Страница 99 из 103
Нина глядела на это исхудавшее бледное лицо дяди, озаренное счастливой улыбкой, на эту впалую грудь, и ей почему-то казалось, что он слишком фамильярно обращается с будущим.
— Ну, как хотите, дядя… Я рада за вас и за Антошу… Вот только вы что-то похудели немножко с тех пор, как я видела вас в последний раз… Здоровы ли вы?..
— Ничего себе, скриплю… Вот слабость стал чувствовать в последнее время, но, надеюсь, это пройдет… Года все-таки свое берут, ну и жизнь-то моя прежняя была не особенно правильная, совсем даже неправильная, Нина.
— Быть может, хотите посоветоваться с доктором, дядя? Я к вам привезу специалиста.
— Спасибо, Ниночка, спасибо… У меня есть одна знакомая докторша, славная барыня. Я с ней советуюсь и, по ее совету, ходил к специалисту. Он говорит то же, что и докторша: надо беречься. Я и сделался трусом… Забочусь о своей персоне, Нина, точно принц крови… Теперь, видите ли, мне очень жить хочется… Хоть бы лет пять еще протянуть! — проговорил, улыбаясь, «граф». — Ну, а вы как поживаете, Нина? Здоровы, надеюсь?
— Здорова.
— А об остальном нечего и спрашивать… Живется хорошо, конечно?
Нина встрепенулась, точно раненая птица. В выражении ее лица и глаз было что-то бесконечно грустное.
— Нехорошо, дядя! — проронила она.
— Нехорошо? Отчего нехорошо? Что с вами, голубушка? — с нежным любовным участием спрашивал «граф», пораженный печальным видом племянницы. — Вы молоды, хороши, имеете средства, добры и отзывчивы, живете не праздно, как другие… У вас образованный молодой муж, светило науки, который, конечно, любит вас и разделяет ваши взгляды…
Нина несколько мгновений молчала, и вдруг слезы тихо закапали из ее глаз.
— Нина! Простите… Я своими дурацкими вопросами только расстроил вас, — извинялся «граф», целуя маленькую бледную руку Нины. — Я принесу воды… успокойтесь.
И «граф» поднялся с кресла.
— Не надо; сидите, дядя… Это сейчас пройдет. Я нарочно приехала, чтобы рассказать вам все… все… Вы ничего не знаете… Я прежде о себе не рассказывала и редко у вас бывала… Я ведь совсем одинока, милый дядя! — говорила молодая женщина, когда несколько успокоилась.
— Одиноки? А муж? — невольно воскликнул «граф».
Он видел его раз или два.
Влюбленная и счастливая, вышедшая замуж против воли отца за молодого профессора, далеко не родовитого происхождения, что главным образом и смущало его превосходительство, Нина два года тому назад, вскоре после свадьбы, приезжала с мужем к дяде.
Он не понравился тогда «графу», этот молодой, красивый и уже известный ученый. Он показался слишком уж кокетливым и в манерах и в костюме, слишком решительным в приговорах и влюбленным в себя. Несмотря на чрезвычайную любезность профессора, от него веяло холодом.
— Я расхожусь с мужем! — ответила Нина. И после паузы спросила: — Вы удивлены, дядя?
— Нисколько, Нина… Я всего насмотрелся на своем веку и мало чему удивляюсь… Признаюсь, ваш муж мне не нравился… Так, первое впечатление старого бродяги… Но вы, Нина, кажется, его любили?
— Любила, но не знала его. Тогда он казался другим.
«Обыкновенная история»*, — подумал «граф» и проговорил:
— Бедная! Такая молодая — и такое разочарование!
— И не одно! — грустно проронила Нина…
«А впереди еще сколько!» — пронеслось в голове у «графа».
— Что же, он не любит вас?
— Он никого не любит, кроме себя, и женился, рассчитывая на приданое… Я это хорошо знаю теперь, к несчастью слишком хорошо, дядя… А тогда я увлеклась им… Среди мужчин, которых я встречала в нашем обществе, он так выдавался… Вы ведь хорошо знаете это общество?
— Знавал, Нина…
— Я хотела уйти из него… Я чувствовала, что так жить, как я жила, невозможно… Меня угнетала эта бесцельная, праздная жизнь… эти балы… эта безумная роскошь небольшого кружка в то время, когда у десятков тысяч нет куска хлеба… К тому же и дома… Отец…
Нина на секунду остановилась, точно ей было тяжело досказать то, что причиняло ей страдание. Оно в эту минуту выражалось в чертах ее лица, во всей ее приникшей фигурке.
