Шпага чести

— Молодцы! — обрадованно потирает руки генерал Пети.

— Ваши ребята — наша гордость! — поддерживает командир дивизии генерал Захаров.

— Если бы побольше учились у вас, были бы ещё лучше, — замечает Пети.

— Смею вас заверить, генерал, что с Пуйядом дело пошло на лад. Он настойчиво прививает летчикам принципы коллективного взаимодействия в бою, принимает для этого решительные меры.

— Да, мне докладывали о его тренировках групп до седьмого пота.

— Зато и результаты налицо.

Ужин прошел в торжественной обстановке. На нем присутствовали и вернувшиеся из госпиталя Марсель Лефевр и Ролан де ля Пуап.

Генерал Эрнест Пети встал из-за стола, взволнованно обратился ко всем:

— Дорогие друзья! Я рад сообщить вам, что ваша доблесть, ваши заслуги по достоинству оценены Советским правительством. Указом Президиума Верховного Совета СССР от второго июля тысяча девятьсот сорок третьего года за образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом отвагу и мужество орденом Отечественной войны первой степени награждены Жан Луи Тюлян и Альбер Литольф — теперь уже, к нашему общему горю, посмертно. Орденов Отечественной войны второй степени удостоены Марсель Лефевр и Альбер Дюран.

Присутствующие дружно подняли тост за первых французских летчиков, получивших советские награды.

Ордена Тюляна и Литольфа при полном молчании были вручены на хранение майору Пьеру Пуйяду.

Стоя, минутой молчания почтили память павших. Именинниками дня стали Лефевр и Дюран.

Второй тост был настолько неожиданным, что казался неправдоподобным.

— Предлагаю тост, — торжественно произнес генерал Пети, — за отдельный истребительный авиационный полк «Нормандия» и за его командира подполковника Пьера Пуйяда.

Сначала зал столовой присмирел — все осмысливали услышанное. Потом — взрыв восторга. Летчики, все вместе, опрокидывая стулья, вскочили, бросились к генералам. От восторженных возгласов, аплодисментов дрожали стекла.

— Да здравствует полк «Нормандия»! Слава отважным французским добровольцам! — сочным басом перекрыл шум генерал Захаров.

— Ура! Ура! Ура! — троекратно по-русски ответили «нормандцы».

Когда страсти немного улеглись, встал вполне уместный вопрос: какой же это полк, когда и эскадрилья полностью не укомплектована пилотами?

— Оглашаю новый тост: за быстрейший ввод в строй пополнения, которое завтра прибудет! — провозгласил Пети.

Теперь возник вопрос у механиков: как быть с самолетами, их ведь мало?

— Устроят вас новые Як-девять, которые на днях вы получите? — произнес Захаров.

— А кто будет обслуживать их? — спросил Пуйяд.

— Русские авиаспециалисты, — ответил Пети. — А вы, парни, — обратился он к механикам, — отправляетесь в Раяк.

— Мы же хотели переучиться на летчиков?

— Пятьдесят желающих не набралось, а для меньшего количества русские не могут открывать школу.

— Когда же?

— Завтра. В Москве, ребята, вам дадут отдохнуть, на прощание с вами встретится командование Советских ВВС. Я же от имени генерала де Голля, Национального комитета «Сражающейся Франции» и от себя лично благодарю вас за верную службу в суровых русских условиях, за многое сделанное вами во имя славы эскадрильи «Нормандия».

— Ура французским техникам и механикам! — поднялся из-за стола генерал Захаров. — Ура им и еще раз ура! Они с честью выполнили воинский долг. Мы всегда будем помнить о вас, о вашем нелегком труде, о ваших испытаниях. Спасибо вам!

Это был день сплошных сюрпризов. Сначала — четыре победы, потом — награды. Затем весенним паводком обрушилось то, о чем и мечтать не смели: полк, пополнение, новые самолеты, русский технический персонал. А в завершение генерал Пети объявил, что Марселя Лефевра увозит с собой в Москву — он, единственный француз — летчик «Нормандии» с орденом Отечественной войны на груди, избран делегатом Международною конгресса антифашистов.

Если и до сих пор были счастливые дни в истории эскадрильи, то этот оказался самым счастливым. Побольше бы таких!

Улетели Пети, Мирле, Лефевр. Стартовал Захаров. Летчики начали обсуждать перспективу, а техники и механики отправились упаковывать вещи.

— Мавр сделал свое дело и должен уйти, — философски заключил Робер Карм.

