Торпедоносцы

— Командир! Наш «як» сбил немца! Слева! Тот взорвался!

Михаил резко обернулся в указанную сторону и успел увидеть разлетающиеся куски сбитого немецкого истребителя. Метко!

Над головой уже мелькнула знакомая тень телохранителя.

Впереди курс перерезает четверка торпедоносцев. Борисов узнал мещеринский самолет и полетел за ним. Командир эскадрильи вел группу вдоль того места, где несколько минут назад по морю шел огромный, растянувшийся на несколько километров, караван. Теперь его нет и в помине. На большом пространстве воды темнели разрозненные корпуса уцелевших боевых кораблей. Эскадренный миноносец уже развернулся и в сопровождении единственного сторожевика чуть заметным ходом следовал на северо-восток к Либаве: корма его осела в воду, острый нос приподнялся, сзади стелилась еле заметная пенная дорожка.

Михаил глядел на подбитого врага и жалел, что больше ни у кого не осталось ни бомб, ни торпед, можно было бы добить «акулу».

Скоротечный морской бой окончен. Торпедоносцы и истребители собрались в общий строй: все были на своих местах, потерь не было. Мещерин развернул группу в сторону невидимого берега. На севере в небе чуть видны пощипанные «фокке-вульфы». Немецкие летчики держались от балтийцев на приличном расстоянии, об атаках уже не помышляли.

Еще никогда небо Паланги не слышало такого количества победных залпов! Первыми над аэродромом появились четверки «яков». Они совершили традиционные горки, и их пушки оповестили техников на земле, что в воздушных боях сбито три фашистских истребителя. Потом пара за парой пронеслись торпедоносцы. И опять воздух разрезали пулеметные очереди, а техники, гордясь и радуясь, считали: потоплено четыре единицы!

После посадки летчиков уточнили; уничтожено три транспорта общим водоизмещением двадцать одна тысяча тонн и быстроходная десантная баржа.

Зарулив машины на стоянки, летчики, все еще оглушенные тяжелым боем, опьяненные счастьем победы, возбужденно делились только что пережитым и вместе с техниками подсчитывали пробоины в боевых машинах, шутили, смеялись.

— А знаете, ребята, почему сегодня «фоккеры» чуть не сбили Борисова? — шумел на всю стоянку Дмитрий Башаев. — Его машина теперь недодает скорости!

Слушали, недоуменно оглядывали самолет замкомэска: самолет, как у всех, даже лучше — недавно сменили мотор!

— Почему недодает, Кузьмич?

— Рачков своими усищами создает дополнительное сопротивление! Как выставит их из люка, скорость и падает!

Летчики, техники, младшие специалисты — все хохочут. Смеется и сам Иван Ильич.

Шум, гам, смех прерывает команда:

— Летному составу собраться на разбор полетов! Бой бою рознь. Сегодня он проведен хорошо. Но были и ошибки. Командир эскадрильи представляет слово для анализа своему заместителю, а потом и сам разбирает действия и поведение в бою каждого экипажа, каждой пары — его опытный глаз все заметил! Летчики внимательно слушают замечания, впитывают в себя крупицы драгоценного боевого опыта. А в заключение приказывает адьютанту огласить телефонограмму генерала Самохина: командующий ВВС флота всем участникам уничтожения немецкого конвоя объявил благодарности и приказал представить к правительственным наградам наиболее отличившихся.

А инженер Алексей Васильевич Завьялов, получив от техников сведения о повреждениях, взялся за голову: половина машин нуждалась в серьезном ремонте. А где взять запчасти на оперативном аэродроме? Он сел за телефон…

Утром после завтрака весь личный состав авиаполка неожиданно собрали на митинг. Борисов послал дежурного оповестить экипажи, а сам подошел к своей машине. Она готовилась на очередную свободную охоту. Еще издали летчик увидел, как Рачков осматривал подвешенную торпеду и за что-то поругивал Шашмина. Вооруженец не оправдывался, а только краснел.

— Иван Ильич! — позвал штурмана летчик. — Какое сегодня число? Забыл, понимаешь!

— Восьмое марта, Международный женский день.

— И все? — хитро посмотрел на друга Михаил. Рачков понимал, куда тот клонит: он тщательно скрывал, что этот день был и днем его рождения. Почему-то сообщение об этом у друзей всегда вызывало оживление и, естественно, серию подначек. Как скажешь про такую дату?!

