Страница 55 из 59
— Мы ведь а-а-армия, а не табор. Я прав, пресса? — весело хрипел Ушаков, явно довольный тем, как красиво и четко спускался в долину его батальон. — А ты постарел здорово. Лицо какое-то… Вроде, раньше моложе был, — прохрипел комбат вместо приветствия.
У него невероятная, сенсационная новость: ненавидевший лютой ненавистью женский пол, Ушаков нашел в Северодвинске человека по имени Тая, которая написала комбату за минувший год около пятисот писем — иногда по два письма в день!
Шли на север, к границе. Мимо застывших под снегом гор, мимо ржавеющих на обочинах, расстрелянных «наливников», мимо сломавшихся, брошенных танков. Провожали глазами эти кладбища машин, прощались с ними. Впереди и позади нашей колонны шли такие же вереницы машин, облепленных уставшими, почерневшими от копоти, застывшими на ветру солдатами. Казалось, не было в мире силы, способной повернуть их вспять.
Ночевали в «отстойнике», на огороженном проволокой участке голой степи близ города Пули-Хумри. Уже поздним вечером туда пришел батальон 345-го десантного полка, который последним покидал Саланг, прикрывая уходящие колонны. На одной из машин был укреплен плакат с нелепой, совершенно неуместной надписью: «Нет атомной бомбе!» А на стоявшем рядом бэтээре уже вторые сутки лежал, укрытый брезентом, труп рядового Лиховича, погибшего от снайперской пули на южной стороне Саланга. Ни медроты в составе уходящих колонн, ни подходящей для посадки вертолета площадки не было, и весь следующий день мертвый рядовой Лихович возвращался на родину вместе с полком.
Настроение у десантников было паршивое.
— Миша, мне будет стыдно жить после того, что я видел, — сказал мне востротинский замполит Александр Греблюк.
Нам всем будет стыдно за то, как мы выводили войска.
На языке военных это называлось операцией «Тайфун». Мне рассказывали: и Громов, и Варенников были категорически против. Громов, говорят, так резко возражал по телефону министру обороны Язову, что именно это стало причиной его назначения командующим Киевским военным округом, расцененное всеми как понижение. Но, так или иначе, в последних числах января операция «Тайфун» была проведена. Авиация и артиллерия 40-й армии и Туркестанского военного округа обрушили море огня на кишлаки, расположенные вдоль трассы и в Панджшерском ущелье. В Баграмской «зеленке» была испробована новая, прежде не виданная здесь штуковина — тяжелый огнемет «Буратино». Какой-то новый тип снаряда, вылетающий из пушки на танковой базе и сжигающей все дотла в диметре чуть ли не в километр.
Я не видел сам, но мне рассказывали многие: афганцы выкладывали на дорогу трупы погибших под бомбами. «Смотрите, сволочи, на дела рук своих!»
Насколько я могу судить, с военной точки зрения в бомбардировках трассы не было никакого смысла. Нам вслед никто не стрелял.
* * *
На первом же диспетчерском пункте в долине я вышел из машины размять ноги. Дежурный капитан, едва услышав мою фамилию, чуть не обнял меня от радости:
— Так это ты — корреспондент «Комсомолки»? Ну, слава богу! Она тут нас всех затрахала! Она ищет тебя по всему Салангу!
Оказалось, Джана Шнайдер в точности сделала все, что обещала мне несколько дней назад на пограничном пункте на мосту через Амударью, ткнув своим американским пальцем в мой нос. Она добралась до Ташкента, выправила там документы, потом долетела на рейсовом самолете до Мазари-Шарифа. Там, уж не знаю, какие миллионы заплатив за это, наняла машину и доехала до Саланга. Теперь же, как сообщил капитан, она ищет меня, поскольку по-русски говорит только «спасибо» и «на здоровье» и никого, кроме меня, здесь не знает.
Поступок, — да ладно, назовем вещи своими именами, — подвиг американки заслуживал уважения, но где она теперь, как ее искать? Ответов на эти вопросы у капитана не было.
* * *
Я разыскал Громова в Ташкургане, в нескольких километрах от границы, где на территории дивизионного городка разместилась оперативная группа уходящей армии.