— Я не смею осуждать отца, — произнесла она наконец упавшим голосом, — я все-таки люблю папу, и мне жаль его, но я… я потеряла к нему уважение. Ведь это ужасно, дядя. Не правда ли?.. Не уважать отца?..
«Граф» угрюмо молчал, опустив голову.
Что мог и смел он сказать дочери человека, которого давно считал подлецом. Чем мог он утешить Нину?
И в первый раз, кажется, во всю его жизнь в нем пробудилось чувство сострадания и жалости к брату. Несмотря на все свое богатство и важное положение, он несчастлив. У брата нет такого преданного, любящего создания, какое есть у него, у бывшего отверженца.
— Я с радостью приняла предложение, — продолжала молодая женщина, — я любила этого человека, я ждала новой, деятельной жизни, новых людей и вместо того нашла почти то же, что и в нашем светском обществе. Та же погоня за карьерой, за деньгами… То же равнодушие к вопросам, не имеющим отношения к их специальности, те же интриги… И это ученые! Профессора!.. Мой муж оказался таким же… Разница в наших характерах, взглядах, мнениях обнаружилась скоро, и наконец дошло до того, что я просила развода.
— Он дает его?
— Охотно. Тем более что ведь женитьба не принесла ему ничего… Отец не дал мне приданого… Он только сделал тряпки и выдает мне по двести рублей в месяц… А муж рассчитывал не на это и недавно настаивал, чтобы я ехала к отцу и просила его дать мне хоть половину обещанного состояния теперь же… Это было уже слишком!
— Из современных ранних молодых людей! — протянул «граф». — И, верно, он все это объяснял по науке?
— Вроде этого. О, говорит-то он красноречиво и любит говорить… Но мне его речи кажутся бездушными… Прежде, когда он был женихом, он не то говорил, что теперь… И с какой страстью! И какую разумную жизнь обещал… Все это была одна ложь. И как подумаешь, что этот человек профессор, поучает других, а сам… О, как все это отвратительно, дядя!
— Хорошо еще, что вы не поздно узнали этого ученого и, смею думать, совсем разлюбили его. Не правда ли, Нина? — осторожно спросил «граф».
— Он мне чужой совсем. Я к нему равнодушна! — решительно проговорила молодая женщина.
— Вот это отлично. Нет по крайней мере лишних страданий.
— Они были, дядя. Ведь я его любила!
Несколько минут продолжалось молчание.
Высказав все, что мучило ее, Нина казалась покойнее.
— Что ж вы намерены теперь делать, Нина? Где будете жить? У своих?
— Папа был у меня и настоятельно звал к себе, и мама тоже… Бедные! Они любят меня и в отчаянии, что у них такая неудачная дочь. И сделала mesalliance[19], и разводится… Но, как мне ни тяжело было огорчать их, я отказалась. Опять вернуться к этой жизни!? Боже сохрани!.. Мне опротивел Петербург.
«Граф» с благоговением смотрел на молодую женщину. Сколько характера и энергии в этом создании!
— Вы, значит, уезжаете?
— На днях уезжаю, дядя… До отъезда я еще буду у вас…
— Спасибо, спасибо, милая… Вы не перестаете баловать меня… Надеюсь, и весточку о себе когда-нибудь дадите?.. Вы куда уезжаете?
— Далеко, дядя, в Самарскую губернию.
— К кому?
— К тете Тане, к маминой сестре. Она славная, добрая и простая такая, совсем не похожа на наших дам. Зовет к себе в деревню… Она постоянно там живет после смерти своего мужа и скучает… Она обещает найти мне дело в деревне, если только я не соскучусь по балам и у меня хватит терпения быть полезной другим… Пишет, между прочим, что у них в уезде совсем нет школ и что надо их устроить. Поживу там и, если понравится, быть может и останусь там… Сюда буду приезжать, чтобы навестить своих, взглянуть на вас, дядя, как вы живете со своим другом… А средства на устройство школ у меня будут. Папа оставляет мне мои двести рублей в месяц. Видите ли, какая богачка! — заключила Нина.
19
Неравный брак (франц.).