ПЛАСТУНЫ

           А Янычар уже стоял рядом, как человек, переминаясь с ноги на ногу, и ждал, когда же хозяин обратит на него внимание.

           Заруба поднялся и обнял коня. Нашарив в кармане огромных штанов, необъятных как Азовское море, яблоко, несколько штук которых всегда носил с собой для угощения коня, он протянул его Янычару,  и тот, мягко взяв его с ладони хозяина своими бархатными губами, захрустел угощением.

          - Зараз будет нам работа, друже, - сказал Гнат, почесывая коня за ушами. – И ты должен будешь эту работу сделать сам-один, понимаешь? Надо будет табун дикий привести вот прямо сюда. Сможешь?

          И конь, уже в который раз, удивил Зарубу, закивав по-человечески сухой, породистой головой.

          Объяснив Лукьяну, что он намеревается сделать, Гнат велел открыть ворота загона для скота и держать их постоянно открытыми.

          - Как же ты в одиночку загонишь табун? – удивленно спросил побратим. – Ты ж сам знаешь, что не менее трех табунщиков надо, чтоб только собрать табун. А еще гнать его прямо сюда, в загон… Как ты собираешься все это сделать в одиночку?

           - Долго объяснять, брат! Но с Божьей помощью сделаю! А табун не я, а Янычар пригонит, а потом вернется за мной. А ты оседлай-ка его, пока я казакам наказы дам.

            Заруба быстро собрал казаков и отобрал из них два десятка самых отважных и отчаянных. Он коротко рассказал им о замысле горцев и о том, как они должны будут этот замысел сорвать. Приказав казакам готовиться, он оставил охрану для раненных, назначив Лукьяна старшим в свое отсутствие, поставив ему главную задачу: не допустить прорыва горцев, если таковой случится, к кошаре. Отдав необходимые указания, Заруба отправился к Янычару, который уже в нетерпении бил копытом землю, предчувствуя боевую работу.

           Легко вскочив в седло, Заруба разобрал поводья и легким наметом поскакал в сторону бывшего лагеря психадзе, очень надеясь на то, что табун «водяных псов» все еще пасется в знакомом распадке, а не ушел выше в горы, где найти его будет не так-то просто…

            На удивление быстро Гнат нашел распадок  и увидел табун. Запасов травы, густо покрывающей склоны распадка, хватило бы до конца лета еще на два таких же табуна, хотя и в этом Гнат насчитал не менее тридцати голов.

           Укрываясь в густых зарослях орешника, Гнат на сколько мог, приблизился к табуну, и дальше, чтобы лошади не учуяли его, не пошел. Встав с коня, он потрепал его за холку и, легонько шлепнув по крупу, одними губами произнес: «Ну, друже, гони»!

           Янычар спокойно вышел на поляну и сделал круг, высматривая возможных соперников. Опытный глаз боевого коня сразу определил, что кони, хоть и низкорослые, но крепкие и подтянутые. Он не увидел ни одного провисшего крупа, покатой спины, сбитой холки. Перед ним был табун настоящих боевых коней, таких же диких, как и их прежние хозяева. Даже кобылицы смотрели на красавца – коня, вдруг появившегося среди них невесть откуда, спокойными, равнодушными глазами. Тем не менее, он выбрал самую красивую и статную лошадь – серую с большими белыми яблоками на боках, и игриво, боком притерся к ней. Лошадь отреагировала на чужака злобно: она широко оскалила крупные желтоватые зубы, пронзительно заржала и попыталась лягнуть задними ногами.

           Янычар легко уклонился от удара и снова притерся к лошади. Озверев от такой наглости чужака, лошадь попыталась ухватить его зубами за холку, но Янычар мотнул головой и во рту лошади оказался только клок гривы. Чтобы проучить строптивицу, Янычар крепко ухватил ее зубами за ухо и пригнул ее голову к земле. Лошадь вынуждена была опуститься на колени, а Янычар давил все сильнее и сильнее, вминая ее  голову в непросохшую грязь.