Громов уже третий раз на этой войне, а недавний Новый год был для него здесь уже пятым по счету. Приехал сюда впервые начальником штаба дивизии. Вскоре стал комдивом, через несколько лет вернулся представителем Генерального штаба, а затем принял командование 40-й армией.
Он был не первым командующим афганским контингентом. Он стал первым, которого узнал и увидел мир. По странной, нелепой логике прежних лет имена генералов, которые посылали в бой 120-тысячную группировку наших войск, держались в тайне. Их лица ретушировались на фотографиях, которые публиковали газеты. Громов стал, к счастью, последним из них. Не мне — «пиджаку», как именуюсь я на языке военных, — судить, был ли он лучше или хуже своих предшественников на этом посту. Но знаю наверняка: 40-я армия не просто подчинялась генералу, не просто была готова выполнить каждый его приказ. В 40-й армии любили Громова. Должно быть, за редкое сочетание решительности, сдержанности, воли и — человечности, скромности и доброты, — да простится мне такая гражданская вольность в его характеристике. «Как командующий Громов — подарок судьбы, — сказал мне Денис Турлайс, один из офицеров штаба армии. — Он начисто лишен высокомерия; даже не знает, что это такое. Офицера, которого ценит, в обиду не даст. Но и халатности, предательства — не простит. А если примет решение, если уверен в своей правоте, не отступит. Хоть костьми ложись — не отступит! Таким и должен быть командарм». Однажды в Гардезе я и сам видел, как ждали командующего офицеры местного гарнизона, как суетливо перепроверяли планшеты, подтягивали ремни, одергивали выцветшие куртки. Знали: всегда безупречно аккуратный, Громов требовал такой же аккуратности от всех.
Мне рассказывал его адъютант: когда Громов подписывает приказ об исключении погибших из списков личного состава армии, лучше к нему не заходить. На мой вопрос о том, что ему удалось сделать на своем высоком посту в Афганистане, сам генерал ответил не задумываясь: «Спасти больше жизней, чем погубить». Это правда. В его бытность командующим потери в контингенте были снижены (есть и такая арифметика у войны!) в 1,7 раза. За счет жестких требований к подготовке боевых действий. За счет того, что его подчиненные знали: «Беречь людей!» — главный приказ Громова. Что бы ни говорил он мне о войнах, без которых не бывает потерь.
…Отца, Всеволода Алексеевича, он не видел никогда: отец погиб в сорок третьем под Курском, за несколько месяцев до рождения младшего сына. И это горькое обстоятельство, и пример брата-суворовца оказались решающими при выборе судьбы. Саратовским мальчишкой будущий генерал бегал к суворовскому училищу и замирал от восторга под его окнами, в которых были видны мраморные колонны, старомодные хрустальные люстры. По субботам в суворовском устраивали танцы, играл оркестр.
Военное училище он закончил с тройкой по физике. Случилось это так: выучил назубок только один билет и приходил на экзамен раз пять, пока не выпала удача. Теперь улыбается, вспоминая об этом: мальчишество! За порогом училища началась жизнь, служба, и все встало на свои места. За год до окончания академии женился на девчонке из своего подъезда: «Решил этот вопрос положительно в течение летнего отпуска».
Академию имени Фрунзе Борис Громов окончил с отличием, Академию Генерального штаба — с золотой медалью.
Афганистан начался для него в январе 1980-го.
— Товарищ Громов! Приказом министра обороны СССР вы назначены начальником штаба Н-ской дивизии. Вопросы есть?
— Разрешите спросить: где дислоцируется дивизия?
— В Афганистане.
На военном аэродроме под Ташкентом народу — море. Все в полевой форме, только он оказался в парадной, в шинели с папахой. Пришлось отойти незаметно в сторону, убрать с глаз долой неуместную ту папаху. Еще помнит, что почему-то не было трапа, что поднимались по стремянке на борт самолета: «Чепуха, а запомнилось». Споткнулся на той стремянке, чуть не расшибся. Дальше — хуже. Кабул не принял их «борт», они сели в Баграме, а там стрельба, разговоры о потерях. Ночевали в самолете, на носилках («борт» был санитарным), до рассвета стучали зубами от холода, а утром откапывали шасси, заметенные за ночь снегом. Словом, плохо все начиналось, и тяжко было на душе. В конце января в его дивизии начались первые потери. На дороге Хайратон — Кабул расстреляли патрульную группу, погиб комбат.