— А жаль, — возразил ему Марсель Анно, механик Лефевра, — мы только по-настоящему пристроились и поняли, что здесь к чему.

— Нас нужно переучивать на Як-девять. А русские придут подготовленными. К сожалению, только тринадцать наших ребят захотели стать пилотами, — сказал Ив Жакье.

— Несчастливое число, невезение, — раздался голос Андре Ларриве. — Будем опять загорать в Раяке!

В это время у летчиков шел другой разговор.

— Вы знаете, — обратился ко всем Пьер Пуйяд, — что существование «Нормандии» висело на волоске?

— Как так?! — воскликнуло сразу несколько человек.

— Майор Мирле рассказал, что после наших потерь, гибели Литольфа и Тюляна чуть было не приняли решение расформировать остатки эскадрильи.

— Это кто хотел принять такое решение? — спросил Жозеф Риссо.

— Временное французское правительство в Алжире. Там нашлись люди, настроенные против нашего участия на русском фронте. Например, новый командующий недавно переформированной воздушной армией французских ВВС. Он считал, что наше подразделение привлечено русскими по принципу идейных убеждений. Потребовал вернуть нас из России и распределить по воинским частям.

— Что же помешало ему продемонстрировать этот оригинальный трюк? — поинтересовался Марсель Альбер.

— Приезд майора Мирле. Он рассеял сомнения командующего, убедил его в нашем идейном нейтралитете, в том, что только «Нормандия» по-настоящему поднимает престиж всей авиации «Сражающейся Франции». После этого майору Мирле была разрешена вербовка пополнения для нас. И вот завтра мы увидим, какие люди подобраны…

Только теперь Мишель Шик понял, почему так загадочно улыбался майор Мирле — помощник главы французской военной миссии в Москве.

Утром встречали пополнение. Прибыли 23 летчика и два офицера-переводчика. Такого количества людей никто не ожидал, но ведь иначе не было бы полка! Да еще отдельного! Ведь это четыре эскадрильи вместо трех в обычной авиачасти, собственные ремонтные мастерские, в два раза больше технического персонала.

Среди новичков выделялись бравые, веселые, с отличной строевой выучкой Андре Ларжо, Луи Астье, Роже Дени, Ив Фару, Анри Фуко, Жан Рей, Ив Мурье, Жак де Сент-Фалль. Во взгляде строгих черных глаз последнего сквозила решимость немедленно броситься в бой и драться до последнего дыхания. Чувствовалось, что возможность попасть в «Нормандию», получить право един на один сходиться с врагом в воздушных атаках досталась ему нелегко. Молчаливый по натуре, он неохотно рассказывал о себе. Ему, выпускнику школы пилотов в Истре, с приходом к власти вишистов пришлось заниматься чем угодно, только не летать. Был он даже смотрителем, попросту говоря, охранником самолетов, временно стоявших на консервации. Удрать по воздуху не представлялось никакой возможности. Что же делать? Пришлось изощряться, чтобы добиться освобождения от армейской службы. И лишь после этого с помощью друзей из комитета «Свободной Франции» через Испанию, Португалию попал в Лондон, а оттуда — в Москву.

— Сколько имеете часов налета? — спросил Пуйяд.

— Четыреста, — выпалил де Сент-Фалль, а в глазах на миг мелькнуло беспокойство.

Пуйяд подумал: «В лучшем случае — сто часов. Все прибывшие набивают себе цену».

— Хорошо, — сказал он, — идите устраивайтесь, скоро начнем тренировки.

Командир понимал: парни бредят боем, но им невдомек, что здесь совсем не Африка и даже не Англия, где враг совсем не тот и напряжение схваток иное. Тут война идет не на жизнь, а на смерть. Или ты врага, или он тебя — третьего не дано.

Пьер Пуйяд, приняв эскадрилью и формируя полк, не однажды сожалел о том, что нет в живых Тюляна. Слишком уж стремительно свалилась на него огромная, тяжелая ноша. Пуйяду бы с полгода походить под началом опытного, бывалого Тюляна, понять, прочувствовать, что к чему, с головой войти в курс дел, а вместо всего этого — с кратковременной роли ведомого комэска перелет на должность командира полка. И не где-нибудь, а в России, где многое, очень многое не так, как во Франции и других странах, где ко всему надо привыкать, приспосабливаться. Ответственность каменной глыбой навалилась на Пуйяда. Он боялся, что ему не удастся закрепить традиции Пуликена — Тюляна: продлить славу «Нормандии»; волновался за каждого летчика, за полк в целом.