Страница 35 из 39
— Бомбить лучше серией. С одного захода. — Бершанская не отрывала глаз от карты.
Таня кивнула. Вера немного удивленно смотрела на командира полка: зачем это объяснять, они же не новички…
Бершанская помолчала, все еще не отпуская их.
«Почему она тянет? — не понимала я. И тут же догадалась: — Боится за них… Боится, что не вернутся!»
У нее были основания беспокоиться: бомбить днем на самолете «ПО-2» крайне опасно. Незадолго до получения задачи мы наблюдали, как связной самолет из дивизии, пролетая над лесом, был обстрелян и сбит. Раненый летчик с трудом дотянул до нашего аэродрома. Из задней кабины вынули тело убитого штурмана…
Бершанская наконец подняла глаза.
— Выполните задание — и быстрей домой!
Она пристально посмотрела на Таню. Потом на Веру. В зеленоватых щелках — тревога. Брови сурово сдвинуты. Словно приказывала: «Вернуться!»
Таня поняла, улыбнулась.
— Все будет в порядке, товарищ командир!
— Идите.
Девушки направились к самолету.
Бершанская смотрела им вслед. Выражение ее лица изменилось. Складка на лбу разошлась, губы страдальчески дрогнули. Да, ей, командиру, стоило огромных усилий и мучений поступать так, как она поступала, но другого выхода не было.
Таня Макарова и Вера Белик — лучший в полку боевой экипаж. У каждой из них было около семисот боевых вылетов. Девушки подружились сразу, как только их назначили летать вместе. Третий год они не расставались ни на земле, ни в воздухе.
Командир полка смотрела, как шли они рядом, высокие, тоненькие. Сколько раз она провожала их в полет, посылала на опасные задания, ждала: вернутся ли? Они возвращались. Оттуда, где гром зениток, вспышки разрывов, слепящий свет прожекторов. Из черноты ночи. А теперь — днем…
Таня шла небрежной, танцующей походкой и тихонько напевала какую-то песенку. Вера шагала серьезная, сосредоточенная.
— Давай, Макар, веселее! — пошутил кто-то из девушек. — В полный голос!
Сделав вид, что сейчас громко запоет, Таня остановилась и оглянулась на Бершанскую. Потом, широко улыбнувшись, развела руками: начальство смотрит…
Пока самолет готовили к вылету, мы столпились около Тани. Стояли и болтали о чем-то постороннем, не имеющем никакого отношения к полету.
Тем временем Вера забралась в кабину и что-то проверяла, переговариваясь с девушками-вооруженцами, которые подвешивали бомбы. Она, как всегда, тщательно готовилась к вылету, не забывая ни одной мелочи.
Наверное, вот так же серьезно она готовилась бы к лекциям… До войны Вера училась в педагогическом институте. Она любила детей и собиралась вернуться из Москвы в родную Керчь, чтобы там преподавать физику в школе.
Мы стояли и слушали Таню. С лица ее не сходила улыбка, как будто она и не думала о предстоящем полете.
Высокая, слегка сутуловатая, с узкими плечами и нежным овалом лица, Таня напоминала цветок на длинном стебле. Казалось, ее слабым рукам не удержать штурвал самолета…
Но мы знали ее как отличного летчика. Смелого. Со своим летным почерком. Пожалуй, никто в полку не летал так умело и красиво, как она.
С детских лет Таня была влюблена в небо. Еще подростком, длинноногой девчонкой она бегала смотреть воздушные парады в Тушино. А в семнадцать лет уже умела управлять самолетом. Потом она стала летчиком-инструктором…
Таня всегда немного стеснялась того, что была слишком женственной, никак не похожей на летчика. И чтобы скрыть это, старалась напустить на себя бесшабашно-веселый вид, говорила подчеркнуто грубоватым тоном. Однако это ей не помогало.
…Посмеиваясь, Таня продолжала рассказывать, а Вера, занятая своими штурманскими делами, изредка бросала ей реплики.
— Татьяна, скоро ты кончишь треп? Иди лучше самолет проверь.
— Работай-работай, Верок, я тебе полностью доверяю…
Волновалась ли Таня перед опасным вылетом? Глядя на нее, трудно было определить это. Внешне она оставалась спокойной, только, может быть, смеялась громче, чем обычно…
Наконец Вера вылезла из кабины и подошла к ней.
