Страница 47 из 59
— Что говорили тем офицерам, которые первыми входили в эту страну? Зачем вводились войска?
— Поддерживать мир.
— И что же, удалось?
— Конечно. Мы занимались охраной городов и коммуникаций.
— Но я же видела сама: страна разрушена и объята войной.
— Если бы Запад не оказывал помощь душманам, войны бы не было.
— А мне кажется, что они воюют потому, что ненавидят вас.
— Они бы не стали воевать, если бы им не платили западные страны.
— Но какой же это мир, если почти треть населения покинула страну!
— Как раз это и выгодно душманам: они рекрутируют беженцев и платят им деньги, заставляют убивать своих же.
— Это противоречит тактике партизанской войны, которая опирается на поддержку населения.
— Часть населения их поддерживает. Что же касается того, зачем были введены войска, почему выводятся сейчас, об этом писала наша ОТКРЫТАЯ печать.
К счастью Вирджинии Китчин, ей переводил очень толковый апээновец, понимающий, что термин «открытая печать» — нонсенс. В английском варианте вполне пристойно звучали поэтому и многие другие глупости, которые произносил полковник. Многие, но не все.
Из двух этих взглядов на афганскую войну точка зрения Светланы Алексиевич, конечно, поближе к истине.
* * *
В Кабул приехали участники совместного советско-афганского космического полета. В тот день на город упало двадцать пять ракетных снарядов: больше тридцати трупов, около ста человек ранено. Салют покорителям космоса!
С космическими братьями была устроена долгая и утомительная пресс-конференция, на которой журналисты зачитывали приготовленные заранее вопросы о перспективах развития космонавтики в Афганистане. Куда интереснее было в тот день на территории штаба армии.
— Машины на территорию не пускать: приказ командующего, — остановил меня на КПП знакомый дежурный офицер. — Только пешком. У нас сегодня космонавты.
Тщательнее других к их визиту готовились, похоже, в местном военторговском магазине. Оттуда еще с вечера вынесли прилавки, а всех женщин переодели в одинаковые белые кофточки. За несколько часов до приезда космонавтов замначальника штаба тыла лично выстроил продавщиц перед дверью — приветствовать гостей. Зачем выносили прилавки? Чтобы космонавтам было там попросторнее, ответили мне. В самом штабе по этому случаю ни души, все незанятые в столь важном мероприятии давят подушки в жилых модулях. Армия — странный организм, невероятное сочетание всего и вся. Ну, зачем было строить переодетых продавщиц и выносить прилавки из магазина?!
…Около семи утра затрещал телефон, я вскочил с кровати, успев перебрать про себя все ужасы и страсти, которые могли бы случиться за ночь в Москве, но Галя, редакционная стенографистка, сразу же сообщила: мы вас поздравляем! Сегодня в Кремле подписан указ о том, что вы награждены орденом Красной Звезды!
А вообще-то всю эту неделю мир был занят куда более интересными событиями: шла Сеульская Олимпиада.
P. S.
Когда меня спрашивают, за что меня наградили орденом, я, признаться, теряюсь. Никаких удивительных подвигов я, конечно, не совершал. Орденом Красной Звезды награждают «За мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского или служебного долга, в условиях, сопряженных с риском для жизни». Риск для жизни — был. Это, что называется, «к бабушке не ходи». Мужество и отвага? В моем случае это, пожалуй, преувеличение. Просто я был моложе коллег-журналистов, работавших в Кабуле, здоровья у меня было больше, чем у них, а мозгов, наверное, меньше. А уж о Женевской конвенции 1913 года, которая запрещает журналистам, находящимся в районах боевых действий, брать в руки оружие, я и вовсе узнал, когда соблюдать ее было уже поздно.
Орден свой я надел лишь однажды. Вскоре после вывода войск из Афганистана, в День Победы, взял сына и пошел с ним гулять в Парк Горького. У самого входа ко мне подошла какая-то девочка и вручила гвоздику. Мне стало неловко, и этот эксперимент я решил больше не повторять.
