Страница 81 из 101
Теперь Казимиру все стало ясно. Это каратель Данек идет вслед за партизанским отрядом Антека, а Януш, Андрей, Казик и он сам, Казимир, идут вслед за Данеком. Спешат, чтобы самим влезть в пасть акулы. Сам пан Езус помог ему, Казимиру, подслушать этот разговор. Теперь — назад! Скорее к своим, скорее подальше от этого соседства! Вот только жалко уходить, не прихватив пару автоматов. Когда еще встретится такой удобный случай, как сейчас? Эти олухи ничего не подозревают, сидят рядом, их здорово можно пристукнуть. Голова об голову. Тихо и верно. Надо только зайти сзади, змеей подползти к костру…
Так же осторожно Войтковский покинул свое место и за деревьями лег на землю. Он слышал, как рядом кто-то вскрикнул во сне, и видел, как один из караульных повернул голову. Второй спросил:
Что там?
Ничего. Давай-ка вздремнем по очереди, Юзеф. Какой дьявол придет сюда?!
Он встал и сделал несколько шагов в направлении, где затаился Казимир. Войтковский лежал, тесно прижавшись к земле. Враг подходил все ближе и ближе. Вот он остановился, сдвинул ногой сухие листья в кучу и опустился на них.
Я прилягу здесь, — бросил он своему приятелю. — Через часок разбуди.
И вдруг увидел полуголого человека. В первое мгновение каратель настолько оторопел, что не мог сделать ни одного движения. Он хотел крикнуть, но страх отнял у него голос, хотел бежать, но ноги будто приросли к земле. Этим воспользовался Казимир. Он бесшумно вскочил, подмял под себя карателя и, зажав ему одной рукой рот, другой рванул к себе автомат. Еще секунда — и он мог бы скрыться в темноте леса, но каратель уже пришел в себя, вывернулся из-под руки Казимира и закричал диким голосом:
Юзеф, партизаны!
Лагерь мгновенно ожил. Вокруг вскакивали люди и, еще ничего не соображая со сна, тоже кричали:
Партизаны!
Казимир прижал к груди автомат, послал длинную очередь в гущу врагов и прыгнул в сторону. Даже теперь спасение казалось возможным. Еще один прыжок, еще одно усилие…
Но в это время взлетела ракета, осветила поляну, деревья, Казимира, убегающего в глубь леса, и нескольких человек, зашедших к нему с тыла. Казимир рванулся в сторону, но двое навалились на него, повисли на шее. Откуда-то крикнули:
Брать живым!
И снова вверх взлетела ракета. Казимир видел, что к нему приближаются враги. Много врагов.
Он напрягся, схватил одного из солдат за пояс, с силой швырнул на землю. Потом снова вскинул автомат, готовясь выстрелить, — и сразу почувствовал удар в голову чем-то тупым, тяжелым. Оружие выпало у него из рук, деревья зашатались, костры погасли, и наступила тишина, словно все вокруг погрузилось в густой мрак.
3
Может быть, ему было лучше умереть в эту ночь… Умереть в неравном бою, как умирает солдат-герой, встретив смерть лицом к лицу. Друзья нашли бы его тело в лесу, под вековым дубом вырос бы холмик земли — память о честном человеке, отдавшем свою жизнь за правое дело. И Казик всю жизнь помнил бы своего большого друга и мстил бы врагам за его смерть…
Каратели пана Данека шли к горам, стремясь отрезать путь партизанскому отряду Антека, окружить его и уничтожить. Четвертый день каратели питались только сухарями, хотя в лесу было немало дичи: пан Данек строго запретил стрелять, чтобы не обнаружить свою группу.
Все шло хорошо. Не подозревая о близости врагов, партизаны часто останавливались на отдых, и пан Данек готовился в ближайшие дни нанести удар. Он уже поставил перед своими помощниками задачу на окружение отряда, когда неожиданно все его планы расстроились: ночная перестрелка вспугнула партизан. Пан Данек потерял полтора десятка солдат и лучшего своего друга — подпоручика Владислава Крицкого. Было от чего прийти в бешенство! Поручик Данек через каждые пять-десять минут подходил к Войтковскому и проверял веревки на его руках: не слабо ли они затянуты? Каждый раз он подносил кулак к лицу Казимира и яростно ругался:
Звериная рожа! Я придумаю для тебя такую пытку, что у самого дьявола волосы встанут дыбом!
