Страница 7 из 9
В начале октября мой танк опять подбили, и я был снова ранен в ногу. В тот день мой танк занимал позицию в ста метрах от Волги. Понимаете, всего сто метров советской земли было за нашей спиной! Мы знали, что не отступим… Перевезли ночью через реку и отправили в село Комсомольское на левобережье. Обычно половина раненых погибала на переправе. Поток раненых был таким огромным, что в госпитале закончились анестезирующие средства. Это меня перевезли на другой берег сразу после ранения, а многие по две недели пролежали в подвалах домов, в медсанбатах. Доктор сказал: «Если сегодня тебя не прооперируем, загнешься от гангрены». Влили в меня два стакана спирта, четыре человека держали за руки и ноги, а хирург оперировал. И такое бывало. Отправили в госпиталь, в Саратов, через два месяца вернулся на фронт, опять на Сталинградское направление.
К фронту подъезжал — мысли и ощущения были очень грустные, думал, что теперь меня точно убьют, сколько можно в «орлянку» играть с судьбой? Но рядом шли колонны наших войск, посмотрел я на всеобщее воодушевление и желание разгромить врага, и мне даже стыдно стало за себя, чего это я скис. Попал в бригаду Филипенко.
В начале февраля сорок третьего я попал в центр Сталинграда. Ужасная картина: все подвалы были забиты немецкими ранеными солдатами и офицерами, умирающими от ран, голода и холода. Тяжело было смотреть на их мучения, но после того, что мы испытали в осенних боях, жалости к немцам никто не чувствовал. Наши медработники не успевали оказывать немцам помощь. Был приказ: пленных не убивать, но некоторые из нас бродили среди рядов раненых, выискивая эсэсовцев. Этих пристреливали на месте, определяя принадлежность к СС по обмундированию. Поразила еще одна вещь: чуть ли не каждый десятый в немецкой форме был из бывших солдат Красной армии, с ними тоже не церемонились. Ожесточение людей было предельным. Все улицы были завалены трупами замерзших немцев. Сами пленные немцы растаскивали их по сторонам, чтобы можно было пройти-проехать. Зацепят крючком за ноздрю и волокут. Немцы со своих убитых снимали сапоги. Технология простая: ударят ломом по щиколотке, она крошится и тогда можно легко снять сапоги… Хватит вам подробностей?
Наверное, случай на Тракторном заводе остался неизвестным или не отмеченным в публикациях. В сентябре 1942-го обе противоборствующие стороны вовсю использовали трофейные танки. Мне один раз пришлось отражать атаку семи Т-34 с немецкими экипажами и даже пару дней сидеть в трофейном немецком танке, приспособленном под огневую точку. У них внутри танка сидишь — ощущение, будто в удобной комфортабельной комнате находишься. Так вот, шла наша танковая колонна примерно из двадцати танков на ремонт. Четыре немецких танка в сумерках втерлись в эту колонну — никто подвоха не почувствовал — и заехали немцы на территорию ремонтной площадки Тракторного завода, встали по углам. И открыли огонь по танкам, людям, цехам. Пока их удалось убить, они много бед натворили, такой «праздник» нам устроили… Немцы умели жертвовать собой тоже…
Пряничников Евгений Николаевич
Летчик-истребитель 929-го ИАП
Последовало совершенно неожиданное и неутешительное распоряжение: «Передать все самолеты на пополнение 929-му ИАП, а самим отправиться в тыл за новыми самолетами». У всех была одна мысль — вот это повоевали! Через три дня поступило дополнительное распоряжение: этому же истребительному авиационному полку передать всех рядовых летчиков.
Итак, я в новом 929-м ИАП (такова судьба и воля начальства). Меня это устраивало, я на фронте под г. Сталинградом на аэродроме Вороново. Бои идут весьма ожесточенные на Дону, особенно в районе Калача. Полк действует, выполняет задачи прикрытия наших наземных войск с воздуха от бомбардировщиков типа Ю-87 и Ю-88. Идут многочисленные воздушные бои с «мессершмиттами». Уже появились новые его модификации Ме-109ф.
Надо сказать, что я попал в прославленный полк, здесь было чему учиться и у кого учиться. Учеба шла непосредственно в боях. В это время в нашем полку было девять Героев Советского Союза, а остальные были награждены многими орденами. Это говорило само за себя.