* * *
Знаменательная встреча прессы и военного руководства произошла сегодня в гарнизонном Доме офицеров.
Часа три, наверное, самый важный здесь генерал армии, представитель Министерства обороны и Политбюро ЦК КПСС Валентин Иванович Варенников вручал нам подписанные им грамоты за «добросовестное выполнение интернационального долга», а потом рассказывал о том, как замечательно складывается обстановка в Афганистане с началом вывода советских войск. Что образовались целые районы, где ситуация благоприятна и постреливают в «пределах нормы». Что сдача гарнизона в Асадабаде, где девять лет проливал кровь батальон специального назначения, а также Ханабада, Ургуна, Шахджоя, Бамиана, тяжелые бои в Заболе и Тулукане есть не что иное, как результат решения президента об отводе войск в глубь территории в интересах политики национального примирения.
— Ситуация в норме, все идет хорошо, растет авторитет кабульского правительства. Долой пораженческие настроения, — громким голосом школьного учителя говорил нам генерал. — И запомните. У нас не будет информации ради информации, гласности ради гласности. Я призываю вас быть политиками!
Тем временем, пока шла встреча, был обстрелян аэропорт. Десять человек погибли, среди них две русские женщины с детьми. Жаль, что аэропорт так далеко от штаба армии: взрыв был бы неплохим аккомпанементом к страстным словам генерала.
А потом я сидел в кабинете начальника армейской разведки Николая Сивачева. У него громкий «страшный» голос и удивительно доброе лицо, которое к такому голосу никак не подходит. Как будто актер играет чужую роль, подменяет заболевшего коллегу. Полковник отщипывал от только что испеченной буханки куски теплого хлеба и отвечал на мои вопросы примерно так:
— Как, кто такие душманы? Миша, это афганский народ, б…ь!
Раздался резкий звонок телефона «ВЧ», Сивачев снял трубку и невольно выпрямился в кресле:
— Товарищ генерал армии, полковник Сивачев слушает… Но, товарищ генерал армии, я считаю это нецелесообразным. По данным разведки, в провинции Герат сейчас нет скоплений бандформирований мятежников… По моему мнению, это может только усугубить ситуацию… Виноват, товарищ генерал армии! Есть выполнять приказ: выдать цели для бомбоштурмового удара в провинции Герат!
И, со злостью бросив трубку на телефон, он еще более страшным голосом закричал в коридор:
— Дежурного офицера ко мне!
И прибегал офицер с пометками на картах, и где-то, невидимые и неслышные отсюда, поднимались в небо тяжелые бомбардировщики, улетали выполнять приказ генерала армии: «приводить в норму» военно-политическую ситуацию в Афганистане.
Мне все меньше и меньше хочется участвовать во всем этом.
Сентябрь — октябрь 1988 г.
Возвращение на войну
Генерал вытянул вперед руку, а потом, критически смерив глазами расстояние от земли до ладони, сократил его примерно на треть:
— Вот такого роста. Но бесстрашная девчонка. О ней надо рассказать обязательно!
С Олей Щербининой, операционной сестрой из шиндандского медсанбата, о которой говорил генерал, я уже был знаком. И не раз после нашей с ней встречи перечитывал записи в блокноте и садился было за машинку, понимая и сам: о ней надо рассказать обязательно. Но так и не рассказал. Может быть, потому, что не вышла у меня Олина фотография, а мне казалось совершенно необходимым, чтобы очерк был опубликован в газете вместе с ее портретом. Чтобы читатель увидел эту девушку с удивленно вскинутыми ниточками бровей над грустными серыми глазами, так похожую на школьницу. Да ее не только на войну, ее и в лес за грибами одну отпускать-то страшно. «Кнопка», в общем.
С тех пор прошло без малого три года, медсестра из Шинданда давно уехала домой, и материал о войне, какой увидела ее Оля Щербинина, написан так и не был.