Попытка возврата. Тетралогия

– Товарищ полковник! Группа вернулась с задания. Потерь не имеем. Задание выполнено и даже перевыполнено.

С этими словами протянул ему документы фон Зальмута, который во время выражения полковничьих чувств терся сзади. Колычев сразу подобрался. Раскрыв зольдбух, он секунд тридцать смотрел на него, а потом поднял на меня совершенно круглые глаза. Потом посмотрел на генерала и несколько раз вхолостую открыл рот. Кашлянув, сипло спросил:

– Ты понимаешь, кого ты приволок? Ты, рассвистяй везучий, понимаешь кого?! Это же командир 30-го армейского корпуса! Этот случай теперь в историю войдет! Такого же просто не может быть!

Эк его проняло. Не может быть, не может быть… Ты еще настоящей фантастики не видел. Я хихикнул про себя и шутливо ответил:

– Товарищ полковник, я не понимаю ваших претензий. Вы заказывали не ниже дивизионного уровня. Этот вообще корпусного. Точнее говоря, армейского. Извините, Манштейн не встретился, пришлось брать, что было. Я вообще…

Договорить мне не дали. Колычев опять вцепился в меня и попытался-таки лобзнуть, гомосек тайный! Еле вырвался. Тогда он стал подпрыгивать и восторженно вопить:

– Героя! Как минимум! Я не я буду, если тебе Героя за это не выбью!

Интересно, что значит как минимум? У нас ведь выше просто ничего нет? Или заговариваться начал от восторга? Буйным полковника я еще не видел и поэтому опасливо отступил на шаг, отгородившись портфелем. Кстати о портфеле…

– Товарищ полковник, вот еще здесь полный чемодан документов. Карты, пакеты, схемы.

Иван Петрович, похоже, достиг своего потолка в восторгах, поэтому, когда я протянул ему портфель, он довольно спокойно взял его. Заглянув внутрь, моментально стал, как обычно, очень деловым и, пожав мне руку, приказал отдыхать, а сам с немцем порысил куда-то в недра штаба. По пути только обернулся и приказал:

– Вечером никуда не сбегай. Будем отмечать удачное возвращение.

А вокруг уже вился Леха, выпытывая подробности моих похождений. Пока ребята из хозвзвода грели специально для меня баню, рассказывал Пучкову, что и как было. Потом всласть помылся, поел и пошел в госпиталь к Сереге, благо, день уже вовсю начался.

В госпитале было хорошо. Тепло, светло, но там меня все равно обломили. Точнее, сам обломился. Гусев был еще очень слаб и поэтому спал как сурок. А Иван Петрович, похоже, так накрутил персонал, что на пути в палату я не встретил никаких препятствий. Даже медсестру дали для сопровождения. Но все равно пообщаться не вышло. Поглядев пару минут на замотанную бинтами Серегину башку, будить сладко дрыхнущего товарища не стал, а только положил на тумбочку банку сгущенки и пистолет с подарочной монограммой, отобранный у Зальмута. Пистолет был истинно генеральский – маленький «Маузер HSc». Майору такой сувенир наверняка понравится. Да и не буду же я сутками возле постели дежурить, в ожидании того, когда Гусев говорящим станет. А так ему знак, что я не только вернулся, но еще и при хорошем улове. В виде сувенира еще хотел у Зальмута крест рыцарский отмести с шеи, но генерал лег на него костьми, вцепился руками и брыкался ногами. В общем, по этим тонким намекам понял – добром не отдаст. Да и не сильно нужно было… Вообще с этим командиром корпуса все не так чисто, как хотелось бы. Я, конечно, не знаток истории, но вот про этого фона и еще одного – генерала Гота – передачу видел. Типа, они были ярыми поборниками исполнения «приказа о комиссарах». То есть в их частях стреляли всех пленных политработников, со страшной силой. Наверное, поэтому и запомнил. Но дело не в этом. В той же передаче говорилось, что Зальмута именно в Крыму одолел страшной силы понос. То ли желтуха, то ли дизентерия, в общем, выбило нижний клапан настолько, что он всю Крымскую операцию в госпитале провалялся. А здесь, блин, как огурчик. Опять расхождения с моим временем поперли. Почесав в раздумьях стриженую макушку и не найдя никаких объяснений таким вот фортелям истории, двинул обратно к себе. По пути все отгонял мысль, что один человек, а именно я, во всем этом виноват. Ну, понял бы еще, если б с переполоху ядреную бомбу изобрел и ее году в сорок первом на фрицев скинул. Вот это было бы воздействие! А так ведь, как говорил товарищ Саахов:

– Ничего не сделал – только вошел!