Казимир сплевывал кровь, ненавидящим взглядом окидывая поручика. Он напрягал все силы, чтобы разорвать на руках веревки, но они затягивались еще туже. А как хотелось схватить за глотку эту собаку, душить, рвать на части, чтобы и следа не осталось!
Молчишь? — В голубых глазах поручика от злости вспыхивали злые огни. — Скоро заговоришь, закашляешь кровью!
Каратели продвигались по лесу медленно, все время высылая вперед разведку. Несмотря на то, что Казимир был весь избит и еле передвигал ноги, поручик приказал вести его на веревке, как зверя. На шею ему набросили петлю, пропустили веревку через связанные руки, и конец ее привязал к своему поясу дюжий каратель.
«Боитесь даже полумертвого!» — думал Казимир, встряхивая головой, чтобы отогнать впившихся в лицо и шею комаров.
В полдень подошли к краю болота и остановились. Надо было перебираться на другую сторону, и поручик приказал: найти тропку через топи. Несколько человек отправились искать тропу, другие начали рубить деревья, чтобы попробовать перейти по стволам через узкий рукав болота. Войтковского привязали к дереву и как будто на время забыли о нем. Не имея возможности сделать ни одного движения, Казимир склонил голову на грудь и, закрыв глаза, стоял в полузабытьи, скованный усталостью. В голове у него проносились обрывки мыслей. Он думал о Казике, о Януше и русском летчике Андрее, ему страшно хотелось, чтобы кто-нибудь из них увидел его сейчас, обреченного на смерть. Больше смерти Казимира пугала мысль о том, чтобы его друзья не подумали о предательстве. А что, если кто-нибудь из них скажет: «Бандит есть бандит и не стоило ему доверять».
Казимир застонал и открыл глаза. Перед ним стояли поручик Данек, двое здоровенных карателей с сухими ветками в руках и маленький человечишко в длинном пальто, видимо, ксендз. Все молчали, разглядывая Казимира. Наконец ксендз проговорил:
Честные католики в суровый час испытания не оставляют веру свою на поругание. Раскаиваешься ли ты, сын мой? Вернешься ли к братьям своим?
Человечишко был уже стар, седые пряди волос выбивались у него из-под маленькой шапочки, умные глаза скорбно смотрели на распухшее лицо Войтковского.
Кто ты, старик? — спросил Казимир.
Слуга пана Езуса, слуга веры нашей, сын мой, — ответил старик. — Я ксендз.
Войтковский вспомнил ксендза, который сидел с ним в тюрьме и ехал на одной машине в лагерь смерти. У него не было седых прядей, лицо не казалось таким кротким и умным, и голос, кажется, был грубым и резким. Тот валялся на цементном полу проклиная немцев и их пособников, вот таких, как поручик Данек. А этот…
Ты слышишь меня, сын мой? — повторил ксендз, — Сам пан Езус призывает в этот суровый час всех честных католиков…
Все честные католики дерутся с немцами или сидят в тюрьмах! — перебил его Казимир. — А такие… Кши, пся крев!
Одумайся, сын мой! — отступая, сказал ксендз. — Одумайся, пока не поздно.
Последний раз спрашиваю, где партизаны? — Поручик вплотную приблизил свое лицо к лицу Казимира и заглянул в его глаза. — Скажешь?
Казимир собрал все силы, рванулся вперед, но веревка впилась в горло, и ему стало нечем дышать. Он прохрипел:
У-у, жабы…
И его голова опять упала на грудь.
Поручик взглянул на ксендза, тот скорбно кивнул.
Начинайте, — сказал пан Данек.
Каратели положили несколько сухих веток у ног Казимира, и один из них достал спички. Ксендз отошел в сторону.
Пламя обожгло ноги Казимира, по изодранным брюкам поползло выше. Глаза его налились кровью, жилы набухли; он хотел отстранить лицо от огня и ударился головой о дерево.
Скажешь? — Поручик стоял совсем рядом, ноздри его вздрагивали.
Казимир молчал.
Подбросить еще! — брызгая слюной, крикнул поручик.
Когда огонь коснулся лица и опалил волосы, Казимир прошептал:
Скажу…
Поручик сам разбросал костер, наклонился вперед и ждал. Казимир тяжело дышал и смотрел куда-то далеко, по ту сторону болота.