Страница 69 из 86
Калиниченко взял предложенную сигарету, закурил, затянулся и выпустил дым. Он повертел косяк в руках, недоуменно осмотрел его и снова затянулся.
— Что-то вкус у них какой-то странный, — закашлялся он едким дымом.
— Индийские, товарищ старший лейтенант, — пояснил Гена, — они все немного кислые.
Мы втроем внимательно смотрели на Калиниченко, ожидая наступление результата. Даже водитель вылез из люка, чтобы не пропустить кино. Калиниченко затянулся еще раз и его стало «накрывать».
— Хи-хи, — вырвалось у него.
Мы стали смотреть по сторонам, что бы не показывать своих улыбок.
— Хи-хи, — снова вырвалось у старлея.
Мы усилили наблюдение, чтобы не заржать: старлея «накрыло»!
— Хи-хи-хи-хи-хи! — Калиниченко успел сделать еще две затяжки и его несло неудержимо.
Полтава соскочил на землю и «сломался» под бэтээром, держась руками за живот.
— Хи-хи-хи-хи! — не унимался наверху старший лейтенант.
Тут уже не выдержал и я: мы с Геной попадали на землю, зажимая себе рты руками, чтобы сдержать в себе заряд смеха и не заржать в полный голос. Водитель залез обратно в люк и исходился там тихой истерикой, корчась на передних сиденьях.
— Хи-хи-хи-хи! — продолжал веселиться на башне старший лейтенант и показывал на бачат, — какие они прикольные.
Гена с Полтавой плакали и колотили ладонями по броне.
— Какие у вас звездочки на шапках, — тыкал в нас пальцами Калиниченко, подыскивая нужное определение, — прикольные.
Мы рыдали от смеха, слушая как глупо хихикает обкурившийся шакал, с башни глядя на нас и на бачат соловьиными глазами. Вдобавок, мы тоже курнули и нас «торкнуло» на смех.
— Хи-хи-хи, — тоненько, по-идиотски хихикал Калиниченко, тыча в нас пальцем.
— Аха-ха-ха-ха, — подхватывали мы, любуясь самим старлеем, его тупым видом и тем идиотским положением, в которое его поставили деды, предложив косяк вместо нормальной сигареты.
Водитель, отсмеявшись внутри бэтээра, решил пожалеть Калиниченко: если бы Скубиев увидел его в таком виде, то по башке «комсомолец» получил бы — точно.
— Товарищ старший лейтенант, идите на свой бэтээр, — попросил он, — не положено тут. Вернется начштаба — ругаться будет.
Второй водитель решил помочь убрать глупого старлея от греха подальше:
— Товарищ старший лейтенант, — он потрясал шлемофоном, — вас на связь вызывают.
— На связь? — встрепенулся старлей, — Иду!
Осторожно переставляя ноги и стараясь не свалиться в открытые люки, он стал пробираться на свой бэтээр. Неуверенно цепляясь за поручни, он добрался до командирского люка, но уже забыл зачем его позвали: чарс попался убойный.
Потеряв интерес к старлею я уселся на командирское место и травил во всю про свою счастливую жизнь. Полтава и Гена устроились под башней и вместе с водителем внимательно и сопереживая слушали мой вдохновенный рассказ, то и дело пихая меня под локоть:
— А дальше?!
— Ну, а дальше-то что?!
Толкать и подбадривать меня не было никакой необходимости, так как у меня с двух затяжек развязался язык и во мне проснулся рассказчик. Две затяжки смешной сигаретой «Полтавской», а главным образом три пары свободных ушей и зачарованных глаз, воодушевляли меня необыкновенно:
— Ну, короче, заходим, мы с ней…
— Куда? — пытливо уточняли сзади.
Я, как уважающий себя рассказчик ответил не вдруг, а сперва затянулся нормальной сигаретой и выпустил дым через открытый люк:
— Ну, говорю же, — возмущенно пояснил я благодарным слушателям, — пока там народ в зале танцует, «медляки» там разные, мы с ней в спальню.
— А в спальне темно?
— Не. Не темно. Там свет горел, — успокоил я дедов, и почувствовав их напряжение, уточнил, — но она его сама потушила.
— А дальше? — волновались за моей спиной.
Я снова затянулся, нагнетая страсти, но меня толкнули в спину, чтоб не спал, а рассказывал.
— Короче, садимся мы с ней на диван…
— В темноте? — волновался Гена.
