Торпедоносцы

При входе Борисова сержант встал и гневно спросил:

— Командир, почему ваши подчиненные распускают руки? — он показал на свой заплывший левый глаз. — Почему, по какому праву набросились на меня, избили и приволокли сюда? Я буду жаловаться на ваше самоуправство.

— Разговоры! — смерил взглядом сержанта Борисов. — Кто таков? Как вы ночью оказались в расположении аэродрома?

— Я — сержант Крутилов, помкомвзвода второй роты двести шестьдесят первого батальона сорок третьей армии. Можете удостовериться, вон на столе мои документы. После задания я возвращался в расположение роты, а эти, — кивнул он на Шашмина, Смирнова и Беликова, — навалились, скрутили, потащили. Безобразие! Ловкие нападать на своих! Вы бы на передовой так!.. Отпустите, пожалуйста, товарищ командир, а то мне от комроты влетит за опоздание.

— Добро! Разберемся. Беликов, где вы эту птицу прихватили?

— Да мы за этим гадом четыре ночи охотились! Помните, я докладывал вам, что заметил, как перед началом обстрела из лесу взлетала ракета? Мы устроили засаду. Так он же, гад, петлял, кружил! То в одном месте стрельнет, то в другом, и все в районе нашего жилья. А сегодня мы его сцапали! Ракетницу, гад, успел выбросить, думал, не заметим в темноте. У-у! Фашистская сволочь! «Сержант Крутилов»! По твоей роже видно, какой ты Крутилов! Кусался еще, гад!

— Оставь его, Виктор! Оперативному дежурному доложили? Звоните! Пусть сообщит в СМЕРШ. А с этого типа глаз не спускать. Вы его обыскали?

— Так точно!

— А раздевали? Валенки снимали? Эх вы… Раздеть!

Задержанный вдруг выхватил из-под себя табуретку, сбил ею светильник из снарядной гильзы. Стало темно, Раздались крики, хрипы, отчаянная ругань. В темноте кто-то налетел на Борисова, больно ударил в низ живота. Но летчик устоял на ногах. Началась свалка. А сзади Рачков чиркнул зажигалкой и комната вновь осветилась.

Зажгли светильник. Неизвестный лежал с заломленными руками под Шашминым и Смирновым. Вид у механиков был свирепым.

— Ловок гад! Да и мы не пальцем деланные…

«Сержанта» раздели. Под красноармейской гимнастеркой на специальных ремнях у него обнаружили пистолет вальтер, за поясом финский нож, а в ватных брюках еще один маленький пистолетик, топографическую карту, отпечатанную на каком-то немнущемся материале, напоминающем клеенку, только тоньше. Карта была расчерчена на квадраты, оцифрована. Летчики и техники с интересом рассматривали и ощупывали снаряжение шпиона — такое им довелось видеть впервые.

Приехавшие работники СМЕРШа взяли арестованного и увезли с собой.

Артиллерийские обстрелы аэродрома прекратились. Позже приказом по авиадивизии участники поимки диверсанта были поощрены комдивом. Сообщили также, что диверсант был заброшен в район аэродрома для корректировки артогня с целью уничтожения летчиков-торпедоносцев.

Весной на месте задержания лазутчика нашли портативную радиостанцию.

Однажды под утро воздух над аэродромом вновь загрохотал от грозного гула артиллерийской пальбы и разрыва снарядов.

— В ружье!.. Боевая тревога!..

Летчики выскакивали наружу, шутили:

— Опять какую-то сволочь забросили? Куда смотришь, Беликов? Почему твои диверсанты так свободно разгуливают здесь?

Но то были не диверсанты. 10 января перед рассветом окруженная в Мемеле группировка противника, усиленная танками и артиллерией, внезапно ударила вдоль берега на север в сторону Паланги и далее на Либаву, имея явную цель оттеснить советские войска от побережья и соединиться с курляндской группировкой. Удар трех немецких дивизий был настолько сильным, что в первые минуты боя боевое охранение наших войск было смято и начало пятиться к Паланге, а потом и дальше к границе аэродрома.

Одновременно с мемельской группой ей навстречу в южном направлении началось наступление немцев из Либавы.

На палангском аэродроме сложилась критическая ситуация. Была объявлена срочная эвакуация. 1-й Прибалтийский фронт выделил автомашины. Тылы и штабы авиагарнизона погрузились в них и уехали. Остались только самолеты, летчики и техники. Они должны были перелететь на тыловые аэродромы подальше от опасной зоны. Но ночью прошел сильный дождь со снегом. Летное поле превратилось в месиво, а бетонной взлетно-посадочной полосы не было. Самолеты взлететь не смогли. Тогда их подготовили к взрыву. Всему техническому составу дополнительно выдали стрелковое оружие и гранаты.

