Страница 11 из 67
— Советское правительство готово предоставить вам «харрикейны», «спитфайры», Як-1. Какой самолет выберете, такими и будет вооружена эскадрилья, — сказал Друзенков.
— Выбор большой, — ответил Пуликен. — Вот только о «яке» мало знаем, хотя внешне — красавец.
Шик, переводя его слова, вперил взгляд в Як-1. Все знали, что он учился на пилота, понимал толк в авиационной технике, к тому же обладал утонченным чувством гармонии.
«Неспроста он уставился на эту машину», — подумал Жозеф и пошел к «яку». Самолет, действительно, отличался совершенством форм, четкостью, изяществом линий. Именно этим он привлек к себе внимание всех членов эскадрильи. Почтительность ко всему красивому — национальная черта французов. Естественно, в таком серьезном деле, как выбор боевого самолета, она не могла не сказаться.
— Уж если выбирать, — бросил на ходу Дервиль, — то как женщину: самую лучшую.
— Ты здесь уже одну выбрал, только полеты не состоялись, — кольнул его Литольф.
— Не та была погода, — попробовал отшутиться Раймон.
— Конечно, не та: слишком морозная…
— Ладно, хватит перепалок, — вмешался Пуликен, — давайте серьезно решать, на каком самолете остановимся.
— По внешнему виду самый привлекательный «як», — сказал Ролан де ля Пуап. — Но надо, как говорится, посмотреть коню в зубы да испытать его на ходу.
Маркиз де ля Пуап еще в далекой Франции увлекался конным спортом, был неплохим наездником. С той поры много воды утекло, а привычка «смотреть коню в зубы» осталась.
Что касается этих самых «зубов», то сравнивать было с чем.
Русские техники самолетов через переводчика объяснили: Як-1 — смешанной конструкции — имеет вес 2660 килограммов, скорость — 580 километров в час. Эти данные лучше, чем у «Харрикейна» и «Спитфайра». В воздушном бою чем машина легче, тем маневренное, больше боеприпасов можно взять на борт. А если еще и скорость приличная, тогда о чем говорить — другого самолета не надо. Французы жаждали драться, а не просто утюжить воздух. И по тактико-техническим данным их больше устраивал Як-1.
На том и порешили.
— Когда же испробуем его в воздухе? — спросил Литольф.
— Всему свое время, — урезонил Пуликен.
Он понимал и разделял настроение своего подчиненного — одного из лучших летчиков французских ВВС, человека, чьим кредо было «ничего не отдано, если не отдано все». Литольф на «харрикейнах» сражался в Греции с «юнкерсами», участвовал в боях против Роммеля в Ливии, имел на своем счету десять воздушных побед, был ранен в руку. Он давненько уже не видел в перекрестии прицела немецкий самолет, и ему явно не по душе была эта тянучка, которая закончится неизвестно когда.
— Всему свое время, Альбер, — повторил Пуликен, мысленно прикидывая, сколь многое ему предстоит еще организовать, проделать.
Пока что более-менее решены вопросы устройства, обмундирования, питания людей. Уже есть на французском языке наставления, инструкции. Теперь надо срочно перевести все пособия по Як-1, наладить обучение техников, механиков и летчиков, приступить к тренировочным полетам на УТ-2.
Работы через край. Утешало лишь то, что есть надежные помощники — де Панж, Лебединский, Шик, Стакович, есть и летчики, на которых можно опереться. Это Литольф, «три мушкетера» — Альбер, Дюран, Лефевр. Из этой троицы особенно отличился Альбер, успевший проделать путь от ученика подмастерья на заводе Рено до настоящего воздушного аса. Летному делу учился за свой счет, выкраивая необходимые суммы из небольшого заработка. Стеснительный, без причин краснеющий, он обладал незаурядной волей, завидным упорством, большой настойчивостью.
Особую ставку делал Пуликен на майора Жана Тюляна — летчика божьей милостью. Он вырос в семье авиаторов — отец и два родных дяди летали еще в первую мировую войну. Жан закончил популярное в ту пору во Франции училище в Сен-Сире, в котором, кстати, учился и де Голль. Затем прошел полный курс летной школы в Версале. Его отличали превосходная военная выправка, четкость, собранность, аккуратность; он как бы представлял собой образец строевого офицера. Это обстоятельство, опыт боев в Ливии, отличные летные характеристики послужили основанием для того, чтобы Пуликен выбрал его в качестве своего заместителя.
