Страница 20 из 57
Наташа читала это первое письмо и плакала. Наконец-то они дождались весточки от своего любимого. Анечка сидела у нее на коленях и нетерпеливо теребила маму за плечо.
— Мама! Письмо папы? Это папа? Мама, читай Анечке! Ну, мама!
— Сейчас, доченька, сейчас. Подожди чуть-чуть. Сейчас мама прочитает тебе.
Наташа прижала головку дочери к своей груди, а в глазах ее стоял ее муж — высокий, красивый и ласковый. Так они сидели и молчали еще несколько минут, потом Наташа еще раз вытерла слезы и прочитала письмо вслух.
— Мама! Видишь, я хоесая! Папа казал! Я хоесая!
— Ты у нас самая хорошая, доченька, и папа тебя очень любит. Знаешь, давай сейчас поедем к бабушке Нине и поделимся с ней радостью. Хочешь к бабушке Нине?
— Хочу, мама!
Они быстро собрались. Наташа перед зеркалом припудрила немного опухшее от слез лицо. На остановке было немного людей. Наташа с Аней укрылись от ветра за ее боковой стенкой, выглядывая из-за нее свой троллейбус и представляя, как они обрадуют бабушку Нину весточкой от Евгения. На противоположной стороне улицы остановился троллейбус и когда он отошел, Наташа увидела там Нину Моисеевну. Она пропустила несколько проезжавших машин и быстро стала переходить дорогу.
— Баушка! Баушка! Мы здесь! Баушка! — закричала Анечка, вырываясь из рук матери.
Увидела их и Нина Моисеевна. Она направилась к остановке, на ходу что-то доставая из сумки.
— Наташа! Я письмо получила от Жени, радость-то какая! Вот еду к вам поделиться это новостью. А вы куда собрались? Хорошо, что мы встретились.
Наташа снова заплакала.
— Мама! Да «мы же тоже получили от него письмо и едем к вам также поделиться радостью. Говорить она больше не могла, и две женщины со слезами на глазах обнялись. Прохожие недоуменно оглядывались на них. Анечка держалась за подол пальтоматери и не понимала, почему плачут мама и бабушка?
— Пойдем, доченька, к вам, там еще раз прочитаем наши письма, — сказала Нина Моисеевна Наташе и они, с двух сторон взяв Аню за руки, пошли домой.
До нового, 1982 года, оставалось пять дней. В первой батарее полным ходом шла боевая учеба, укрепление позиции, налаживание быта в казарме. Это бывшее общежитие афганских учеников сельскохозяйственной школы с длинным коридором вместило три подразделения. Справа размещалась батарея в двух больших комнатах, а в конце, в маленькой комнате на шесть кроватей, жили ее офицеры. Шестую кровать поставили недавно для командира танкового взвода лейтенанта Шамшурина, приехавшего с четырьмя танками Т-62 из Газни, на усиление батальона. Слева по коридору жили седьмая рота и взвод автоматических станковых гранатометов АГС-17. Кровати у солдат стояли в два яруса и стояли они тесно друг к другу, чтобы вместить все три взвода батареи. К этому времени в этих двух больших солдатских комнатах, названных кубриками, были вставлены рамы со стеклами, двери, а рядовой Атаев сложил в них большие, неуклюжие с виду, но теплые печки. У офицеров такой печи не было, у них была железная печь-буржуйка с выводом трубы через окно на улицу. Казалось бы, все с бытом наладилось, кроме одного — не было где помыться. Неорганизованно, кто сможет в такой холод, мылись холодной водой у арыка, что-то там споласкивали, но это был не выход из положения. Нужна была баня, но материала для нее пока не было.
Капитан Коростылев часто был на огневой, позиции трех орудий, где Потураев занимался с солдатами. Ему нравился этот грамотный и заводной офицер, который и солдат к себе быстро расположил. Они выполняли его команды с какой-то лихой готовностью. Орудия были вычищены, прицелы выверены, окопы укреплены кирпичом, ниши под боеприпасы вместили полтора боекомплекта, а верхние снарядные ящики даже не высовывались из-за бруствера. Здесь был полный порядок.
Потураев объявил солдатам перерыв, и они с Коростылевым отошли в сторону от орудий покурить.
— Молодец, Женя, — сказал Коростылев, прикуривая из-под двух ладоней Потураева. — Будем считать, батарее повезло, что ты к нам попал, а мне больше всех, что у меня такой офицер. Это, конечно, непедагогично, вот так, в глаза об этом говорить, но правда, спасибо тебе за службу.
