Страница 15 из 59
«Прошу принять меня в члены ВЛКСМ, так как, выполняя интернациональный долг в рядах советского ограниченного контингента в ДРА, я понял, что не могу оставаться в стороне от борьбы за новое коммунистическое общество».
Рамиз Магеррамов по должности — повар, по национальности — азербайджанец. «Высокая кухня» в его исполнении выглядит так: замполит идет вместе с ним на кухню и показывает: «Берешь картошку вот так, картошка в левой руке, нож — в правой. Снимаешь кожуру вот так, потом режешь, понял? Кладешь в воду, солишь, ставишь на огонь. Есть вопросы?» Вопросов у повара Магеррамова нет. Парень он старательный и серьезный, готовит в результате вполне сносно — я пробовал. Ему бы еще русский хоть немного выучить… В комсомол его приняли единогласно.
В Шинданд выехали в сумерках, я спрятался на этот раз внутрь бэтээра, пытаясь согреться. Когда проезжали Черные горы, снова заработал башенный пулемет, заставляя с непривычки вздрагивать с каждым выстрелом. Потом Троеглазов, который остался на «броне», утверждал, что возле Черных гор нам вслед выпустили автоматную очередь. Было? Не было? Я не видел.
Весь следующий день я «улетал» в Кабул, раза три гонял штабную машину на аэродром, но самолет пришел только под вечер, все тот же «сто тридцать второй борт», экипаж Роберта Сахаутдинова. Я снова сидел в кресле второго пилота. Роберт решил показать мне здешнее чудо света — «дар природы», по его словам. Мы сделали легкомысленный вираж, не запланированный полетным заданием, над скалами потрясающей красоты где-то высоко в горах. Трудно было поверить, что природа без участия человека выстроила это фантастической красоты сооружение.
На аэродроме в Кабуле долго фотографировались, я обещал Роберту передать снимки. Увы, пленка оказалась засвеченной.
Отряд особого назначения
Нахальство афганцев вынудило меня для поддержания чести и достоинства России атаковать 18 марта сильно укрепленные позиции их на обоих берегах реки Кушки.
Полная победа еще раз покрыла славой войска Государя Императора в Средней Азии. Афганский отряд силой в 4000 человек при 8 орудиях разбит и рассеян, потеряв до 500 человек убитыми, всю артиллерию, весь лагерь, обоз и запасы… Афганцы сражались храбро, энергично и упорно.
Командующий русскими войсками генерал-лейтенант Комаров.
26 марта 1885 года
Кивнул на прощание полосатый шлагбаум на окраине Кабула, будто удачи пожелал. Что ж, она не будет лишней на этой трассе: прошитые очередями, искореженные взрывами остовы «наливников» ржавеют у обочин, врыты в грунт выносные танковые посты. Аллах ведает, из-за какого дувала может ударить по проходящей колонне гранатометный залп.
Опустевшие, разрушенные кишлаки обступают трассу на Хайратон, тоже пустынную в этот утренний час. Только рев наших бэтээров ломает настороженную тишину долины, только изредка промчится навстречу разукрашенный грузовичок, мелькнет за бортом процессия: старик верхом на потертом ишачке, за ним две покорные женские фигуры в чадрах. Кто они, куда? Кто знает.
По этим глиняным кишлачным руинам уже который год проходит межа. Здесь, на дороге, стоят посты и заставы, день и ночь не смыкающие глаз. Там, до самых заснеженных хребтов на горизонте, — «зеленка», кишлачная зона. С кем ее жители? Почти поголовно неграмотные, что знают о нас, о Кабуле? Хотят ли перемен, обещанных новой властью? Или, дождавшись сумерек, протерев масляными ветошами английские винтовки-буры, оставшиеся еще с прошлой войны, идут к дороге, повторяя шепотом имя «милостивого, милосердного», и наводят прицел? Наш путь лежит к ним, в кишлачную зону.
Исполняющий обязанности командира отряда спецпропаганды лейтенант Алишер Ахмаджонов, сидящий рядом со мной на «броне», оборачивается рывком, напряженно вслушивается в слабое шуршание рации. Оборачиваюсь тоже — там, за нашими спинами, видна только дорога, тающая в дымке горизонта.
