Страница 47 из 48
Студент исторического факультета Ленинградского университета имени А. А. Жданова, я нимало не интересовался политикой, несмотря на то что занимался в группе «международных отношений». Специфика группы потребовала дополнительного изучения иностранных языков — латынь и французский (помимо принятого к изучению всем факультетом английского) нужно было «сдавать» на третьем курсе. По-видимому, из нас собирались сделать крупных ученых. Тем не менее политика, как внутренняя, так и внешняя, меня ничуть не интересовала.
Окружающая жизнь сообщала кое-что. Под 9 мая, когда бывали амнистии, в поездах встречались угрюмые люди интеллигентного вида… Доводилось разговаривать… Я знал десятки, сотни анекдотов, антисоветских в том числе, но выводов никаких не делал. В газетах публиковались пламенные речи А. Я. Вышинского и Я. А. Малика на заседаниях Организации Объединенных Наций, но не помню, чтоб я прочитал хотя бы строчку.
Я входил в шахматный мир, стараясь не отягощать свой мозг посторонними дрязгами. Но в шахматном мире бывали умные головы. И они делились со мной своими мыслями, чувствами, эмоциями. Один гроссмейстер рассказал мне: в Советском Союзе ведут политику три силы: партия, армия, КГБ. Как правило, они работают совместно, но в некоторых случаях две силы объединяются против третьей. Так, когда нужно было убрать Берию (1953), армия объединилась с партией; когда пришла пора снять Хрущева (1964) — объединились партия и КГБ.
В тюрьмах и лагерях находились миллионы людей, но прочесть об этом было невозможно — цензура работала прекрасно. Однажды в конце 1960-х годов меня посетил один геолог. Подарил мне несколько шахматных фигурок, кое-как сделанных из дерева. Рассказал такую историю: на Колыме поставили лагерь. Привезли туда несколько сот заключенных, стражу, еды на месяц. А потом начальство про этот лагерь забыло. Когда через полгода на это место пришли геологи, они смогли подобрать только сотни скелетов и… шахматные фигурки.
С началом моих поездок за рубеж я сразу обратил внимание на заместителя руководителя делегации, офицера КГБ, «переводчика». Персона совершенно отличная от всех остальных, с функциями тоже резко отличными. «Неглупо, — подумал я, — маленький человек, «переводчик», вносит свой вклад в большую политику!»
Когда в 1976 году я покинул СССР, я, конечно, обратил особое внимание на работу КГБ за границей. Я, повторяю, не был хорошо знаком с буднями КГБ внутри СССР, но дал активности этой организации за границей самую высокую оценку. Высокую оценку боевым делам КГБ в Европе и Америке получило КГБ в правительственных кругах десятков стран. Напомню: речь идет о преследовании или убийствах на территориях независимых стран бывших советских граждан, покинувших Советский Союз. Поэтому на другой день после моего запроса о политическом убежище голландское правительство приняло решение защищать меня специальным отрядом полиции, поэтому на протяжении всего последующего года, когда я выступал по Европе, меня защищала полиция в Германии, Швейцарии, Австрии, Италии, Франции, Англии.
В своих сомнительных делах по миру советская разведка опиралась на помощь прокоммунистических слоев населения, а также на поддержку множества эмигрантов. Не следует забывать: только в годы первой эмиграции (1917–1921) Россию покинуло 9 миллионов человек. Поистине не было в мире уголка, где бы ни осели беженцы от российского беспредела. Я, представьте себе, повстречал в 1963 году на Кубе русского, спасшегося от Ленина и Троцкого в 1920 году. Коммунизм догнал несчастного на Кубе…
Далеко не все эмигранты первой, второй и третьей волны готовы были сотрудничать с советскими карательными органами. Люди, покинувшие родину по политическим мотивам, как правило, не торговали совестью. Но нечистоплотных людей, экономических переселенцев, особенно среди недавних беженцев, было много. КГБ следило за мной и моими контактами. Мои наивные попытки передать с кем-то из живущих в Западной Германии русских евреев письма семье в Ленинград дважды не имели успеха…
В Союзе должны были знать, где я нахожусь, чтобы вовремя реагировать на мою активность. Ведь я находился под советским бойкотом, то есть в турнирах вместе со мной советские гроссмейстеры не участвовали. По-видимому, возле меня за границей находилось несколько стукачей; и у советской разведки неплохо получалось наносить превентивные удары. Прокол у них случился лишь один раз. Я прибыл на турнир в Лон-пайн, и туда приехала советская делегация. У меня, знаете ли, была квартира на Манхэттене, и из нее я мог совершать иногда вояжи, не доступные информации советской разведки. А в Германии КГБ вело себя свободно, позволяя в отношении меня враждебную деятельность. В одной из операций КГБ, в мае 1978 года, активно участвовал и «засветился» шахматный мастер Я. Эстрин.