— Ну конечно, — успокоил я, — свет-то она уже выключила.
— А дальше?
— Короче, я ее обнимаю, трогаю за все места.
— А она? — волновались деды.
— Да и она тоже тащится, стонет уже.
— А ты?
— А чего — я? Я ее укладываю, сам рядом ложусь, начинаю блузку на ней расстегивать.
— А она?!
— Она на мне — рубашку, — я хотел вальяжно затянуться, но получил толчок в спину.
— А дальше что-о-о?!
— Дальше я ее целую…
— Куда?!
— В губы, в шейку.
— А она?
— Она тащится, ширинку на мне расстёгивает.
— А ты?!
— Я с нее блузку снял, юбку расстегнул, начинаю стаскивать чулки.
— А она?
— Она тащится, но чулки стаскивать не дает. Лежит без блузки, без юбки, без лифта, в одних чулках — стонет и тащится. Но чулки с себя стянуть не дает.
— А ты?
— А что я? — мне все-таки удалось сделать затяжку, — куда она с подводной лодки денется?
Я поднял руки и показал свои грязные растопыренные пальцы:
— Из этих лап еще никто не вырывался!
— А она?
— Она все-таки сняла чулки и трусы…
— А ты?! — снова перебили меня.
— Я, короче на нее ногу закидываю…
— Ну, ну! — волновались сзади.
— Короче залезаю на нее, раздвигаю ей ноги…
— А она? А она-то что?! — нервно дышали страдальцы.
— Не дает!
— Как не дает?!
— Так. Говорит: «мне нельзя».
— Почему?
— А так. Ты, говорит, меня разлюбишь, если я тебе дам.
— А ты?
— А чего я? Я, короче, ей опять ноги раздвигаю и…
— Влупил?! — снова перебили меня разволновавшиеся деды.
Я на секунду улетел мыслями из нутра бэтээра, из Мазарей, из Афганистана и вспомнил один мучительный сон, который я видел в учебке.
В этом сне я домогался до некрасивой, но опытной соседки из нашего дома. Соседка был лет на двенадцать старше меня, и уже полностью раздетая поддразнивала мое желание, убирая вожделенное лоно всякий раз когда я готов был протаранить его своей плотью. И только под самое утро она сдалась, развела свои ляжки, капитулируя и готовясь принять победителя… А в самый момент проникновения вдруг отодвинулась подо мной, как-то странно на меня посмотрела и совершенно спокойно сказала: «Рота, подъем». Не успел я подумать при чем тут моя рота и причем тут подъем, как был разбужен криком дневального. Действительно: был подъем в военном городке. Через несколько секунд вся учебная рота побежала строиться на зарядку… Один я, не понимая где и с кем нахожусь, остался лежать под одеялом в обтруханных трусах.
— Влупил?! — торопили развязку деды.
— Кому? — не понял я, отвлеченный своими мыслями.
— Ну, ты ей раздвигаешь ноги, — подсказали мне сюжет, — раздвигаешь ноги, направляешь, и???
— И — проснулся! — закончил я на самом интересном месте.
Деды пару раз хлопнули ресницами, а поняв, что их ожидания остались обманутыми хлопнули меня по загривку:
— Урод!
— Обло-о-о-омщик!
— А ну, Сэмэн, — спросил возвратившийся из консульства Скубиев, залезая в командирский люк и не глядя ставя ботинок мне прямо на голову, — кого ты там в Союзе имал?
— Не беспокойтесь, товарищ капитан, — я переставил капитанский ботинок со своей головы на оббитую железом спинку сиденья, — ваших баб я не имал.
Ботинок снова пошел вверх: капитан передумал садиться внутрь и устроился на броне, опершись спиной о башню. Гена с Полтавой сделали страшные глаза и не издавая звуков завертели пальцами у висков, показывая мне какой я дурак, раз так нагрубил начштаба.
— В Союзе, — изрек Скубиев через минуту, — все бабы общие! Едем домой!
— А мечеть?
— А мечеть? — спросили из-под башни Полтава с Геной.
— Мечеть?! — возмутился Скубиев, — Охренеть, а не мечеть! У вас во взводе духи разболтались: офицерам что захотят, то и ляпнут. А этим — мечеть подавай. Домой!
Для пущей убедительности Скубиев свесил левую ногу в люк и пихнул ей водителя в плечо:
— Домой.
А я-то еще думал: почему у всех водителей командирских машин всегда грязное правое плечо?