— Да что Вы, комбат, работа есть работа. Не слышно, когда нас привлекут к Делу?
— Дают, видимо, время освоиться на новом месте, но вот сообщили по радио из бригады, что завтра к вам прилетает какой-то большой начальник из Москвы. Не зря, видимо, летит к нам. Чувствую, что после него закончится наша спокойная жизнь, — сказал Коростылев.
— Да скорее бы! Надоело тоже сидеть на одном месте и топить печку.
— Что-что, а война от нас не уйдет. Хлебнем мы ее по полной программе. Знаешь, что сегодня утром сняли мину перед водовозной у кишлака Падхаби-Шана?
— Нет.
— Поехала водовозка как всегда в сопровождении двух БТРов, с ними саперы были. На обратном пути первый БТР проехал мину, а водовозка чуть не наступила на нее. Хорошо, сапер заметил и остановил ЗИЛ. Ты какое училище заканчивал?
— Сумское, — ответил Потураев.
— А я в Тбилиси, там в учебных лагерях тоже пришлось по горам побегать, но эти громады, — Коростылев обвел глазами местность, — фору дадут всему Кавказу.
— Комбат, а Вы правда с Восточного Казахстана или так просто Ахметову сказали? Да нет, это правда, я там родился и вырос, а потом армия. Сюда приехал из Николаева. А ты с Западной Украины?
— Я служил там в 29-й бригаде. А родом из Коммунарска.
— Это где?
— В Ворошиловградской области. И жена оттуда. Сейчас они с дочкой, наверное, уже приехали туда из Мирова. Вот жду письма от них. А вы уже получили письмо из дома?
— Пока нет. Сам недавно написал, сообщил адрес. Сколько твоей дочке?
— Моей Анечке скоро три годика будет. А у Вас сколько детей?
— Тоже одна дочь, Евгения, твоя тезка. Ей шесть лет.
К ним подбежал посыльный штаба батальона:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Да.
— Вас вызывают в штаб батальона!
— Хорошо! Иду!
Солдат убежал обратно в штаб.
— Ну, ладно, Женя, занимайтесь в том же духе, пойду за новостями, ведь такие вызовы без них не обходятся.
В штабе батальона Коростылеву сообщили, что завтра к ним прилетает заместитель начальника Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР генерал армии Ахромеев. Майор Терещук напутствовал:
— Смотри, Коростылев, наведи везде порядок, мало ли что, придерется к чему-нибудь генерал!
— Есть! — ответил Коростылев, сам думая: «Придраться и к столбу можно, было бы желание. Не за этим летят к нам из Москвы, а в батарее у меня всегда порядок».
В десять утра следующего дня два вертолета Ми-8 приземлились недалеко от огневой позиции почти перед стволами орудий. Из обеих машин спустились на землю человек восемнадцать генералов и офицеров. Главным среди них был генерал армии Ахромеев. Сопровождали его Командующий Туркестанского военного округа генерал-полковник Иванов со всеми своими заместителями и Командующий 40-й Армии (Ограниченного контингента в Афганистане) генерал-лейтенант Ермаков, его тоже окружали свои подчиненные. Из офицеров были только полковники. Они гурьбой пошли к каменному ограждению батальона. Здесь их ждали командир батальона и командиры рот и батарей. Ахромеев шел впереди. Одет он был в простой хлопчатобумажный армейский бушлат, по обшлагам обшитый кантом с генеральскими погонами на плечах, на голове каракулевая кепи. Офицеры батальона ждали его в одношеренговом строю и представились высокому гостю:
— Командир батальона майор Терещук!
— Командир седьмой роты капитан Детюк!
— Командир артиллерийской батареи капитан Коростылев!
Генерал армии пожал им и другим стоящим ротным руки и вдруг обратился к Коростылеву:
— Вы один здесь артиллерист?
— Так точно, товарищ генерал армии! Я и мои офицеры. А батарея одна!
— Проводите меня в батарею, — потребовал Ахромеев и пошел вперед своим скорым и мелким шагом. Коростылев поспешил за ним, а следом пошли все остальные. Ахромеев был небольшого роста, до плеч Коростылеву, шел он молча, молчали и другие, слышен был только топот сапог и ботинок. Вдруг Коростылев почувствовал, что кто-то из позади идущих генералов кулаком подталкивает его в спину между лопаток, намекая не отставать, не бояться Ахромеева и идти с ним вровень. Но капитан с детства был воспитан так, что при ходьбе всегда пропускан старших и женщин на полшага вперед, и боязнь генерала была здесь ни при чем.