Страница 9 из 10
– Похор-р-ронщики хреновы! Разули бы глаза, тьфу-у-у на вас! По живым людям ходите…
Богунов вывернул свое мощное тело из земли. На его голос со всех сторон сбежались товарищи. И хоть голос этот нещадно матерился, скрипел песком на зубах, плевался и сыпал проклятиями, ему несказанно обрадовались. Комья земли полетели во все стороны торопливо и яростно.
– Все живые, – сержант, часто отплевываясь, рыл землю руками, – все шевелились подо мной. Тьфу-у-у… И лейтенант живой. Подталкивал меня коленом под зад… Тьфу-у… Ну, живучий наш лейтенант! Везет нам с ним! Тьфу-у-у… Сколько раз хоронят, не похоронить. Тьфу-у, тьфу-у… Тащи их живее, ребята. И воды несите побольше. Наглотались земли по самое-самое… не балуйся… Тьфу-у, тьфу-у…
Вскоре откопали всех. Очумевших, оглохших, залепленных землей. Они сморкались, плевались, беспомощно жмурили глаза. Матиевский долго тряс головой. Потом прохрипел с кашлем:
– Лейтенант-то живой? Ни фига не вижу… Глаза, кажется, землей выдавило…
Шульгин отозвался с хрипом:
– Я в порядке. Бывает и хуже… Слава богу, вроде дышу… Только в голове сильно гудит… Кажется, все живы, черви земляные, а-а? – повернулся он испачканным лицом к солдатам. – Как остальные? Потери есть? Командиру докладывали?
Из темноты донесся голос:
– Докладывали. Только что. Потерь нет. Кроме вас…
– Как это? – Шульгин поперхнулся. – Кроме нас?..
Голос виновато пояснил:
– Так вас же нигде не было. Вон ведь как вас аккуратно завалило. Ровным пластом. Мы же фонарями светили… Рядом пустая воронка, даже котелков не нашли… Вот и доложили… Думали, разнесло вас всех. Вдребезги… Подчистую… Как ребят с «вертушки»…
Шульгин затряс головой:
– Как это разнесло? Кого это вдребезги? Кого подчистую? На-ас?.. Да вы знаете, что сейчас?.. Да вы всех на уши… – Шульгин потрясенно замолчал. Потом нервно рассмеялся. – Стоило выбираться с того света, чтобы узнать, что ты умер. Ну, вы даете, юноши! Радиостанцию, живо! И запомните, похоронщики: не спешите хоронить своих. Всегда искать без устали. Искать до последнего… Не теряя надежды… Постучите по деревяшке.
Принесли радиостанцию. Лейтенант сжал тангенту:
– Первый! Я – Метель-один, прием! На связи Шульгин. Первый! Я – Метель-один, прием!
В эфире раздался резкий ворчливый голос:
– Шульгин?.. Что за шутки? Кто докладывает? Я – «Первый», прием!
Шульгин прокашлялся:
– Докладывает Шульгин. В моей группе потерь нет. Ни одной потери. Повторяю, ни одной потери. Все целы. Я – Метель-один, прием!
– Шульгин? То есть как Шульгин? Как это все целы? Кто докладывает? Прием!
Долго в эфире стояла полная неразбериха. «Первый» все пережевывал слово «потери», хрустя им на зубах, как стеклом, пока Шульгин не взорвался:
– К еб… фене… все потери! Несколько человек завалило взрывом вместе со мной… Нажрались земли досыта, как шахтеры в забое… Сознание потеряли… Теперь все в порядке. Вроде все целые… Возможно, только немного контужены… Словом, отделались испугом…
Голос в эфире крякнул:
– Теперь ясно. Теперь понятно. Ну, и дела! Напасти на вас сыпятся, как из ведра. Держитесь там… Вопросы есть?
Шульгин ответил не спеша:
– Есть один вопрос… Кто был артнаводчиком, кто корректировал огонь отсюда, с нашей стороны? Очень интересно узнать эту фамилию.
«Первый» ответил нехотя, с недовольством:
– Огонь артиллерии корректировал лично командир артдивизиона. Он сейчас рядом со мной. Принимает непосредственное участие в операции.
Шульгин с хрустом сжал тангенту, желваки выступили на скулах:
– У меня просьба, товарищ «Первый», передать командиру дивизиона – а при встрече я скажу ему тоже, – Шульгин взорвался кашлем, сжал рукою ноющую грудь, – если он вышел в горы, чтобы заработать орден на грудь, то пусть занимается делом по-настоящему…
Голос «Первого» стал сухим, неприязненным:
– Вы вдвое моложе командира дивизиона, товарищ лейтенант.