— Бомбы подвешены. Все готово.
— Ну валяй садись, — застегивая шлем, сказала Таня.
Они не спеша уселись в кабинах. Запустив мотор, Таня улыбнулась нам ободряюще (что носы повесили?) и послала воздушный поцелуй.
Самолет взлетел. Мы наблюдали за ним.
Набрав метров триста — четыреста, Таня взяла курс на лесок. Оттуда по самолету открыли огонь. Мелкие вспышки окружили его, оставляя в воздухе светлые дымки. Таня маневрировала, меняя курс. Мы молча следили за поединком.
Застрочил зенитный пулемет. «ПО-2» оказался прямо над ним. От самолета отделились бомбы, и серия взрывов взметнулась над лесом. На несколько мгновений самолет словно повис, застыв на месте. И потом сразу свалился на крыло, понесся к земле…
Таня! Танюша!..
Конец был близок. Еще секунда — и машина врежется в лес. Немцы прекратили огонь, уверенные в успехе.
Но нет, самолет не сбит! На небольшой высоте Таня выровняла его и бреющим полетом, чуть не касаясь верхушек деревьев, ушла в сторону аэродрома.
Промчавшись истребителем над нашими головами, самолет круто развернулся и зашел на посадку.
Девушки сели. Мы бросились к ним: живы, целы. Каждой хотелось крепко обнять их.
У Веры глаза стали влажными. Лицо ее порозовело, и она нагнулась, делая вид, будто ищет что-то в кабине. Таня отмахивалась с обычной своей шутливой грубоватостью.
— Да ну вас! Чего пристали? Как мухи… — говорила она, и видно было, что полетом она довольна.
— Танечка, мы так боялись за вас!
— Вот еще! Подумаешь, дело какое — сбросить пару-другую бомб. В первый раз, что ли?
Спрыгнув на землю, Вера медленно обошла самолет, осматривая его.
— Татьяна, ты посмотри, как они испортили машину, — огорченно протянула она и прикоснулась к пробитому крылу так осторожно, будто боялась причинить ему боль.
— Ерунда! Все эти дырки можно заклеить за пять минут. Потопали докладывать.
И девушки направились к командиру полка.
Второму экипажу не пришлось лететь: немцы выбросили белый флаг.
…А потом был август 1944 года. Белорусские леса, приступы малярии и фашистские группировки — все это осталось позади. Мы летали в Польше и с нетерпением ждали, когда нам дадут задание пересечь границу Германии.
Первым экипажем, который бросил бомбы по фашистам на их собственной земле, в Восточной Пруссии, были Таня и Вера.
Жили мы тогда в польском имении «Тик-так». Это мы дали ему такое название. Кто-то пустил слух, что в подвале тикает мина. Скорее всего никакой мины не было, потому что на стенах дома мелом были выведены надписи: «Разминировано». Но проверить было некому, и на всякий случай нас выселили из шикарного белого дома с колоннами.
Стояло теплое лето. Мы разместились в тенистом парке, который спускался к пруду. Спали прямо под кленами.
А дом стоял себе и не взрывался…
Мой мешок, набитый сеном, лежал под развесистым кленом. Рядом расположились Таня и Вера. Каждое утро после ночных полетов, перед тем как уснуть, мы смотрели, как над прудом поднимается ослепительно красное солнце. Лучи его золотистыми снопами пробивались сквозь кроны деревьев и тонули в воде.
Однажды, вернувшись с полетов, я бросилась на постель не раздеваясь. Из-за пруда вставало солнце. Я долго смотрела на него. Смотрела и не видела…
Рядом с моей лежали две свернутые постели, и два рюкзака сиротливо прижались к дереву.
Утром от наземных войск сообщили, что недалеко от передовой нашли остатки самолета и два обгоревших трупа. Уже несколько дней ночью на нашем участке фронта действовали вражеские истребители. Они охотились за самолетами «ПО-2».
В ту ночь с Таней собиралась лететь штурман полка. Время от времени она летала со всеми летчиками по очереди. А Веру назначили в другой экипаж. Однако обе девушки почему-то запротестовали. Они настояли на своем и полетели на задание вместе.
Мне всегда кажется, что и Таня и Вера тогда чувствовали: кто-то из них должен погибнуть. И не хотели разлучаться…