— Там бой. — Голос Алишера тонет в реве движков. — «Духи» бьют по заставе: мы чудом проскочили!
Декабрьский ветер треплет над развалинами глиняных крепостей красно-черно-зеленые флаги на длинных строганых жердях — цвета этой войны.
От Кабула до Чарикара, где ждут наш отряд, путь недолгий, на хорошей скорости — часа полтора. В самый раз, чтобы остекленеть на холодном декабрьском ветру. По-хорошему, надо бы забраться в теплое грохочущее чрево машины, но там, внутри, мало шансов уцелеть при подрыве или гранатометном обстреле, и мы остаемся наверху, подняв воротники бушлатов, надвинув ушанки на глаза.
В кабинете секретаря НДПА провинции Парван потрескивает японская масляная печка, черные кожаные диваны стоят вдоль стен, на полу расстелен красный ковер — что за дом в Афганистане без ковра? Секретарю, его имя Аманулла, на вид лет сорок. Он курит, улыбается в усы, подливает зеленый чай в пиалы гостей — что за встреча в доме афганца без чашки крепкого чая? В комнату заглядывает человек:
— Шурави, вас спрашивает шурави-генерал.
Перед входом трое — переводчик-таджик, немолодой человек в афганской форме без знаков различия, который по возрасту и правда мог быть генералом, и еще один в гражданском с лицом пьющего человека. Как оказалось, партийный советник провинции Парван. Он небрежно скрестил ноги, оперся на автомат и покровительственным тоном сообщил, что все контакты с афганцами надлежит осуществлять только через него.
— Ну, вы там поосторожней. И надо было нам сообщить: и вам спокойнее, и нам.
Мои спутники промолчали, а я не выдержал:
— Нам вроде и так спокойно.
Партийный советник смерил меня глупым недоуменным взглядом.
В неспешной беседе обсуждаем с секретарем Амануллой подробности завтрашнего рейда: утром, вместе с представителями местной власти, мы углубимся в кишлачную зону. Пункт назначения — Рабат, столица мятежного отряда Амир-хана. Правда, не так давно Амир-хан подписал протокол о сотрудничестве с народной властью: обязался прекратить разбой на участке дороги, который проходит по его землям, а в обмен получил оружие, боеприпасы, продовольствие. Держит ли слово пуштун? В ответ на этот вопрос секретарь неопределенно разводит руками: и да, и нет. На чарикарском базаре, где знают все и вся, поговаривают, будто Амир-хан пропускает за плату через свои земли караваны с оружием, что его люди устраивают диверсии на трубопроводе, который тянется вдоль трассы. Словом, такие протоколы о сотрудничестве — дело тонкое. Командиры «протокольных» отрядов, случалось, не раз вновь переходили на сторону оппозиции, ухитряясь пополнить карман и там, и здесь: специфика Востока.
А велика ли банда у Амир-хана?
— Тысячи полторы стволов, если считать стариков и подростков, — отвечает Аманулла. — После того как мы подписали с ним протокол, в Чарикаре стало потише, но что-то темнит Амир-хан в последнее время. Если перетянуть его на нашу сторону, нам бы большая помощь была. Так как, командор, пойдешь в Рабат?
Что ж, Рабат так Рабат. Задача не труднее и не легче той, которую отряд Ахмаджонова выполнил вчера, и той, которая ждет его завтра. Подразделения, участвующие в боях, меряют свои успехи числом захваченных единиц оружия и уничтоженных банд. Отряды специальной пропаганды — числом несделанных выстрелов, сохраненных жизней, неразрушенных кишлаков.
В уезде Даши в кольцо окружения советских частей попала банда Сахир-джана, негласного хозяина здешних мест. Мятежникам передали ультиматум: если не сложите оружия, погибнут все. Окруженные ответили молчанием. Отряд Ахмаджонова получил приказ срочно выступить в район кишлака Чашмайшир, попытаться решить конфликт мирным путем. Итог: Сахир-джан сам пожаловал к ним вместе с личной охраной. Выяснилась любопытная подробность: когда работал громкоговоритель агитмашины, афганцы записывали их слова на магнитофон. А после слушали еще раз, спорили, думали напряженно. Говорят, из того кишлака не сделано с тех пор ни единого выстрела.