— А что еще? — делал вид, что не понимает намека штурман. — Ах, скворцы прилетели!

— А не аисты? — заводил Борисов. — Не по случаю ли прилета аиста назначен митинг у штаба полка? Собирайся, пошли!..

На митинге капитан Иванов сообщил собравшимся:

— Получена телеграмма Военного совета Краснознаменного Балтийского флота! Слушайте! «Указом Президиума Верховного Совета СССР от шестого марта тысяча девятьсот сорок пятого года за геройские подвиги, проявленные при выполнении боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, присвоены звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда летчикам 51-го авиационного минно-торпедного Таллинского полка старшему лейтенанту Борисову Михаилу Владимировичу, лейтенантам Богачеву Александру Александровичу и Рачкову Ивану Ильичу. Военный совет горячо поздравляет балтийских героев и желает им новых побед в боях за честь, свободу и независимость нашей Родины. Трибуц, Смирнов, Самохин, Сербин, Сергеев».

Что тут началось! Едва начальник штаба закончил чтение текста телеграммы, как строй сломался. («Опять третья эскадрилья!») Летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, механики, мастера, мотористы — все офицеры, сержанты и матросы — бросились к Героям, и они взлетели над огромной ликующей толпой.

Весь день им не давали покоя. К ним подходили знакомые и незнакомые, полковые сослуживцы и военнослужащие авиабазы, горячо поздравляли, сжимали в объятиях. Особенно досталось Александру Богачеву. Сержанты и матросы подхватили своего кумира на руки и так несли до самой стоянки самолетов.

Лишь после ужина летчикам удалось остаться одним. Не сговариваясь, они пошли к морю.

Опередив спутников, Богачев первым подошел к воде, сорвав с головы фуражку, остановился, широко расставив ноги, полной грудью вдохнул сыроватый воздух и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Никогда не предполагал, что слава — такая тяжкая ноша. Весь день прошел, как в угаре!

— Смотри, Сашок, не сгори в этой славе, — рассудительно проговорил Рачков. Он тоже устал от треволнений дня и теперь отдыхал, вдыхая смешанные ароматы недалекого леса и моря.

— Не понимаю тебя, — обернулся Александр.

Рачков стал развивать свою мысль, но Михаил не стал слушать; он искал уединения, хотелось побыть одному. Почти у самой воды из песка торчал валун. Летчик подошел к нему и уселся, повернувшись лицом к морю.

Стояла удивительная, ничем не нарушаемая тишина. Море было спокойным. Из-за деревьев доносилось тяжелое гудение автомашины да у клуба чистые девичьи голоса выводили задумчивую мелодию. Девушек в авиаполках и в авиабазе теперь служило много. Они овладели специальностями радистов, телефонистов, прибористов и даже вооруженцев и наравне с мужчинами делили все тяготы фронтовой жизни.

Да, Сегодня был женский праздник. В Мозыре до войны в этот день мать Михаила Михалина Сабиновна надевала свое единственное праздничное платье из голубого в белый горошек ситца, повязывала голову цветастой косынкой и, взяв за руку младшую дочь Регину, уходила с ней в клуб швейной фабрики. Оттуда возвращались обе довольные, радостные. Старшая сестра Нина с ними не ходила. Она была активисткой и все свободное время пропадала где-то по своим комсомольским делам. Тем более в такой праздник!

Милая мама, милые мои сестрички! Где вы сейчас? Живы ли?.. Скоро год, как Мозырь освобожден, а известий о судьбе родных Михаил еще не получал. Куда только не писал! Даже в горсовет, где перед войной Нина работала секретарем. А как именно сегодня хочется разделить с ними, родными, свое нежданное и неизмеримо большое счастье, свою безмерную радость!

В детстве на долю Миши радости выпало немного. Отец ушел из семьи, когда сыну не было тринадцати лет, а Регине шел всего девятый годик. Семья осталась без средств. Вынуждена была прервать учебу в школе и уйти на швейную фабрику пятнадцатилетняя Нина. Вслед за ней порывался уйти и Миша, да мать не позволила бросать школу. Концы с концами не сводила, а сына учила.