Шпага чести

Ценой колоссальных усилий и героического сопротивления советских воинов истощались наступательные возможности ударных группировок немецко-фашистского вермахта. Именно поэтому гитлеровский генералитет вскоре вынужден будет издать оперативный приказ о временном переходе германских войск к стратегической обороне.

В это тяжелейшее для нашей страны время в мире каждый день происходили разные — большие и малые — события, большинство из которых так или иначе подтверждало: пружина войны раскручивается не в пользу Германии.

8 ноября были прерваны дипломатические отношения между правительством Виши и США, на следующий день отозвала своих представителей Канада.

8–11 ноября англо-американские войска высадились на побережье Северо-Западной и Северной Африки. Вооруженные силы вишистов в Северной Африке прекратили сопротивление.

12 ноября были восстановлены дипломатические отношения между СССР и Мексикой.

15 ноября порвали все связи с правительством Виши Никарагуа, Гондурас и Бразилия.

19–20 ноября Красная Армия перешла в контрнаступление под Сталинградом.

25 ноября подписывается соглашение между Французской коммунистической партией и «Сражающейся Францией» о совместной программе боевых действий…

Тетива войны натягивалась все туже и туже. И все эти сдвиги объективно действовали против гитлеровской Германии. Многие честные люди земли были готовы вступить в смертельную схватку с фашизмом, безустанно тянулись к Стране Советов.

— Прошли Сирию, — сообщил бортрадист, выйдя из своей рубки, — Впереди — Ирак.

— Жаль, в Дамаске не пришлось побывать, — прокомментировал известие Марсель Альбер.

— Чего тебе жаль? — удивился Пуликен.

— Вина, которого не попили там.

Все заулыбались.

— Наверстаешь упущенное в Багдаде, — бросил, смеясь, Ролан де ля Пуап.

— Там некогда будет, — ответил Марсель.

— Почему?

— Это же, наверное, будет последняя посадка перед Россией.

— Ну и что?

— Займусь погрузкой на борт бочек с вином. Про запас.

— Напрасные хлопоты, — вмешался врач Жорж Лебединский.

— Как это понимать? — вытаращил глаза Жан де Панж — Что, в России нельзя будет после полета выпить по стаканчику доброго, старого вина?

— Там вино не пьют, — подключился Ив Майе. — Там механики в нем ветошь стирают.

— Стирают не стирают, а придется менять привычки, — подал голос переводчик Мишель Шик. — В России требуются градусы покрепче.

Как только речь зашла о холодах, все приуныли. Французы к жгучим морозам не привыкли.

Андре Познански встал, встряхнулся, расправил темно-синюю униформу, саркастически взглянул на свои изящные туфли с тонкой подошвой.

— Что делать там вот в этой обувке? — спросил озадаченно.

— Да не волнуйся, жарко будет от схваток с фашистами. Не прохлаждаться же едем, — вставил молчавший до сих пор Жозеф Риссо.

Ничего или почти ничего не знали о России французские добровольцы. И в этом неведомом крылась заманчивость. Поскорее бы прибыть к месту, приобщиться к новому быту, соприкоснуться с другим народом — все возбуждало, интриговало, рождало интерес к недалекому будущему.

Резкие перемены в жизни не все воспринимают одинаково. Такое открытие сделал для себя Пуликен, наблюдавший за своими подопечными на борту транспортного самолета. Один молчит, другой чрезмерно говорлив, тот загрустил, а этого потянуло к остротам. Что чувствует, переживает каждый из них? Может, кто-либо уже подумывает: не лучше ли было остаться в знойной пустыне, чем страдать от неимоверных морозов?

Интересно, кто размышляет о Франции? Жозеф окинул взглядом лица летчиков, посмотрел в их глаза. Все думают! Каждый вспоминает свой дом, свою улицу, свой город, родных, друзей и знакомых. Но никто не заговаривает об этом. Сентиментальность несвойственна французу. Он сокровенное носит в себе, прикрывает его шуткой, прибауткой, улыбкой.

— Мой майор, — оживляется вдруг Ив Бизьен, — скажите, если нас посадят в русской тайге, разрешите нам увольнение?

— Зачем? — уставился на него Пуликен.