Эвакуировав свой штаб, лейтенант Борисов с экипажами остался у самолетов. Он с тревогой вслушивался в канонаду близкого боя, пытаясь по его звукам определить, где находится передний край. Свои дальнейшие действия ему были предельно ясны: в случае прорыва гитлеровцев на аэродром надлежало взорвать торпедоносцы и уехать. Для этого рядом в лесу держали две автомашины. Но у какого летчика поднимется рука уничтожить свою боевую машину до того, пока он не убедится в безвыходности положения? Михаил решил сделать это только в самом крайнем случае, а пока приказал приготовиться к бою.

Собственно, летчикам драться было нечем. В руках у них были только пистолеты ТТ и по две обоймы патронов, Что с таким оружием сделаешь в бою с пехотой, а возможно, и с танками? Немного выручил Василий Шашмин. Механик откуда-то приволок ящики пистолетных патронов и гранат. Летчики набили ими многочисленные карманы своих летных костюмов и заметно повеселели: это уже кое-что!

Но пистолет годился только в ближнем бою. А что, если…

— Беликов! — закричал командир группы.

— Слушаю вас! — прибежал тот.

— Придумай, как опустить нос торпедоносца, чтобы можно было использовать пулеметную батарею для стрельбы по пехоте. Соображай!

— Фю-ю! Это же просто! Как при пристрелке бортового оружия! Стравлю давление в передней стойке шасси. Разрешите выполнять?

— Быстрее!

Собрали всех, кто был рядом. Самолет выкатили из капонира и развернули носом в сторону юга, где клокотал бой. Звуки боя там угрожающе менялись; в частые беспорядочные разрывы снарядов врывались отчетливо слышимый треск пулеметных и автоматных очередей, гулкие хлопки мин.

Михаил прыгнул в кабину. Деления прицела лежали на кустарнике, что окружал южную границу аэродрома. Отлично! И он приказал установить на прямую стрельбу все торпедоносцы. Работа закипела.

В тревогах и заботах короткий зимний день быстро шел на убыль. Начало смеркаться, когда у командирского торпедоносца остановился бронетранспортер. Из него выскочили двое в армейских полушубках. Они замахали руками, что-то кричали, стараясь перекрыть грохот боя.

— Что? — наклонился из кабины Борисов. Вместо ответа один из армейцев — тот, что был пониже ростом, перепоясанный командирскими ремнями, подбежал к самолету и спросил:

— Кто здесь командир? Вы? Я капитан Павлов из штаба дивизии сорок третьей армии. Немедленно взрывайте самолеты и уезжайте! Даю вам на это десять минут! Мы уже вступили в бой с танками возле аэродрома. Быстрее, лейтенант!

— Танки? Какие танки? Где они?

— Да вон же! — показал капитан на юг. За кустарниками, которые заприметил через прицел Михаил, действительно появились серые коробки. Вокруг них дыбилась земля от взрывов, но танки хищно водили башенными пушками и, маневрируя, продвигались к границе аэродрома. Летчик бросился на свое сиденье, припал к прицелу. А рядом, из соседнего торпедоносца, уже понеслись снопы огня — Богачев бил по врагу из всех своих пулеметов.

Махнув рукой, армейцы вскочили в бронетранспортер и, круто развернувшись, уехали.

Вдруг сырой воздух над аэродромом вспыхнул зловещим багровым светом, оглушительно рявкнули тяжелые пушки морских дальнобойных батарей, и передние танки врага утонули в огромных кустах пламени и взрывов.

Танковая атака была отбита. Техники тащили к самолетам ленты боезапаса. Летчики вылезли из кабин, собрались к командирской машине и затеяли перекур, обмениваясь мнениями.

Но канонада загремела снова. На этот раз она доносилась справа, со стороны моря. Летчики вслушивались в ее звуки, теряясь в догадках. Позвонили оперативному дежурному. Но то ли его уже сняли, или по другой причине, только к телефону никто не подошел. Дежурная телефонистка, извиняясь, сказала, что она тоже «сворачивается». Михаил посмотрел на ставший ненужным ящик телефона: последняя связь с командованием оборвалась. Теперь жизни экипажей, сохранность либо уничтожение торпедоносцев зависели только от решения его, Борисова.