Страница 8 из 29
"Мы, азербайджанцы, скоро будем на ваших русских рынках, вы будете нашими рабами и единственными покупателями. Война с вами нам выгодна... Мы посадим в вашем правительстве наших людей или купим ваших чиновников... Мы спровоцируем наше мнимое слабое финансовое положение, благодаря чему через предателей-министров вы нам дадите столько денег, сколько мы скажем... А после на эти деньги создадим у вас свои рынки, казино, публичные дома... Мы перепортим ваших женщин, пропишемся в ваших городах, сократим вашу рождаемость..."
Виктор стоял как столб, тараща глаза на листовку, как на черную шутку во сне.
"Великой Армении не будет... Уничтожим русских и армян на нашей земле, и шакалы поедят ваши трупы... Убивая русского, мы знаем — Аллах прощает нам грехи..."
Виктор пришел в себя, треснувшись лбом о транспарант, на котором "хищная армянская рука" стремилась вырвать из азербайджанской груди алое сердце — Нагорный Карабах.
Слезно напросившаяся приехать с группой Виктора Сатеник, машинально вцепившись в локоть одного из офицеров, шепотом произнесла:
— Как нам здесь жить, когда вы уедете отсюда?
Вечером прибывшая с Шамхора группа офицеров получила свои койко-места в офицерском общежитии. Заинструктированные до слез уже местным руководством собрались для неутешительного подведения итогов в комнате, где жили ребята-МВДшники. Их командир, капитан Славка Кривошапка был настолько легендарной личностью, что о нем ходили героические рассказы по всему Закавказью. За два года он успел получить две контузии в Сумгаите, где ненависть к армянам, ставшим костью в горле для азербайджанцев, дальше глотки не пошла. Там Славка убедился, что самое скорое, что можно воспитать в человеке, — это ненависть, а самое долгое — прощение друг друга. Его забросили в этот самый русский город на юге страны, где произошедшую резню невозможно было объяснить никакой правительственной фантазией. Он никак не мог понять, как в городе, в котором был секретный центр МО, ракетная часть, крупный сталелитейный завод, именуемый "почтовым ящиком", огромный химический комбинат, пограничная часть, крепчайшие родоплеменные связи коренных жителей, произошло подобное бедствие, без малейшей попытки предотвратить или остановить его. Азербайджанское правительство объяснило это так — не поделили местный базар. Глупое и примитивное объяснение. В вечернем разговоре выяснилось, что Славка знал и Сатеник. Он в пиковый момент сумгаитской поножовщины, страшного рева и визга баб, их ребятишек, успел спрятать эту, потерявшую сознание армянку под водопроводным уличным люком, а вместе с ней и еще троих. Тогда, за сутки до этих событий, Славкино внимание, как начальника патруля, привлекли крестики, сделанные мелом на лавочках, в киосках и квартирах, где жили армяне. Поступавшие к нему сообщения "на ухо" от испуганных местных жителей еще более его насторожили. Обращения по этому поводу в местную милицию заканчивались... приглашением на чай. Все большее и большее накопление воинствующего азербайджанского молодняка на вокзальной площади, в центре города, обкуренного, звереющего, заставляло капитана лихорадочно принимать какие-то решения. За два часа до времени "икс" в городе отключились все телефоны. Армяне, кто посмелее, часто оглядываясь на улицах, стали забегать в близлежащие отделения милиции для разъяснений. В ответ неизменно звучало: "Сидите дома! ...Ситуация под контролем..."
Рев бандгрупп в городе раздался почти одномоментно — будто кто-то нажал на звонок. Стартовый разгон на поражение армян и русских, начавшийся с проспекта Мира, подкинул Славку с постели, где он задремал после дежурства. Предсмертный крик, тотчас перешедший в хрип, сопровождал его, летящего через два пролета лестничной клетки сразу на третий этаж, в наспех напяленной спортивной форме. В мордобойно-поножовочной карусели в этой квартире живой была только женщина, добиваемая пинками и стулом у окна. В коридоре булькал телом на полу резко разгибающийся и сгибающийся хозяин. Движения его рук были такими, будто он пытался вернуть срезанную голову на место. Женщину добивал, войдя в раж, молоденький бандит, держа в руках, как биту, ее двухлетнюю дочку. Из его рта текла пенная слюна. Славка этих двоих зверей убил сразу, впечатав двумя руками голову в голову. Потерявшую сознание армянку пер волоком в интуитивно безопасное место, на улицу. Оторвав водосточную крышку люка во дворе одним пальцем, он почти отвесно сбросил туда женщину ногами вниз. Город ревел. Горели машины, бились стекла магазинов. Враз началось мародерство. Соседи резали соседей. Кровь пошла на чужую кровь. От ее сладкого дурманного запаха на лицах у людей стала проявляться нечеловеческая рожа... У старика-армянина с хохотом и визгом, считая, отрывали ребра. Все до одного. Его застали в инвалидной машине при подъезде к дому. Дед от страха сошел с ума и неловко, мучительно улыбался. Ему на голову вылили бензин и с криками подожгли. Он сгорел быстро, видимо, не ощутив боли. Славка задыхался, стервенел и тоже орал. Его как будто никто не видел. Он отдирал армян непонятно какого возраста и пола из рук беснующихся крутящихся хороводами азербайджанцев и сипел:
— Я сам добью... сам...
