Пятая рота

— Корми людей, — бросил он мне и отправился в каптерку.

— Ты в первый раз сегодня дежуришь, — сказал мне Курин, — давай я помогу тебе на заготовке?

— На какой заготовке?

— Сахар ты получать думаешь на ужин или хлеборезу оставишь?

Мы пошли на заготовку. Перед дверью в столовую мы столкнулись с усатым узбеком. Узбек оттер меня плечом от входа и прошел первым. Возмущенный такой наглостью я догнал его, дернул за плечо… и получил с левой прямой в лоб.

Навернулись слезы.

Узбек развернулся и, забыв обо мне, пошел в хлеборезку.

Мне стало обидно, что меня так унизили и всклокотавшая злоба требовала реванша:

— Ну, я его козла, сейчас урою.

— Ты что? Дурак? — Курин дружески взял меня за напряженный локоть, — ты хоть знаешь, на кого ты дёрнулся?

— Да мне по уху: на кого. Я его, козла, сейчас!..

— Это же Катя. Дедушка из разведвзвода. Нормальный пацан. Ты сам ему нагрубил, не уступив дорогу. Старший призыв нужно уважать.

Я осекся. По своей всегдашней дурости я приобрел себе сильного врага. И не из оркестра, а из разведки. И виноват в это был только я сам.

«Когда же я научусь думать прежде, чем действовать?!».

Мы получили сахар. В столовой кроме нас были только заготовщики с других рот. В зал, рассчитанный на четыреста человек, на ужин пришла едва сотня.

— А где же все? — спросил я у Курина.

— Как где? Ужин готовят.

— Где?!

— Кто где. Кто в парке, кто каптерке.

— А почему вчера на ужине было так много народу?

— Чудак. Вчера полк только с операции приехал. Люди соскучились по тому, что пищу принимать можно сидя на скамейке за столом, а не на корточках возле костра. А сегодня достали несъеденные сухпаи и топчут их. Не это же есть, — Курин показал рукой на стол.

На столе стояло пять банок «толстолобик в томате», чайник с горячим чаем и казан с клейстером, сваренным из картофельных хлопьев. Я не страдал отсутствием аппетита и поэтому не понял, что в этом меню не устраивает старослужащих. Мне, например, всегда нравились рыбные консервы в томатном соусе.

— Подрастешь, поймешь, — просто ответил мой старослужащий дневальный, — ладно, сиди здесь, жди свой призыв. Пойду Нурика подменю, пусть поест. Сахар, который останется, занеси в каптерку.

Пришли Тихон, Женек, Нурик и Золотой.

— Ну, ты даешь, Сэмэн! — восхитился Тихон.

— Ага, — поддержал его Женек, беря ложку, — всего сутки как в батальоне, а уже дедов гоняет.

— Да ладно вам, — отмахнулся я.

Мне совсем не было весело. За сегодняшним знакомством с Катей неизбежно должен был последовать серьезный разговор. Пар из меня уже вышел и бойцовского духа во мне не было сейчас ни на понюх.

— У Кати, между прочим, Красная Звезда, — как бы между прочим заметил Золотой.

— А почему он — Катя? — удивился я несоответствию предмета и наименования.

— Он — таджик, — пояснил Женек, — подкладывая себе рыбу из банки, — и его настоящее имя ты до утра учить будешь. А сокращенно — Катя.

Аппетит у меня куда-то пропал и что еще хуже, все поняли — почему.

— Я в палатку, — я встал из-за стола, — сахар возьмите, кому сколько надо, остальное я в каптерку отнесу.

— Иди, — махнул Тихон, — без тебя справимся.

Я взял голубую тарелку с горкой сахара и понес в каптерку, мазанка была напротив входа в столовую. Из-за дверей исходил умопомрачительный домашний запах: деды и черпаки жарили блинчики.

Боже мой! Как давно я не ел домашнего!

— А-а, сахар, — не глядя на меня Гулин протянул руку, — давай сюда.

«Вот так: не увидеть за сахаром живого человека! Что-то не задался сегодня вечер».

Делать мне в каптерке было нечего, праздник жизни был не мой. В палатке я от нечего делать отыскал в столе книгу выдачи оружия. Обыкновенная восемнадцатилистовая школьная тетрадка. Спереди была наклеена белая бумажка: «Книга выдачи оружия второго взвода связи 2-го МСБ». На последней странице стояла полковая печать и было написано: «прошнуровано, пронумеровано, 36 страниц». Я открыл тетрадку. За шестой страницей сразу шла двадцать девятая, а записи выдачи оружия обрывались на восемьдесят четвертом году. С тех пор, видно, тетрадь использовали только для написания писем на родину. Ко мне подошел Шандура — тоже черпак. Батальонный писарь.