В городе Женева в начале 1980-х я познакомился и побывал в гостях у эмигранта по имени Дзержинский, внука основателя и вождя ВЧК — Всероссийской чрезвычайной комиссии. Неохота заниматься здесь историей возникновения КГБ, но чудится мне, что кровожадная, беззаконная ВЧК оказалась повивальной бабкой современного монстра, прозванного ФСБ.
После смерти Феликса Эдмундовича всех его чад и домочадцев, как водится в Советском Союзе, отправили в Сибирь. Позже они получили возможность эмигрировать. Сначала внук прибыл в Израиль, оттуда уехал и основался в Швейцарии. Из разговора с внуком и его поведения я понял, что тот пошел по стопам деда — работает на разведки израильскую и советскую.
С моим переездом в Швейцарию КГБ стал менее активен, оставаясь более-менее в дипломатических рамках. В советском посольстве около половины штата работает на разведку. Какова конкретно структура российского посольства, как и каким образом там вкраплены разведчики? Скажем, какой пост занимал В. В. Путин в Дрездене? А может быть, я не прав? После моего бегства на Запад из посольства СССР в Гааге были уволены все сотрудники до единого, кроме посла, — около ста человек. Выходит, все, как один, были разведчики и все были виноваты в моем бегстве?
В своей автобиографической книге я рассказал, что в Волене у меня была своя квартира и был поставлен телефон. Номера ею еще не было в справочниках, но первый звонок состоялся из советского посольства — мне сообщили, что меня лишили советского гражданства. Ничего особенного — номер был известен полиции, и получить от нее информацию было нетрудно. Я понял, что в присутствии советской разведки в Швейцарии мой дом ни в коем случае не «моя крепость» и вскоре переехал к Петре.
В книге не слишком много рассказывается о работе КГБ в Багио (1978). Напомню, что в 1999 году в Англию бежал бывший сотрудник КГБ Митрохин. Он захватил с собой записи, которые он вел будучи на работе. Там есть такая справка: «На Филиппины направлено 17 офицеров КГБ для обеспечения успеха Карпова в матче с Корчным». Честно говоря, я их не видел. Были лишь косвенные доказательства их присутствия. Нашу группу охраняла филиппинская стража. Какие-то принадлежавшие мне предметы пропали, например walky-talky, Библия на русском языке… Несколько на редкость отвратительных физиономий было в так называемой «официальной делегации» Карпова, среди них упоминаемый в книге Пищенко, по некоторым сведениям (из других источников), неподражаемый специалист по молниеносной стрельбе.
С самого начала у КГБ возникла проблема найти документы, сделанные на Петру в Воркуте, где она по милости КГБ провела 10 лет. Лееверик была ее фамилия по мужу, а в Воркуте она сидела под девичьей фамилией Hajny. Но поскольку в русском языке мягкого «х» нет, большинство немецких фамилий переводят на Г (как Hitler, например, Гитлер). КГБ пришлось однажды подсунуть Петре питье и взять с ее стакана отпечатки пальцев. Короче говоря, основные функции работников КГБ сводились к тому, чтобы мешать нам и, конечно, охранять своих. Для охраны парапсихолога Зухаря им пришлось немало поработать. Напомню: когда в зале появились мои болельщики-йоги, они не тронули Зухаря пальцем. Но чувствовал он себя в их присутствии крайне неуютно. В итоге продолжавшейся около месяца борьбы советские добились казалось невозможного — йогов изгнали — благодаря активной поддержке бесстыжего Флоренсио Кампоманеса.