— На медведей поохотиться.

— Для чего?

— Да оденем всех в медвежьи шкуры — никакой мороз тогда не страшен.

— Медведиц стрелять не будем — станем на танцы приглашать, — включился в разговор Раймон Дервиль.

По самолету прокатилась волна смеха.

Масла в огонь подлил Андре Познански:

— А из медвежат летчиков сделаем — вот страха на фашиста нагоним!

— Ты и займешься их тренировкой. Тринадцать летчиков — тринадцать медведей-дублеров. Меня и моего заместителя — как-никак тоже пилотов — ими не подменишь, все-таки командовать надо. А летать и стрелять научить можно, — в тон ему ответил Пуликен.

— Тринадцать — несчастливое число, — вслух подумал Андре.

— Да-да, — поддержали его Бизьен и Дервиль.

— Тогда готовьте «двойника» и Тюляну.

Командир шутил и знал, что он и его люди готовы в такой ситуации болтать о чем угодно, лишь бы уйти от собственных гложущих мыслей.

— Под нами — Ирак. В Багдаде посадка, — объявил борт-радист.

— Кто желает катать бочки с вином, приготовиться! — шутливо распорядился Марсель Альбер.

Рассчитывали на отдых. Но пришлось пересаживаться сначала на поезд, затем — на автомобили, направляясь через Мессопотамскую низменность в Тегеран.

Там французских добровольцев ждали два наших самолета. Русские экипажи этих машин были готовы к немедленному вылету.

Командир Ли-2, предоставленного для части летчиков, с которыми следовали командир и штабные офицеры, — круглолицый, общительный майор — приветствовал французов, пожелал им счастливого прибытия на советскую землю.

Мишель Шик перевел.

— Мерси, мерси! — все удовлетворенно закивали.

— Куда держим курс? — перевел их вопрос Шик.

— В Баку.

— Летчики интересуются: за что у вас награды? — Мишель показал на грудь командира Ли-2, украшенную двумя орденами Красной Звезды.

— За шесть сбитых фашистов.

— Где?

— Три в Испании, три над Киевом.

— А почему сейчас на транспортном?

— По состоянию здоровья. После тяжелого ранения.

Общее любопытство удовлетворено, В том, что в Баку эскадрилья будет доставлена без осложнений, не сомневался никто: за штурвалом — настоящий мастер летного дела!

Французы в своей оценке не ошиблись. Только вышли к Каспийскому морю, на пути встала, казалось, непреодолимая для Ли-2 преграда: многослойные, густые облака. Попытка пробиться сквозь них вверх ничего не дала: машина имела довольно небольшой потолок. Тогда кавалер двух орденов Красной Звезды бросил тихоход вниз, к воде. 500, 400, 300, 200 метров — не видно ни зги. Командир переглянулся со штурманом: «Как быть?» — «Вниз», — кивнул тот. Дальше высоту теряли медленно, отсчитывая каждый метр. Вот уже посветлело. Да, вышли под нижнюю кромку туч. Море бушует, стремительно перекатывает огромные пенящиеся валы.

Пуликен взглянул в иллюминатор — и ему стало не по себе. Случись что с моторами, спасения не найти. Возможен совершенно бесславный конец «Нормандии» в самом начале ее существования.

Жозефа успокоила только уверенность, с которой вел машину твердо по курсу круглолицый русский командир. Вскоре к ней пристроился и второй Ли-2, на время потерявшийся в облаках.

Так, на высоте 100 метров прошли весь остающийся до Баку путь. Самолет невероятно болтало, резко накреняло, вздымало вверх и бросало вниз. Захватывало дыхание. Кое у кого на лицах сквозь ливанский загар выступила бледность.

Баку — далекий от войны город. Почувствовать здесь ее дыхание французским летчикам было непросто. Люди чем-то похожи на тех, кого видели в странах Ближнего Востока, — смуглые лица, черный цвет волос.

Климат тут более-менее приемлем. Только временами давал знать о себе острый запах нефти.

— Азербайджанская нефть — это бензин, которым будут заправлять и ваши самолеты, — объяснил советский офицер, сопровождающий «нормандцев» в короткой прогулке по городу.