Тюлян, Литольф, Лефевр, Альбер, Дюран, де ля Пуап — ядро группы. Этих ребят не нужно убеждать в мнимости хваленого превосходства фашистских воздушных разбойников, их не запугать «мессерами» и «фокке-вульфами». Они и в строй войдут, и приступят к боевым действиям быстрее других.
…4 декабря 1942 года из штаба 6-й запасной авиабригады пришла радостная для всех весть: в Москве подписан приказ о включении эскадрильи «Нормандия» в состав Советских Военно-Воздушных Сил.
— По этому поводу, — возбужденно произнес де ля Пуап, — не помешали бы чашечка консоме, пулярка и бутылка шабли.
Марсель Альбер, выросший в парижских предместьях, был далек от изысканных вкусов маркиза; не поняв, о чем идет речь, вопросительно взглянул на де ля Пуапа.
Того выручил друг Дюран:
— В данном случае это означает ничто иное, как скорее заполучить консоли, солярку для обогрева машин на аэродроме и крепкие шасси.
Такая неожиданная интерпретация слов Ролана не могла не рассмешить всех. Француз без шуток, что рыбак без рыбы.
До этого дня как французы ни бодрились, как ни изощрялись в шутках, все же чувствовали себя неуверенно. Иное дело сейчас, когда их пребывание узаконено государственным актом, позволяющим осознать себя личностью, наделенной всеми необходимыми обязанностями и правами. До сего дня «нормандцы» представлялись себе потерянными песчинками, заброшенными бурей войны в бескрайние заснеженные просторы России. Отныне они — в составе ВВС Красной Армии! Отныне каждая минута их жизни сопричастна с жизнью всего советского народа, ведущего титаническую борьбу с ненавистным фашизмом!
Все добровольцы «Нормандии» — истинные патриоты Франции — тосковали по родине, даже во сне видели ее, поруганную, израненную, с жадностью ловили каждую скудную и малоутешительную весточку о родных краях. Но теперь, с вступлением в строи вооруженных бойцов, их грустное, меланхолическое настроение сменилось оптимистическим: жди нас, любимая родина, мы принесем тебе свободу на крыльях с красными звездами и трехцветными — национальными — коками винтов!
Все они, пятнадцать летчиков, первые посланцы французского движения Сопротивления в Советском Союзе, мечтали о победном возвращении домой. К большому сожалению, выживут и вернутся только трое…
В круговороте занятий веселее побежали дни. Из штаба авиабригады приехали разные специалисты. Сначала в плохо отапливаемых классах, затем прямо на аэродроме стали учить «нормандцев» всему, что знали и умели сами. Языковой барьер преодолевался не только с помощью переводчиков, но и понятными всем авиаторам мира выразительными жестами. А поскольку для летчика и механика, хорошо знающих хотя бы один тип самолета, не составляет особого труда освоить другой — ведь в принципе все, за исключением конструкции узлов, деталей и агрегатов, одинаково, — то переучивание пошло полным ходом.
Лейтенант Жан де Панж еле управлялся с составлением расписаний и учетом успеваемости. Должность начальника штаба его не совсем устраивала, поэтому просил о переводе в летную группу в качестве пилота связной машины. Но такого самолета пока не было.
Лейтенант де Панж досадовал: всю жизнь не удавалось прочно захватить в руки штурвал. В девятнадцать лет ему, как и Марселю Альберу, дала путевку в небо единственная в то время во Франции женщина-инструктор Ивон Журжон. Но когда его призвали на службу в военно-воздушные силы, на гражданский значок пилота никто не обратил внимания. Набирали курсантов в школу штурманов. Он и подал заявление, не зная того, что штурман может потом учиться чему угодно — игре на скрипке, цветоводству, слесарному делу, — но никогда не сможет одного: стать пилотом. Так уже укоренилось в мировой авиационной практике. Когда де Панж раскусил эту жестокую истину, было поздно: стал офицером-штурманом. В этом качестве он участвовал в боях против гитлеровцев в составе бомбардировочной группы № 1 «Лотарингия», практически побывал на всех аэродромах ВВС «Сражающаяся Франция» в Африке.