— Тебе стол не очень нужен? — подозрительно вежливо спросил он меня.

— Нет. А тебе?

— Мне — нужен. Мне нужно написать распорядок дня на следующую неделю.

В руках у него была большая «простыня» бумаги с пустым трафаретом Распорядка. Я уступил и вышел в курилку. Там уже сидел мой призыв. Кино сегодня крутить не будут, деды с черпаками засели в каптерке и пробудут там до отбоя. Духи были предоставлены самим себе. Я все еще никак не мог привыкнуть к тому, что можно вот так просто: сидеть и курить. Не по команде вместе со взводом, а тогда, когда у тебя есть свободное время.

Удивительно и непостижимо!

Нет, все-таки между Уставом и Дедовщиной я выбираю дедовщину. Пусть я пока еще только дух, но мне уже лучше и вольнее живется, чем в проклятой учебке, а вот стану черпаком…

И чего так не служить? Жратвы — от пуза, хлеба — валом, работой не изнуряют, все по силам.

— А что? Комбат — нормальный мужик? — ни с того, ни с сего спросил я.

— Комбат — красавец, — оценил Тихон.

— Комбат — мужик, — подтвердил Нурик.

— Пацаны, а помните, когда нас духи на сопке зажали, — оживился Женек, — Казалось уже, что все — писец! Их там тучи на нас пёрли. Помните, как комбат орал: «Пацаны! Не ссыте их, козлов!»? Ну сам поливал из автомата — будь здоров.

Женек, Тихон и Нурик стали перебивая друг друга вспоминать последнюю операцию. Я слушал и думал:

«Вот ведь — мои ровесники. А уже повоевали, пока я в учебке машины разворачивал да круги по «орбите» наматывал. Они уже четыре месяца воюют. А я уже почти месяц как в Афгане, а еще ни одного живого духа не видел. Не считая полковых — мой призыв».

— Вас что? Вечерняя поверка не касается? — под масксеть зашел Полтава и прервал оживленные воспоминания духсостава, — марш строиться.

— Ты сиди, ты — в наряде, — остановил он меня.

Через пять минут второй взвод связи укладывался спать.

Слава Богу — не убили!

Ко мне под масксеть присел Кравцов:

— Значит так, — уверенно начал он, — у нас порядок во взводе такой: дух — под грибком, черпак в палатке. Если духу по нужде отлучиться надо — черпак подменяет. Деды дневальными не ходят. Ночью старослужащие спят. Черпак стоит первые два часа. Остальные шесть часов до подъема ваш призыв разбивает между собой. По полтора часа каждый стоит так, чтобы дежурный по полку видел дневального под нашим грибком. Вопросы?

Какие вопросы? Одни сплошные ответы. Старослужащие тащатся даже в наряде, духи — летают и обеспечивают. Что тут непонятного? Не мной поставлено, не мне и отменять.

— Вот ключи от каптерки, — Кравцов протянул мне кличи с брелоком в виде ногтегрызки, — может, ты ночью поесть захочешь или чай попить. Там сбоку, в шкафу, есть сухпаи. Тушенку и сахар не трогай, а кашу бери любую. Чай тоже в сухпаях найдешь. Вопросы?

Ну вот с этого надо было и начинать! Вот тебе, Андрюша, ключи от Горы Самоцветов и от Пещеры Али-Бабы. Ночь — твоя. Действуй.

— Ну, давай, дежурь. Только не спи. Через полчаса сходи на доклад к дежурному.

Я зашел в палатку вслед за Кравцовым. Все уже легли, негромко переговариваясь между собой перед сном. Свет был потушен, только лампочка дежурного освещения тускло горела в углу над столом. Впереди у меня было восемь часов ночного дежурства, которые нужно было чем-то занять, чтобы не заснуть. Я вытащил из тумбочки конверт и тетрадку:

«Нужно написать маме как я устроился».

Здравствуй, мама.

Ну вот, наконец и вернулся наш полк с операции и пришел мой взвод связи. Приняли меня хорошо. Коллектив хороший, дружный.

На этом я прервался, вспоминая события последних суток.