Волоком тащил отбитого в заветный тайный колодец и прятал, сталкивая туда. Еще минуту назад внешне мирный город будто зашелся в бесовском вихревом "веселье".
Никто друг друга не слышал и не слушал. Все окуталось массовым безумием и мраком. Славка на карачках, грязный, оборванный дополз до колодца и свалился на общую натасканную им кучу.
Душа и сердце были глухи. Воистину — "если нет Бога, то можно все". За час тщательно организованного массового убийства было уничтожено 26 армян, 400 тяжко ранены, изнасилованы 12 армянок, сожжено и разграблено более 200 квартир. Машины, магазины, изуродованные души и прочая мелочь не в счет.
После анализа произошедшего на уровне рядового и офицерского состава милиции и МВД несколько милиционеров получили служебные взыскания. Славке "до кучи" влепили служебное несоответствие. 20-летнего Исмаилова, единственного, кого покарало правосудие, посадили на 15 лет, как самого виноватого. По республиканскому радио первое лицо республики Везиров коротко сообщил об одновременных (!) беспорядках в Сумгаите, Кировабаде и Агдаме. Михаил Сергеевич дал соответствующую оценку происходящему. Фу-у-у... Пронесло.
Научившись воевать на чужой стороне, в Афганистане, мужики в Славкином коллективе осваивали этот процесс на Родине. Сегодня воспоминания непринужденно совместились с ужином. Тертый, натасканный на войне в своем государстве, Кривошапка был в цене. В полном смысле. Его обещали убить в обеих республиках за любые деньги: азербайджанцы за спасение армян и наоборот. Разворачивающаяся ненависть бешеными темпами катила карабахскую телегу фирмы "Перестройка" по всему Закавказью. Выли и палили все. Все были правы. Славка везде был не вовремя и не к месту. Его группа была обклеена всеми ярлыками на всех языках, как чемодан путешественника. Парни из России мешали всем убивать друг друга. Их работой кормились все пресс-ТВ. Да, самая заметная и долго незаживающая кровавая рана — в душу.
Это мужиков серьезно злило и угнетало, что и было заметно за сегодняшним столом. Гибнет люд — жиреет воронье. В Кривошапкиной комнате "на четверых" уютно чувствовали себя 16 человек. Сегодня им все было по душе. После "третьей" все были свои в доску. Выпили за то, чтобы солдаты никогда не пили стоя. Дальше — за здоровье. В общем, лечились тем же от того же. Пока в Кремле за чашкой кофе, неторопливо, ко всему прочему, планировали закавказские "штатные потери", разогретые нехитрой трапезой мужики, по-офицерски рассудительно, не спеша, то с улыбкой, то задумчиво убеждали своими воспоминаниями, что в России земли хватит на всех и для могил, и для хат. С тушенкой на одной вилке на троих согласились, что дорога на войну — всегда самая тяжелая. И какая же она легкая обратно. Просили скупо, неумело своих далеких и от этого более близких жен не ругать их, пьяных порой не от водки. Просили терпеть их, истоптанных душой и телом, не всегда ласковых и нередко грубоватых, но своих ведь и никому больше не нужных. В коротком споре сошлись во мнении, что погибать бездарно всегда было "удобнее", чем выжить, спасая своих. Разом закачали головой в согласии — если сердечно переживают и плачут о тебе дома, то пули чаще летят мимо, и что пуля-дура нередко возвращает к уму. Славкин зам, старший лейтенант Геша Волков освежил задымленную комнату острым воспоминанием из лейтенантского прошлого. Как-то на день милиции народ, недолго собираясь, дружной стайкой укатил на рыбалку. Прямо с построения, не заходя домой. Иначе бы весь процесс отдыха был сорван. Закинули "смысл дня" для охлаждения в горный ручей, раскинули плащ-палатку, разложили выпрошенные с продсклада аварийные консервы. Моментально наловили из плодовитого, быстрого и глубокого горного ручья десяток хариусов. Геша был главным уховаром, ввиду большей трезвости. Известное всем блюдо – тройную уху он варил по своему тайному рецепту. Сам процесс шел странным образом. Вода закипала, Геша ее сливал. Заливал новую. Закипевшую воду сливал вновь. И так три раза. Когда до коллектива дошла суть, они, не скрывая своего мнения о кашеваре, без особой церемонии и вежливости турнули Гешу от костра с конкретной словесной мужской оценкой его "трудов". Но самое большое потрясение было у воды. Ручей, шумя о чем-то своем, вековом, стырил весь смысл отдыха. Завершением стал полный продовольственный крах — презлющие, оцепеневшие и махом протрезвевшие мужики с минуту таращились, как их выклянченный продзапас, отталкивая друг друга мордами, оперативно приканчивали два грязных и лохматых кабана.