Шульгин ответил, твердо выделяя каждое слово:
– Мне кажется, на войне моложе тот, кто хуже воюет…
9
Неудачно начался день для авангардной роты файзабадского полка. Не успела «Метель» сняться с вчерашних позиций и продвинуться вперед на соседние высоты, навьюченная амуницией и боеприпасами, как тут же наткнулись орловские солдаты на хорошо укрепленные, обложенные валунами душманские укрытия. Встретивший их противник словно заранее знал, в каком направлении выйдут сегодня роты на боевые действия.
Солдаты залегли под огнем, низко бреющим затылки. Начали вгрызаться в землю.
Недалеко от Шульгина замешкался молоденький младший сержант. Испуганно застыл и словно окаменел. Только и догадался перегнуться пополам и выставить навстречу летящим пулям напряженный мокрый лоб. Огонь душманов немедленно перекинулся на эту скорченную мишень.
В сознании Шульгина промелькнули обрывки скомканных мыслей. Он вспомнил, что этот беспомощный младший сержант недавно прибыл из учебной части Союза. Начавшийся обстрел был самым первым в его короткой военной жизни. Уже рванувшись к нему, на бегу, Андрей подумал, что вообще не стоило брать его на такую сложную операцию. Лучше было бы оставить его в наряде, мести пыль между ротными палатками.
С первых дней прибытия в полк этот парень начал мочиться в постель. В Афганистане такое случалось. Подготовка младших командиров в учебных частях Союза оставляла желать лучшего. Приходили «из-за речки» физически слабые, немощные, незакаленные, зачастую парализованные страхом. Как правило, младших сержантов из союзных учебок тут же лишали званий. Некоторое время они еще носили лычки на погонах, но уже командовали ими старослужащие рейдовых рот, проявившие настоящий характер в боевых операциях. А позже и липовые сержантские лычки летели в мусорные баки. Афганская школа службы оказывалась надежнее напрасно потраченных шести месяцев учебы в союзных учебках.
Еще Шульгин вспомнил, что командир первого взвода Алешин написал рапорт о переводе и разжаловании этого горе-сержанта. Рапорт, подписанный командиром роты Орловым, утонул в штабной канцелярии. И, конечно, давно уже не был ни для кого этот юный сержант начальником, даже для самого себя. Но сейчас к нему со всех сторон сбегались люди.
Бежал долговязый Матиевский, размахивающий, словно коромыслом, снайперской винтовкой. Бежал ротный Алексей Орлов, прижимая рукой слетающую шапку. Бежал Богунов, грузно топая слоновьими сапогами. Бежал Шульгин, и антенна со свистом рассекала позади него воздух. Бежал взводный Алешин, скидывая на ходу лямки громоздкого вещевого мешка. Что-то кричали вокруг солдаты, солено и хлестко. Пули плясали вокруг бегущих злыми фонтанчиками. А одуревший сержант стоял по-прежнему неподвижно, нахохлившись и беспомощно разводя в стороны руками. По какой-то неведомой причине он не мог совершить простое разумное действие – лечь, вжаться в землю, припасть своим худым животом к спасительному гребню высоты.
Алешин оказался первым. Он прыгнул к сержанту легко и пружинисто, почти не касаясь кипящей от пуль земли. На лету выбросил руку и с хрустом ударил в плечо. Сержант охнул по-бабьи и отлетел далеко от Алешина в сторону… В то же мгновение все бегущие рухнули вниз, покатились в разные стороны, распластались среди валунов, как ящерицы. Пули со злостью защелкали по камням, высекая россыпи щебня, побежали за катающимися телами, забрасывая их горячими песчаными ручейками.
Младшего сержанта отбросило за камни. Руки его беспомощно разлетелись. Он забормотал что-то жалостно. Вздохнул с протяжным всхлипом. Принялся вскрикивать часто и тонко, по-бабьи. К нему пополз Матиевский. И тут же сообщил с досадой:
– Вот зараза такая, ранен! Нарвался все-таки, дурепа… Докладываю. Ранение тяжелое.
Роковое слово быстро понеслось по цепочке и уже через несколько секунд раздалось в полковом эфире. Шульгин, почувствовавший и невольную досаду, и глухое раздражение, и жалость, тоже пополз к сержанту, царапая щеки о колючую солому. С другой стороны к раненому спешили ротный и Богунов. Алешин тоже пополз за всеми, но ротный остановил его жестом.