю? А у меня мама русская. Нет, нет! Вовсе не дворянка – упаси бог! Обычная мещанка и жила в Польше еще до революции. Папа же у меня – врач будет. Хирург. Нет, лучше терапевт. А из родного Ченстохова я свалил, потому как крупно повздорил с двумя пьяными немцами. Кажется, даже кого-то покалечил, и теперь меня ищут, чтобы как минимум расстрелять. Вот и сбежал в самое просвещенное и передовое государство в мире, которому всегда симпатизировал. Ну, вроде нормально получается. Так и буду действовать.

Пока мы шли, деревья кончились и показались одноэтажные строения. Похоже – застава. Оттуда пахнуло чем-то вкусным, и тут же остро захотелось жрать. Пока в речке плавал и нырял – нахлебался воды от пуза, и теперь, после этого купания, кишка кишке кукиш показывала. Ведь со вчерашнего утра ничего не жевал. Точнее, с позавчерашнего вечера. В пузе заурчало так громко, что даже лейтенант обернулся. Понимающе посмотрев на меня, он спросил:

– Что – живот прихватило?

– Да нет – не ел давно, а у вас тут запахи, как в ресторане. – Я лицом показал, какие именно запахи бывают в ресторане.

Старшой хмыкнул:

– Ну-ну. Ресторанный завсегдатай. Дойдем до места, поговорим, а потом тебя, глядишь, и покормят.

И уже обращаясь к бойцам, приказал:

– Соболев, Петренко, давайте его ко мне, а я сейчас подойду.

Меня завели в один из домиков. В комнате, возле двери, сидел дневальный. Рядом с ним на столе лежала толстая тетрадь и стоял телефон. Пахло ваксой, ружейной смазкой и армией. Я как будто оказался дома – надо же, сколько лет прошло, а этот запах помню. Потом оставляющую мокрые следы тушку провели по коридору и, открыв дверь в дальнюю комнату, предложили сесть. М-да… типичная аскетично-армейская обстановка. В комнате стоял стол, два стула и лавки вдоль стен. На стене висел портрет Сталина, а чуть левее и ниже – Дзержинского. Ну, понятно – погранцы относились к войскам НКВД, поэтому и Дзержинский. Конвоиры молча стояли за спиной – один возле двери, другой рядом. Просидел я недолго. По коридору послышались шаги, и в комнату вошел давешний старлей. Сев за стол, он достал из ящика чернильную ручку, непроливайку, обычную школьную тетрадь и, слегка прихлопнув по ней рукой, сказал:

– Ну что. Давай рассказывай. Кто такой, откуда, с какой целью перешел границу? Почему нет документов? Начинай вдумчиво и по порядку. Фамилия, имя, отчество?

Он открыл тетрадь и взяв ручку, остро посмотрел на меня.

– Лисовский Илья Вацлович.

Подумав, решил оставить свое имя, изменив только фамилию и отчество, под липового папу – терапевта, коренного поляка.

– Имя у тебя какое-то не польское. – Погранец потер щеку и вопросительно поднял брови.

– А у меня мама русская. – И я выдохнув, начал выдавать наспех заготовленную легенду…

– Так, говоришь, из-за чего с немцами подрался?

Допрос шел уже полчаса. Врал я вдохновенно, закатывая глаза, заламывая руки, только что не подпрыгивал, показывая, какой им нарушитель белый и пушистый попался. Было только непонятно – поверил старлей или нет? Во всяком случае, смотрел доброжелательно, слушал внимательно и кивал головой в такт моим словам.

– А они, пся крев, к девушке приставали. Ну, конечно, помочь ей решил, а тут патруль. Один из немцев в меня вцепился. Я, чтоб вырваться, ему и въехал камнем по голове. Он упал, а я побежал – патруль за мной. Потом домой приходили – хорошо, меня не было. Тогда отец и сказал, что нужно к советским уходить. А документы у меня были, но я их вместе с курткой утопил, когда реку переплывал. Вы же видели, что там творилось?

– Да – знатная стрельба была.

Старшой наклонился через стол и другим тоном сказал:

– Ладно! Эти турусы на колесах, что ты мне развел, пока по боку! Что видел на том берегу? И почему тебя немцы такой толпой гоняли?

Интересно, что такое турусы и почему они на колесах? Секунды на две задумался над этим. Это что – семейные трусы с роликами? Потом надо будет узнать – интересно ведь.

– Ну, что примолк?

– Да вот вспоминаю, чтоб чего не упустить.

Путая русские и польские слова, начал рассказывать ему и про полевые лагеря, и про замаскированную технику, и про то, что буквально в паре километров от границы сосредоточена огромная масса войск. Он слушал, мрачнея и перекатывая желваки на щеках. Я не сказал только, что двух немцев уханькал, а соврал, будто случайно натолкнулся на патруль – вот тут меня и начали ловить.