            Почувствовав приближение сзади, Янычар скосил глаз и увидел сразу двух коней, которые заходили на него, охватывая с двух сторон. Не отпуская кобылицу, он резко развернул круп и лягнул ближнего. Удар оказался такой силы, что конь, получив удар в грудь сдвоенными копытами, покатился по земле шаром, сбив своим телом второго коня, и так и не смог подняться. Пару раз приподняв голову от земли, он захрапел, изо рта и из ноздрей хлынула черная, густая кровь. Конь умирал на глазах табуна…

           Кобылица засучила ногами, пытаясь подняться, и Янычар отпустил ее. Но едва лошадь встала, он снова ухватил ее зубами за холку и резко трепанул, разворачивая за собой. Лошадь покорно пошла за ним. Янычар призывно заржал, и табун боевых коней, уважающих силу и ловкость, и воочию увидевшие все эти качества в чужаке и, признавая за ним право быть вожаком табуна, сначала медленно, а затем все быстрей и быстрей, пошел за Янычаром.

           Пораженный увиденным, Заруба, наблюдая за действиями своего коня, вышел из густого орешника, чтобы лучше видеть происходящее, и едва успел отскочить в сторону, когда табун, набирая скорость, помчался вслед за  Янычаром…

           Не менее были поражены пластуны, услышавшие издалека знакомый гул сотни конских копыт, и увидевшие Янычара, следом за которым в загон вошло более тридцати лошадей.

           Казаки – знатоки лошадей с детства, с первого взгляда определи ценность табуна. Это были настоящие боевые кони, о которых можно было в их ситуации только мечтать.

           - Как же так? – у опытного, прошедшего вместе с Зарубой весь долгий боевой путь из Сечи до Астрахани, а затем до отрогов Кавказских гор Грицька Солода даже челюсть отвисла. – Я такое в первый раз в жизни вижу, чтоб одного коня за табуном послать, и он бы его привел. Ну, не чудо, а?

           - Так на то Заруба и есть характерник , причем, столько он уже характерств проявил, что и не счесть, - ухмыляясь в вислые усы и затворяя ворота загона, ответил Лукьян Синица.

           - Я тебе расскажу один случай, - продолжил Синица. – Было это под Астраханью, когда мы тылы турок громили, что шли на город стотысячным войском. Так вот, пошли мы по следу обоза турецкого, чтоб выйти на место его стоянки и захватить. А было нас, во главе с Зарубой, всего-то десяток казаков. Проходим мы лесок небольшой и выходим на поляну и, Матерь Божья! Что мы видим? Обоз примерно из полста повозок и отряд янычар, которые эти повозки разгружают. Но отряд янычар, на нашу беду, состоит эдак из двухсот воинов. Они нас видят – мы их видим… А Заруба сидит, на коне, закрывши глаза. И так проходит какое-то время, ну, а мы ж во все глаза смотрим на нашего атамана – ждем команды. Открывает он глаза и вдруг выдергивает из ножен саблю, а с другой стороны у него всегда под седлом еще и ятаган, и кричит «вперед!» Можешь себе представить -  вдесятером против двух сотен?

             Грицько  Солод только головой задумчиво покивал, представив себе положение, в какое попали казаки.

             - Ну, а делать нечего – атаман уже мчится на ворога, как вихрь, раздавая с двух рук саблями направо и налево, - продолжал Лукьян. - Ну, мы ж, конечное дело, за ним. Завязали сечь. И вдруг, турки, не обращая на нас никакого внимания, начинают рубиться друг с другом – и рубка стоит меж ними страшная. А мы спокойно проходим сквозь их лагерь и исчезаем в лесу. С пригорка оглянулись – они уже последние друг друга добивали. Вот тебе истинный крест, - Лукьян вынул из-под ворота сорочки нательный крест и, перекрестившись, поднес его к губам. – Если б сам не видел, а кто рассказал – не поверил бы.

             - А правду говорят, что он сквозь двери запертые проходит? – спросил Грицько.

             - И такое я видел, - ответил Лукьян. – Как то добре мы выпили горилки с донцами в праздник Крещения Господня. Их человек тридцать приехали к нам на Сечь по приглашению атамана. И вот что-то заспорили про древних витязей – какие чудеса они могли  творить. А кто-то из донцов говорит вдруг, что нету, мол, сейчас на Сечи таких молодцов, чтоб,  к примеру, вот взяли тебя в плен вороги, закрыли в мешок каменный, а ты – раз и вышел! Встает Гнат и говорит: «Только чтобы показать тебе, козаче, что запорожцы могут делать то, что творили  древние витязи, закройте меня вот в этот чулан.» Начали донцы смеяться, говорить, что перепил ты, брат Заруба, а он глазом потемнел, как-то расправился телом,  и опять говорит: «Закрывайте!» Заперли его в чулан, замок навесили, еще доской дверь подперли и сидят, хохочут. «Ну, как ваш батько - атаман припозорился? Где же он сейчас, что-то не видать его?»