Наш полк еще до моего прихода вначале воевал на самолетах И-153 («Чайка») — это прославленная машина, особенно отличалась в боях на реке Халхин-Гол, но к настоящему времени безнадежно устарела, существенно уступала в своих тактико-технических данных немецким самолетам. Такое положение, естественно, вызвало к жизни определенные тактические приемы в боях с Me-109. Так, например, «Кольцо». Влезать в него немецкие летчики не любили и чаще всего уходили прочь.
Переход же на самолеты типа Як-7б требовал применения и новых приемов боя с немецкими самолетами. Наши «яки» позволяли довольно успешно драться на маневре в вертикальной плоскости. На наших самолетах появились радиостанции. Это позволяло ведущему группы лучше управлять, а также получать информацию с наземных постов наведения.
Вспоминается один воздушный бой в начале августа в районе Калача. При прикрытии наземных войск подошла крупная группа немецких «юнкерсов» под прикрытием истребителей типа Me-109. Завязался ожесточенный воздушный бой. Ревели двигатели, трассы снарядов и пуль рассекали пространство. Мы с напарником увидали на высоте около 4000 м одиночный самолет Ме-110 — двухмоторный истребитель. Видимо, в этом бою он использовался немцами как фотограф результатов бомбометания «юнкерсов» или как разведчик. Мы немедленно атаковали его с двух сторон. Увидев нас, он выполнил переворот через крыло и стал круто пикировать, видимо, надеясь уйти от нас, но мы продолжали его преследовать, не давая ему вывести свой самолет из глубокого пикирования. Одна из моих пушечно-пулеметных очередей удачно прошила «мессершмитта», он задымил и, не пытаясь выйти из пикирования, врезался в землю. Это была победа! Бой к этому времени затихал, и мы все (у нас было 12 самолетов) без потерь вернулись на свой аэродром. Оказалось, при разборе боевого вылета, что мы еще уничтожили два «юнкерса» и два «Мессершмитта Ме-109». Это был весьма удачный бой с хорошими результатами. Но надо сказать, что бои были тяжелыми, и мы все же несли потери и в самолетах, и в летчиках.
Один из боев для меня сложился неудачно. Видимо, одиночная случайная пуля врага где-то пробила систему охлаждения двигателя моего самолета. За мной потянулась испаряющаяся струйка воды. Мне подсказали по радио коллеги-летчики, да я и сам это увидел при развороте.
Стало ясно — без охлаждения двигатель долго не проработает. Подо мной территория, занятая врагом. Решение созрело мгновенно: курс 90°, возможно, дотянем до своей территории. Побежали томительные минуты. Вот и линия фронта позади. Стрелки контроля режима поползли в разные стороны, из выхлопных патрубков появился белый дым — горело масло, скрежет, конвульсивные рывки двигателя и тишина, только шипение перегретого двигателя. Высота 4000 м. Ручка от себя, планирую, глазами подбираю площадку. Садись, практически, где хочешь — степь, только одиночные овраги да пересохшие речки нарушают однообразие. Тем временем высота падает — 3000, 2000, 1000.
И вот, когда до земли оставалось 500–600 метров, я услышал (мой двигатель не работал) характерный свист самолета Me-109. Повернулся назад — я у него уже в прицеле. Как говорится — ваше решение? Скорее автоматически, чем сознательно, — ручка от себя и левой ногой на педаль — разворот влево. В этот момент огненные ленты прошили мой самолет, полетела обшивка с правого крыла. Выравниваю самолет из крена, ручка на себя — земля. Самолет не скапотировал — уже удача — лежит на животе. Мысль работала быстро и четко: «Наверное, будет расстреливать на земле». Быстрее от самолета, ремни, за борт, но падаю боком, откатываюсь в сторону, смотрю в небо — где он? Оказывается, я ранен в правую ногу. Фриц сделал круг над моим самолетом и ушел на запад, видимо, подумал: «Готов Иван». Далее все пошло значительно медленнее и тяжелее. Знойное полуденное солнце в небе, стрекот кузнечиков и никого, сколько глаз хватает, кругом ни людей, ни машин. Только мы вдвоем — я, раненный в ногу (три осколка), и безжизненный распластанный на земле самолет, который всего каких-нибудь 10–15 минут назад был грозной для фашистов машиной.