С чего же тогда известную мне историю так колбасит? Даже голова побаливать начала от попыток понять все эти несуразности. Поэтому по приходе завалился спать, а ближе к вечеру пошел искать Колычева. Но он был весь в делах. Иван Петрович и еще несколько наших генералов и полковников вместе с Зальмутом крутились около карты. Похоже, с фрицем достигнут полный консенсус. Вон как идиллически – голова к голове – Колычев с фрицем приникли к столу. Пару минут полюбовался на редкую картину единения офицеров вермахта и Красной Армии. Потом командир на меня шикнул и от греха подальше пришлось оттуда свалить…

Отмечание моего возвращения началось уже поздно ночью. Была целая толпа. Знакомые, малознакомые и вовсе незнакомые чины все норовили похлопать по плечу и поздравить. Наш полковник сиял как самовар, как будто он лично лампасника приволок. Хотя, как командир, имел полное право для радости и гордости за своих подчиненных. В начале застолья меня заставили рассказать о своем последнем поиске. Потом пошли речи и тосты. Но, хотя была чисто мужская компания, народ, что радовало, себе лишнего не позволял. Все было чинно-благородно, но тут, как говорится, неожиданно подали чай. В смысле Леха не рассчитал силы в питии и перевернул здоровенную керосинку. Хорошо еще, там керосина только на донышке было. Получилось неудобно. Вроде как пьяные командиры чуть не сожгли напрочь здание штаба. Но, правда, не сожгли… Вовремя сориентировались и смогли потушить. Только спалили при этом пару одеял, плащ-палатку и попортили новые сапоги Пучкова. Я обжег себе обе руки и, пребывая в крайнем раздражении, разглядывал волдыри. Гости быстренько разошлись, а в комнате, несмотря на открытые окна, воняло гадостно. И чем-то знакомым. Принюхиваясь, начал ходить кругами, соображая, откуда мне знакома именно эта вонь. И вдруг как по башке ударило – напалмом воняет! Ну, не совсем напалмом, но похоже. Да и не в этом дело! Ё-мое! Здесь ведь только фосфор для заливки по площадям используют. Его и сделать – сложно, и хранить – опасно. А так берешь просто бензин, гудрон и скипидар, и все – смесь готова! Можно для особой прелести еще и серебрянки добавить – вообще пирогель получится! А для поджига всего этого хоть тот же белый фосфор использовать, но уже в крохотных количествах. Я так возбудился, что даже забыл про боль в руках. Протрезвевший во время тушения пожара Леха тем временем, сидя на краешке кровати, виновато посматривал на меня и молчал.

– Подъем, золотая рота! Труба зовет! Давай, собирайся!

Пучков так удивился, что даже приоткрыл рот:

– Куда собирайся, ночь на дворе?

– Ну, здесь спать все равно не получится, вонизма стоит, а у меня идея появилась. Все равно уже подъем скоро – так что пошли к водителям.

Хотя и было немного неудобно, все-таки спят – перебаламутили водил и раздобыли бочку бензина. Сразу же договорились о машине. На трофейном немецком Бюссинге покатили к мореманам. Там разжились битумом и скипидаром. Меня вообще эти ребята поражают. Вот у кого всегда все есть. Блин! Попроси, наверное, колесо от троллейбуса – и то притащат. С другой стороны – бойцы отчаянные. Вроде компанейские, веселые балагуры, а дерутся страшно. И в плен не сдаются. Немчура их до дрожи боится. Особенно когда они в атаку идут. Ну тут бы любой испугался. У них в основном винтовки СВТ да АВС. И тесак на этих винтовках смотрится до охренения страшно. А уж когда в умелых руках, то страшно вдвойне. Так что у фрицев только один шанс спастись бывает – положить морпехов из пулеметов еще на подходе к окопам.

Так, вспоминая пацанов в бескозырках, мы катили в сторону аэродрома. Там у меня есть знакомые летчики-истребители, вот сейчас и будем договариваться об испытаниях. На аэродроме народ уже не спал. Или еще не спал, во всяком случае командир полка вышел посмотреть на ранних гостей.